— Ну да, ну да, — нетерпеливо перебил Босс. — Я одобряю вашу осмотрительность. Но надо же найти какой-то способ…
— Он будет ночевать дома, — сказал я. — Это обеспечит его жена.
— Жена?
— Да.
Босс тряхнул головой и весь устремился ко мне, склонившись в кресле.
— Что значит «да», что значит «да», Чарли? Уж не хотите ли вы сказать, что на вторые сутки знакомства вы уже сделали миссис Уинрой своей сообщницей?
— Типа, я к этому веду, и она конкретно ведется. Она ненавидит Джейка всеми фибрами. Возможность избавиться от него и при этом приподняться воспримет на ура.
— Меня радует ваш оптимизм. Однако лично я, прежде чем на такое решиться, не погнушался бы, пожалуй, затратить на разработку этой темы времени чуть побольше.
— Я просто не мог тянуть. Она открылась мне буквально минут через пять при первом же разговоре. Если бы я не начал ей сразу подыгрывать, другого случая могло не представиться.
— И что? Вы решили, что без ее содействия вам не справиться?
— Думаю, оно будет весьма полезно, а то нет! Заставлять Джейка прыгать через обручи она еще как способна. Вить из него веревки ох намастырилась! Коли решила, что кормушка уплывает и надо примазываться к другой, будет травить его как борзая.
— Что ж… — Босс вздохнул. — Могу только надеяться, что с экспертной оценкой вы не ошиблись. Ведь она, кажется, бывшая актриса, нет?
— Певица.
— Певица, актриса… Очень близкие сферы. Пересекающиеся.
— Я вижу ее насквозь, — сказал я. — С ней я знаком дня два, но таких женщин наблюдаю всю жизнь беспрестанно.
— М-м-м. А могу я предположить, что между ее и вашим приездом в Нью-Йорк, хотя и на день раньше, существует связь?
— Да, мы с ней завтра утром встречаемся. Якобы она навещает свою сестру, но…
— Я понял, понял. Н-да-а, все-таки жаль, что вы не посоветовались со мной, но раз уж не посоветовались…
— А я думал, вы потому меня и пригласили, — сухо отозвался я, — что мне не надо ничего разжевывать и в рот класть.
— А, ну конечно, Чарли, конечно. — Он торопливо изобразил улыбку. — Я вовсе не сомневаюсь в ваших способностях и здравомыслии. Просто мне ваша тактика кажется очень уж смелой, необычайно смелой, я бы сказал, для такого важного мероприятия.
— Это отсюда так кажется. Отсюда многие вещи могут представляться необычайными. Отсюда. А я должен работать на основе того, как мне это видится там. Я могу работать только так. Если бы я должен был спрашивать вас каждый раз, когда хочу сделать ход… Да ну, я бы тогда вообще ничего не мог сделать! Я… я не к тому, чтобы качать права, перечить, я просто…
— Нет, ну конечно нет, — кивнул он с теплой улыбкой. — Да и потом, мы ведь здесь все одно дело делаем! Мы все друзья. И все мы можем много обрести… или много потерять. Вы эту сторону дела, надеюсь, понимаете, а, Чарли? Мерф хорошо вам это объяснил?
— Он объяснил, хотя это было не обязательно.
— Ладно. Теперь о времени. Разумеется, в некоторой степени вы будете руководствоваться местными факторами, но оптимальный момент — это примерно за неделю до суда. Остающееся время позволит вам глубоко врасти в жизнь городка, что развеет подозрительность, с которой всегда смотрят на приезжего. Кроме того, если избавиться от Джейка непосредственно перед самым судом, газеты будут лишены подпитки: у них будет один информационный повод вместо двух.
— Я постараюсь это обеспечить, — сказал я.
— Прекрасно. Замечательно. А теперь… Ах да, — его улыбка увяла, — еще кое-что. Мерф говорит, что вы на него набросились с ножом. Практически воткнули ему в шею.
— Он не должен был появляться в Пиердейле. Вы же сами это знаете, сэр.
— Возможно. Но это ваших действий не оправдывает. Мне совсем эта история не понравилась, Чарли. — Он строго покачал головой.
Я глядел в пол, хавальник держал на замке.
— Мерф, будь так добр, подожди в приемной, ладно? Мне надо Чарли кое-что высказать.
— Конечно, хорошо, — сказал Кувшин-Варень. — Подожду сколько надо. — И он с ухмылкой выкатился вон.
Босс тихонько усмехнулся, я поднял голову. Смотрю, протягивает мне тот самый ножик.
— Сумеете им вновь воспользоваться, а, Чарли?
Я на него так уставился — наверное, челюсть отвисла до пупа. А он вложил нож в мою ладонь и сомкнул мне пальцы.
— Вы убили его брата, — сказал он. — Вы это знали?
— Господи, нет! — Так, значит, вот в чем дело. — Но когда, при каких обстоя…
— Вот деталей-то я не знаю. А дело было, насколько я понимаю, в Детройте, году в сорок втором.
Детройт, 1942. Я попытался вспомнить, но, конечно, не смог. Имя тоже ничего бы мне не сказало. В Детройте у меня таких было… четверо… нет, пятеро.
— С некоторых пор меня стало беспокоить то, как он к вам относится. И я навел кое-какие справки… Так не годится, Чарли. Он глуп и мстителен. Может так все запалить, полыхнет до небес.
— Да-да, — сказал я. — И что, прямо сегодня?
— Прямо сегодня. Кстати, когда вас тут еще не было, Чарли, был один случай. Он приходил ко мне по денежному делу. Когда поговорили, я вышел проводить его до машины. А потом смотрю, уже на шоссе он остановился и взял пассажира. То есть мы оба, Токо и я, оба это видели!
Он снова тихо усмехнулся.
— Ведь вы мои резоны понимаете? Да, Чарли? Я зависел от него, а он подвел. Долго ли я протяну, если буду терпеть, когда люди, от которых я завишу, меня подводят? Этого я не могу себе позволить, причем невзирая ни на лица, ни на затраты. Вся система основана на скорой награде и незамедлительном возмездии.
— Я понимаю, — сказал я.
— В таком случае… — Он встал. — Как вы насчет по рюмочке на посошок?
— Пожалуй, не стоит, — сказал я. — В смысле — спасибо, нет, сэр.
Провожая меня и Кувшин-Вареня к машине, он шел между нами, обнимая обоих за плечи. С каждым попрощался за руку и постоял еще рядом с машиной — никак не мог с нами расстаться.
— Какой прекрасный вечер, — говорил он, глубоко вдыхая. — Чувствуете, Чарли, какой воздух чудный? Бьюсь об заклад, в Аризоне и то нисколько не лучше.
— Нет, сэр, — сказал я.
— Знаю, знаю. Такого рая, как Аризона, больше нет нигде, верно я говорю? А между прочим… — Он игриво ткнул Кувшин-Вареня кулаком в плечо. — Ты почему последнее время так редко стал появляться, а? Ты заходи — помимо бизнеса, просто так. Посидели бы, поболтали, а? Чего молчишь?
— Да ведь что я скажу? — Кувшин-Варень принялся расти и раздуваться. — Это вы скажите. Одно ваше слово, и я…
— Давай-ка, например, в воскресенье… или нет, я сам к тебе зайду. — Радостно сияя, он наконец отступил от автомобиля. — Значит, заметано: вечером в воскресенье. А то все дела, дела. Отдохнуть хочу!
Отъехал Кувшин-Варень уже такой весь раздувшийся, что еле за рулем умещался. А меня распирал смех. А может, плач. Потому что хоть он и мудак мудаком, но мне его было жалко.
— Выволочку небось получил? Дело житейское, — проговорил он, искоса на меня глянув. — Повезло еще, что обошлось словами.
— Выволочку, да, — сказал я. — Повезло.
— Что думаешь, это он просто так? Насчет ко мне зайти. Думаешь, мы с ним не кореша?
Я покачал головой. Ничего я такого не думаю. Конечно, Босс к тебе зайдет. Посидите, покалякаете вечером в воскресенье.
9
С убийством самое паршивое это то, что совершить его до безобразия легко. Без единой мысли все обставляешь, подбираешься вплотную. Тут бы подумать, ан нет: делать-то проще!
…Кувшин-Вареню я сказал, что в центр еду на метро, и он довез меня до станции «Квинс-Плаза». Остановить машину я велел в тени надземки и говорю:
— Слушай, Кувшин-Варень, я дико извиняюсь. Ты ведь меня простишь, ладно?
Будучи до сих пор вне себя от счастья, он протягивает руку и говорит:
— О чем речь, братэлла! Раз ты ко мне так, дык и я, что ж…
Его правую руку я зажал коленями. Схватил его за пальцы левой, заломил их назад и выщелкнул нож.
— Го-гос-споди… — Его глаза полезли из орбит, а рот раскрылся широко, как кошелка; по подбородку побежала толстая, блестящая струя слюны. — Чтот-ты-дела… а-а-х-х-х…
Шею я ему почикал крепко. Чуть кадык к хренам собачьим не вырезал. Вынул из его нагрудного кармана носовой платок, вытер руки и нож и положил нож ему в карман. (Все для людей: пусть покумекают.) Потом спихнул его с сиденья на пол, сел в поезд и уехал на Манхэттен.
Однако не успел доехать до следующей станции, чувствую: ну я дура-а-ак!
Кувшин-Варень… Ведь ему было что рассказать! Я мог заставить его говорить — рассказать то, что может означать для меня жизнь или смерть. А теперь все — не расскажет.
Его брат!.. КАКОЙ К ЧЕРТУ БРАТ! Я почти что вслух это выкрикнул; нет, кажется, и впрямь произнес вслух. Но там, на переднем сиденье, я был сам не свой. Сказано — сделано, главное, шито-крыто. Люди меня, вообще-то говоря, в упор не замечают. Быть может, в этом и причина того, что я…
Его брата… Детройт сорок второго года… подробностей не знаю… Не знает он! Босс, да не знает! Прикинь, да? Как будто, когда он привлекал Кувшин-Вареня к этому делу, не узнал предварительно о нем все, что только можно, вплоть до последней сраной ерундовины!
И ведь он не просто привлек его, а втравил! Над Кувшин-Варенем не капало, сидел в тепле и уюте, загребал лавэ, а Босс втянул его в дельце, на котором можно так погореть, что мало не покажется. А он Боссу просто отказать не мог. Не мог даже рожу скривить — дескать, не все ему в этом деле нравится. Но ему ох не нравилось! Весь был на нервах. И, не имея возможности сорвать зло на Боссе, отыгрывался на мне.
Вот ведь что паршиво. Главное, я с самого начала так и думал. Все же на живую нитку схвачено… Как я сразу-то не догадался?
Его брата. Даже если бы у него и был брат, даже если бы у него было пятьдесят пять братьев и я их всех замочил, ничего бы он по этому поводу не предпринял. До тех пор, во всяком случае, пока я не кончил дело. Надо же понимать! И я понимал это, но перестал думать. Босс так оглоушил меня этим его братцем, что я все схавал — заглотал, не жуя. Зачем думать? Резать-то проще!