– Да, вот ещё что: позови сюда Беппо, мне он нужен. Если спит, то разбуди. – Он положил на плечо Геку свою высохшую руку, всю в дряблых венах. – Не задирайся, понял? Я сам определю правого и виноватого. Все.
Гек набычился, но спорить не посмел. Он развернулся и молча вышел. Сто долларов по нынешним временам – не безделица, отдать их за два удара – жирно больно. Но с другой стороны, куда деваться? Здесь сравнительно безопасно, денег можно подкопить. Но обидно, черт возьми: и так нагревают как хотят, да ещё сотню зажилили… Беппо спал в другом кубрике, и Гек туда не пошёл. Он просто сказал вахтенному, что Кудрявого срочно зовёт капитан, а сам пошёл спать. Он долго ворочался, прикидывая, что там сейчас происходит у капитана. По разговору с капитаном ясно было, что тот понимает правоту Гека, но просто лишний раз показывает, кто здесь хозяин. У, глиста сушёная! Ладно, пора спать, завтра тяжёлый день…
Десять человек на борту отнюдь не были лишними, поскольку им, кроме капитана, разумеется, приходилось переносить на берег и с берега огромное количество ящиков, пакетов, мешков – словом, всего того, в чем в тот момент размещался контрабандный товар. У Гека поначалу с непривычки болела спина, но потом он приспособился и работал не хуже других. Почти через месяц закончился рейс. Он прошёл вполне благополучно, и на долю Гека вышло шестьсот долларов. Однако капитан, верный своему обещанию, удержал с Гека сотню и столько же с Кудрявого Беппо. Общее наказание не сплотило их и не сделало друзьями, но Беппо примолк и не грозился больше за его спиной; они старались не замечать друг друга. С остальными Гек общался нормально, но уже не служил для них объектом розыгрышей и подначек.
Рейс был последним в сезоне, капитан по традиции выставлял угощение. Это было в Неаполе, куда Гек якобы собирался поначалу. Пили умеренно, наутро предстоял расчёт, а там – кто куда: судно нуждалось в ремонте, люди – в отдыхе, почти всех ждали семьи.
Гека рассчитывали последним. Капитан отпустил всех, даже Марио, так что они остались вдвоём с Геком.
– Хочешь кофе? Что жмёшься, я как раз на двоих сварил, по собственному рецепту: бывало, промёрзнешь как собака, устанешь – а тут принял чашечку-другую, и снова человек! Тебе, может, с коньячком?
Гек насторожился: с того самого вечера, когда он познакомился с капитаном в марсельском кабаке, ему ни разу не доводилось наблюдать такую приветливость и дружелюбие в поведении шефа.
– Лучше с молоком, если есть.
– Как не быть, капуччино – это моя слабость. Только не молоко – сливки. Присоединяйся, мешай сам, я ведь не знаю, как ты любишь – покрепче, послабее?
– Я крепкий не люблю, горько слишком.
– А я пристрастился: чем крепче, тем лучше, хотя сердечко порой прихватывает, бессонница мучает… Э-э, погоди, пенку я сам сделаю, ты испортишь… Да, бессонница. Но это уже стариковское, мне ведь, Тони, уже шестьдесят два стукнуло в мае.
Гек изобразил удивление:
– Никогда бы не подумал. Я всегда слышал, что моряки быстрее старятся на лицо, но вам – самое большее – пятьдесят два дал бы, клянусь Мадонной!
Капитан криво усмехнулся:
– Нет, Тони, шестьдесят два. В пятьдесят я бы себя юношей считал, – это я сейчас так думаю, разумеется, по сравнению с тем, что есть, ну, ты понимаешь, что я имею в виду. А теперь, эх… – Жёлтое лицо его собралось складками, и теперь он выглядел на все семьдесят. – А тебе сколько, девятнадцать?
– Восемнадцать осенью исполнилось.
– Ну, значит, девятнадцать почти.
– Да нет, – рассмеялся Гек, – нашей осенью, тоже в мае. Мы ведь антиподы.
– Я и забыл, верно. Но все равно – мальчишка совсем. По годам, я имею в виду, по жизни-то ты уже взрослый мужчина. Смолоду здоровье бережёшь, не пьёшь, не куришь. Сам на жизнь зарабатываешь. Девочками-то хоть интересуешься? Вижу, что интересуешься, но это всегда успеется. И кофе крепкий не пьёшь. Матушка была бы тобой довольна, я думаю.
Гек пару раз за этот месяц снимал проституток на берегу, но не афишировал этого и в ответ на замечание капитана качнул неопределённо головой и промолчал.
– Держи свои деньги, пересчитай – вдруг что не так, здесь должно быть четыреста монет: сотня в аванс ушла, ну а ещё сотня – сам понимаешь, порядок есть порядок, не взыщи.
– Да, все чётко, здесь четыреста. Я не в претензии, дон Карло, моя вина – мой ответ. Спасибо вам, вы и так меня выручили.
– А теперь куда ты? К матери, домой?
– Она умерла, дон Карло, год назад.
– Ах, я старый дурак, голова дырявая. Извини, Тони, я оговорился.
– Что вы, дон Карло… Нет, я думаю здесь, в Неаполе, тормознуться. Поищу земляков, попробую работу какую найти, деньги пока есть, а там видно будет. Дома сейчас трудно с работой. А в крайнем случае и там не пропаду – руки-ноги есть, остальное приложится.
– Так ты, выходит, круглый сирота. И ни братьев, ни сестёр? – Гек мотнул головой.
– Что поделаешь, сынок, в мире слишком много бед приходится на каждого человека и слишком мало радостей. У меня у самого единственная дочь калека от рождения. Думаешь, стал бы я в мои-то годы болтаться в этой луже? Но старуха моя при дочери все время, а на что жить?… Какую работу ты собираешься искать? У тебя есть специальность?
– Грузчиком могу работать, вот и вся моя специальность. Или машины мыть.
– Грузчиком? Горб наживёшь, это да! А разбогатеть – вряд ли. Образование у тебя какое?
– Начальная школа.
– Вот видишь… Чтобы в магазине работать, тоже учиться надобно; у нас для своих не всегда работа есть, а уж иностранцам – самая грязная. Однако… Если, конечно, ты собрался по отцовской линии пойти…
– Не собираюсь. – Гек усмехнулся. – Думаю получше место сыскать, хотя и здесь ничего позорного не вижу. А не получится – вернусь домой. – Гек почувствовал, что разговор наконец приблизился к той точке, куда его осторожно двигал старый лис, и даже догадывался, что тот собирается ему предложить. Но он и близко не мог представить, какой силы сюрприз был для него подготовлен.
– Я ведь давно присматриваюсь к тебе, Тони. Ты мне сразу глянулся, и я думаю, что не ошибся в тебе. Парень ты работящий и скромный. Скромный, да не простачок. Оцени мою деликатность, Тони, я ведь не спрашиваю, где ты наловчился челюсти крошить, где наколки сделал и чем ты занимался у себя в Бабилоне.
Гек похолодел.
– Набедокурил дома и дал тягу в Европу, не так ли?
– Нет, дон Карло, мамой клянусь! Я не преступник! Я как раз уехал, чтобы куда не вляпаться. Работы нет, пособие грошовое, вот и маемся в подворотнях, ищем приключений. Всю жизнь так, что ли? За мной ничего нет. Ну – драки, да, бывали. Жить нормально захочешь – так научишься, иначе затюкают.
– Тем лучше, тем лучше. Знаешь, видна в тебе сицилийская кровь, что ни говори. А ты уверен, что мать твоя из Турина?
– Так я знаю из её рассказов, сам-то я в Бабилоне родился. Единственный в семье урождённый бабилот, остальные натурализованные.
– И как, не тянет на родину предков? В Турин или к нам, на Сицилию? Зов крови, так сказать?
– Меня тянет туда, где может быть хорошо, где заработки приличные. А если я нищий, какая мне разница – Турин, Бабилон, Сицилия… Дон Карло, как на духу: вот поработал я у вас и человеком себя почувствовал. Честно работал – честно получил. Ну, оплошал – винить некого. И за доверие спасибо вам огромное. А я поживу подольше да ухвачу побольше – тогда и о родине предков думать можно. Извините, если что не так сказал…
– Кое-что и не так, пожалуй. Родина – это мать, это душа человека. Узы крови – священные узы, Тони. Сицилийцы рассеялись по всему свету, живут в Штатах, в Бразилии всю жизнь, но спроси его: «Ты кто, американец?» – он ответит: «Я сицилиец». Так-то! Кто лишён этого, тот не человек в моем понимании. С возрастом ты сам почувствуешь это. Ну да тебя трудно винить: мальчишка ты ещё, да и сирота, в чужом мире, без денег, без друзей…
– Деньги как раз есть.
– Да что это за деньги – неделю погулять. Впрочем, ты не гуляка, как мне кажется. – Капитан словно бы заколебался… – Я хочу сделать тебе одно предложение, Тони, относительно твоего будущего. Ты ведь свободен сейчас?
– Как крыса в амбаре, дон Карло. К сожалению.
Гек видел, что обращение «дон» и почтительный тон очень по душе старикану, и старался изо всех сил. Главное – чувство меры. Явный подхалимаж вызывает презрение, но проявленное уважение всегда приятно, тем более когда оно выказано искренне и с достоинством.
– Почему – к сожалению?
– Контракт кончился.
– Ой, ты хитрец, оказывается! – Капитан коротко рассмеялся. – Я ведь тебя насквозь вижу. Ты бы не прочь ещё подзаработать, а? Совесть-то тебя не мучает, что денежки свои за контрабанду получил? А поймают – тут и до тюрьмы недалеко? Ты знаешь, что такое тюрьма, сидел когда-нибудь?
– Нет, – соврал Гек, – бог миловал! Ни разу не был и не хотел бы. Но власти имеют право сажать, если поймают, конечно. Дело их такое. У них свои порядки, а у простых людей – свои. Я лично большого греха здесь не вижу, дон Карло, это же не терроризм, не убийство. Каждый зарабатывает как умеет, только другим не мешай. А отец всегда говорил, что законы пишут те, для кого они не писаны.
Гек прошёл свою половину пути чуть быстрее даже, чем рассчитывал вначале. Ему хотелось, чтобы старик перестал жевать резину и сделал наконец своё предложение. Отказа не будет, не менжуйся, старый!
– Не терроризм, – задумчиво повторил капитан. – Значит, ты согласен, если я, вместо того чтобы с тобой попрощаться, опять предложу тебе поработать?
– Согласен!
– И я бы не возражал… Но ты не итальянец. И вообще неизвестно кто… Сиди, не напрягайся. Я тебя немножко знаю и тебе верю. Но представь, если выяснится, что Карло Бутера, уважаемый пожилой человек, укрывает преступника?
– Но я же не преступник, дон Карло! Клянусь, ничего преступного я не совершал! Матерью клянусь!
– А контрабанда? Помолчи, говорю! Не надо клясться направо и налево, если хочешь, чтобы тебе верили и тебя уважали. Тем более матерью своей. Повторяю: я тебе верю, но власти, как ты выражаешься, мне могут не поверить. Безродный бабилонец мне не нужен, скажу тебе со всей определённостью. Вот если бы ты был итальянец – не по крови, по гражданству… Хочешь стать итальянцем?