Эх, красиво говорит Марта, но это как в поговорке: «Гладко стелет — да жёстко спать».
— Я всё понял, можешь не продолжать. Прежде чем соглашусь на твои услуги, хотелось бы узнать: что ты хочешь взамен?
— Сущую малость. Ничего особенного. Когда ты будешь на Кромке, просто зайди в гости к Ратмиру и забери у него одну вещицу.
— Кха-кха-кха, ты, Марта, говори-говори, да не заговаривайся, — послышалось из-за печки, а затем показался сам обладатель голоса.
Домовой важно подбоченился и уперся гневным взглядом в гостью.
— А ты, хозяин, её не слушай эту балаболку. Мы и без её оберегов прожить можем. Сами сделаем, ещё лучше прежних. Вы — потворники только и норовите в доверие влезть, да пользу поиметь за счёт чужого промысла. Только хрен тебе. Не будет Алексей с Ратмиром встречаться. Ишь, чего удумала? На верную смерть молодого Кромешника отправить?
— Ерунды не говори, Кузьма. Я же не заставляю приёмыша в первое посещение за моей вещицей отправляться, — тут же заюлила Марта, — Вот встанет на ноги, заматереет, получит знания, прислужниками обзаведётся, тогда и долг возвращать станет.
Удивительно, как быстро домовой переобулся. Ещё совсем недавно, он никак не хотел признавать меня хозяином, а теперь встал на защиту.
— Не будем мы ничего брать и долг никакой возвращать не будем, — подбоченившись, грозно заявил Кузьма, потрясая спутанной бородой.
— Я подумаю, — перебил домового, чем вызвал явное неудовольствие последнего.
— Вот видишь, твой хозяин проявляет благоразумие, а ты как был нелюдимым букой, так и остался. Если бы не Стефа, так бы бесхозным и остался. Кому ты нужен такой дефективный?
— Так, стоп! — рявкнул я, поднимаясь с места и видя, что от слов ведьмы у домового начинают на глаза наворачиваться слёзы, — Извинись перед Кузей.
Марта аж поперхнулась от возмущения.
Ну а что?
Нечего моего домового обижать и говорить ему всякие гадости. Если все в этой деревне такие (а думается мне — ещё хуже), то я прекрасно понимаю Кузьму, который не хочет никого привечать в своём доме.
— Я не ослышалась? — хмыкнула Марта, — Ты просишь меня извиниться перед нечистью?
— Может он и нечисть, но моя нечисть, а ты у меня в гостях, так что имей уважение к жителям этого дома, — мой голос прогремел на всю кухню, заставив храпевшего Прохора встрепенуться, поднять на нас мутный взгляд и потрясти головой.
— А что, уже пора расходиться?
— Пора, Прошка, пора, ночь на дворе, — засуетилась Марта, — Ты давай, подымайся, пошли. Погостили и хватит.
Хранильник довольно бодро поднялся с места, покачнувшись лишь один раз, и мазнув взглядом по столу, нашел недопитую бутылку водки.
— Оо-о, — радостно булькнул он и тут же ухватил её за горлышко цепкими пальцами, с мольбой в глазах посмотрев на меня.
— Забирай, — бросил добродушно.
— Благодарю великодушно, — выдал местный пропойца, но смазал всё впечатление громким: — Ик! — и быстро посеменил к выходу.
Ведьма последовала за ним.
— Марта, ты ничего не забыла? — окликнул женщину.
Она недовольно обернулась, поджала губы и мазнув взглядом по Кузьме, процедила:
— Прошу прощения.
Когда за гостями захлопнулась дверь, домовой бросился мне в ноги и крепко обнял, а потом резко опустив, радостно запрыгал на месте.
— Хозяин, это что же такое делается? Как такое вообще может быть? Скажи кому, не поверят! Да чтобы ведьма извинилась перед нечистью… Не бывало такого! Спасибо тебе хозяин, спасибо! Во век не забуду! Верой и правдой служить стану! Что хочешь для тебя сделаю!
Домовой в очередной раз полез обниматься.
— А ну, стоять! — произнес недовольно, но таким тоном, что Кузьма вмиг послушался и застыл на месте, — Всё, что хочу, говоришь, сделаешь?
— Ага, — закивал домовой, да так сильно, что мне показалось, голова у него отвалится.
— Тогда, в первую очередь, помойся и приведи себя в порядок, — произнес брезгливо, — а то похож непонятно на кого. Такое ощущение, что только что из мусорного бака вылез.
— Ха-ха-ха, — беззлобно рассмеялся домовой и ткнул в меня пальцев, — Так я весь в тебя, хозяин.
— Эм-м, — пробормотал я и только потом сообразил, что так и не привел себя в порядок после блуждания по лесу.
Как-то со всей этой кутерьмой забыл о своём внешнем виде. Даже не вспомнил, а следовало бы.
С другой стороны — когда мне было это делать, если почти сразу столкнулся с умирающей бабкой, а потом пришлось её в срочном порядке хоронить.
Удивительно: что ни Марта, ни Прохор ничего не сказали по этому поводу.
Хотя, насчет алкаша понятно, он и сам выглядел соответственно, и наверняка воспринял мой внешний вид, как само-собой разумеющееся.
А вот Марта почему промолчала?
Ну и чёрт с ней.
— Вот тут ты прав, Кузьма. Мне бы тоже не помешало помыться. Может, баньку затопишь?
Домовой почесал грязный затылок.
— Это, конечно, можно, но… — Кузя замялся, явно не зная, как сказать.
— Ну, что ещё?
— Не моя вотчина. Банника.
Хлопнул себя по лбу.
— Ещё одна нечить. Ну, ладно, делать нечего, пойдём знакомиться.
Можно было, конечно, ополоснуться под душем, но я уже зашел в ванну и проверил, что кран не работает, ванная заржавела, а в углах стен свили свою ловчую сеть пауки.
— Что ж ты за хозяйством-то не следил? Эх, Кузя-Кузя.
— А что я? Это Стефания не велела. Хотела, чтобы если кто зайдет, в ужасе разбежались. Глупо, конечно, таким никого не испугать, тем более ведьм. Эти ничего не боятся. Уу-х, бабское племя. Все злые, завидущие, наглые. Уж я их повыгонял в последнее время, особенно когда обереги стали плохо действовать.
— Стоп! Погоди, Кузьма. Баба Стефа говорила, что всё в порядке и за стенами этого дома я буду в полной безопасности до тех пор, пока не наберусь сил.
Кузьма грустно покачал головой.
— Уже нет. Она когда слегла, вообще перестала следить за подпиткой. Думала, обойдётся, но эти «упырихи» так и лезли, каждый раз подтачивая защиту. Знали, что хозяйка скоро уйдут за грань, вот и пытались до неё добраться, да уговорить, чтобы дар свой передала. Не хотела Стефа, чтобы он чужим достался. Держалась до последнего. Если бы ты не приехал, отпустила бы свою суть на вольную-волю, а сама неупокоенным мертвецом стала. Упырём, то есть. Вот тогда бы точно беда случилась. Хорошо, что ты успел вовремя, — Кузьма посмотрел на меня с раскаянием, — Ты прости меня, дурака такого, я не со злого умысла. Не понял поначалу кто ты есть, вот и взбеленился, с лестницы столкнул. Да и потом не от недоверия или злобы отказывался в тебе хозяина признавать… Грустил очень. Не мог отпустить Стефанию. Я ведь ей почитай более двухсот лет прослужил.
— Кхм, значит про продолжительность жизни Марта правду говорила?
— Ага, — кивнул домовой.
— Ладно, Кузя, хорош лясы точить, пошли с банником знакомиться. Надо чего с собой взять, чтобы его задобрить? Вдруг утопит нас в бочке или угарным газом отравит.
— Да не-е, хозяин, Тимоха нормальный, безобидный почти, но почтить его всё же надобно.
Ага, главное слово тут «почти». Да и вообще, что-то сомневаюсь я, что нечисть бывает безобидной. Уверен, даже Кузьма способен стать для своих врагов ночным кошмаром, если только захочет.
Спать хотелось зверски. Зевнул пару раз, чуть не свернув челюсть, но упрямо решил, что пока не помоюсь — не лягу.
Тем временем домовой продолжил свою речь:
— Хлеба с солью возьмём и медовухи. Он это дело уважает, а по утру ты чёрную курицу раздобудь и голову отруби, а потом закопай у входа в баню, тогда Тимофей тебя окончательно примет и будет почитать, как хозяина.
— Курицу значит… И где я её возьму?
— Так у кого-нибудь из деревенских точно найдётся.
На том и порешили.
Банником оказался такой же мелкосра… то есть невысокий мужичок, но в отличии от домового, выглядел пристойно: чистый, опрятный, в белой рубахе и полотняных штанах — он был похож на кукольную игрушку, правда до тех пор, пока не поднимал на тебя тяжелый, пробирающий до костей взгляд.
С трудом удержался, чтобы не отвести глаза в сторону. Знал, сделай я это, и навсегда потеряю уважение банника, да какое нахрен уважение, он меня даже на порог не пустит, удавит как ту черную курицу, которую я пообещал ему принести завтра днем.
А банька удалась на славу. Я даже взбодрился. Спать сразу перехотелось, особенно когда Тимофей прошёлся по спине берёзовым веником и поддал пару.
— Уф-ф, хорошо, — простонал я, чувствуя, как каждая косточка в теле растекается словно желе.
Раза четыре выходили в предбанник остудиться и всполоснуть горло. Тимофей не любил, когда его «гости» употребляли алкоголь, поэтому Кузя сразу сказал, что ничего свыше полутора градусов брать не будем.
Сейчас я сидел и с удовольствие хлебал деревенский квас из большой кружки.
Сам же банник не побрезговал медовухой. Ага, двойные стандарты: нам нельзя, а ему можно, но мне не жалко, пусть довольствуется. Сдаётся мне, баба Стефа в последнее время его не часто радовала подобными мелочами, и не потому — что не хотела, просто была не в состоянии в силу своей болезни.
Когда мы с Кузьмой возвращались в дом, домовой выглядел совершенно по-другому. Я бы даже сказал, благородно. Подстриженные зачёсанные назад волосы и окладистая борода придавали ему солидности. Он выглядел как маленький укоренившийся дуб, который хрен выкорчуешь. Скорее спину надорвёшь, чем добьёшься результата.
Кузьма вновь обрел уверенность в завтрашнем дне. Степенный, важный, он вышагивал впереди меня и довольно щурился.
Вот именно этот прищур мне и не нравился. Я прекрасно видел хитринку, то и дело проскальзывающую, на казалось бы невозмутимом лице, которая давала понять, что моя нечисть способна на разные проказы, и за ним нужен глаз да глаз.
— Надо будет завтра прибраться. Кровать бабы Стефы выкинуть, подмести, пыль вытереть, полы помыть, кран починить.
— Не переживай, хозяин, ложись спать. С уборкой я справлюсь, а вот кран… Тут тебе самому придётся.