Да, да, он так и сказал — «просьба!» — как будто сестра майордома, пусть даже и опального, жена верховного казначея должна о чем-то просить какого-то мавра-вольноотпущенника! Брунгильда в тот миг отвернулась, пытаясь скрыть возмущение. Ей стало не до цветов, теперь все было ясно без лишних слов: запертая в Форантайне под охраной этих дикарей, она, конечно, не будет представлять опасности… Во всяком случае, ее ненаглядный муженек думает именно так.
Тут благородная дама задумалась о том, какую угрозу она может представлять для Элигия и своего брата. То, что они в сговоре, у нее практически не вызывало сомнений. По всему выходило, что, в общем-то, никакой, и как раз это обстоятельство наполняло ее душу особой досадой. Кипучая неуемная кровь геристальцев требовала активного действия, толкала в корне изменить ситуацию. Если сегодня она беспомощна, как та самая речная лилия под кинжалом бездушного мавра, то непременно должна стать опасной для тех, кто пытается смешать ее с навозом. И она станет! Непременно станет!
Теперь обдумывание планов действия, планов сладкой и утешительной мести занимало большую часть дорожного времени. Она попеняла было на пропавшего бог весть куда Бастиана, но решив, что все мужчины таковы и полагаться можно лишь на себя, принялась обдумывать каверзы, одна лучше другой.
Так прошло несколько часов. Притомившись висеть в зените, солнце пошло медленно спускаться по небосклону, когда на одном из холмов Брунгильда различила всадника, с интересом рассматривавшего пыльную желтую ленту вьющейся меж виноградников дороги. Вернее, заметила не она, а бдительные стражники, тут же изготовившиеся к обороне. Но суть не в том. Завидев кортеж, всадник без спешки начал спускаться с холма, и она с радостью узнала юного менестреля, совсем недавно набивавшегося в компанию в ее путешествии. Значит, не обманул красавчик Бастиан, не бросил! Мавры-стражники кинулись навстречу чужаку, вытаскивая из колчанов хорошо оперенные стрелы.
— Остановитесь! — крикнула им вслед Брунгильда. Оказавшийся тут же рядом Мустафа что-то перевел стражникам. И, видимо, добавил что-то от себя. Те немедля застыли со стрелами, уложенными на тетивы.
— Благородная дама Брунгильда, Мустафа! Вот так приятная встреча! — издалека закричал Бастиан. — А я тут высматриваю какой-нибудь хорошо защищенный караван, чтобы примкнуть к нему. Путник, шедший из Сент-Эрженского леса, рассказал, что там лютует шайка разбойников и соваться одному весьма опасно. Если вы не возражаете, я бы примкнул к вам.
— Нельзя, — хмуро бросил Мустафа.
— Мы не возражаем, — придавая грубоватому лицу вид царственного величия, тут же перебила его Брунгильда.
Вольноотпущенник нахмурился.
— Хозяин велел не допускать никаких чужаков, — процедил он, кидая недвусмысленный взгляд на черноволосого юношу.
— А я велю, чтобы он дальше следовал с нами! — подбоченилась благородная дама. — Какой же он чужак? Вы прекрасно знаете его.
— Я лишь выполняю волю хозяина. Знаю я встречного или нет — ему, а значит, и мне все равно, — упорствовал недреманый страж. — К тому же мы не доезжаем до Сент-Эрженского леса.
— А я выполняю распоряжение кесаря, — пренебрежительно хмыкнул Ла Валетт, разводя плечи. — Его-то уж ты наверняка знаешь, Мустафа. И это уже не все равно. Потому отзови лучников. Если тебе что-то не по нраву, отпиши своему господину, а я — своему. Но помните, мне придется указать не только вопиющую неучтивость по отношению к менестрелю, но и попытку мятежа. Ибо что, как не попытка мятежа, препятствование человеку государя? Ну и, конечно, демонстративного покушения на убийство я не позабуду. — Он указал на лучников, замерших в ожидании приказа. — Теперь, почтенный Мустафа, когда вы перестали быть просто движимым имуществом мастера Элигия, отвечать придется вам, а не ему.
При необходимости Мустафа умел думать быстро. В словах менестреля действительно была правда: при дворе ему благоволили не только как благословенному небом сладкозвучному певцу, но и как спасителю Реймса, и как близкому соратнику самого кесаря в абарскую войну. Связываться с таким — себе дороже. Кто знает, не пожелает ли хозяин, столкнувшись с претензиями матушки кесаря или самого августейшего венценосца, пожертвовать мелкой фигурой, как это делают восточные мудрецы, играющие в возвышеннейшую из игр — шахматы? Мустафа приказал стражникам вернуть стрелы в колчаны и занять место в строю.
— Хорошо, пусть едет с нами. — Он метнул на Бастиана взгляд, полный злобы. Его бы воля… Но воли-то как раз не было.
— Он переночует в Форантайне и отправится своей дорогой, — войдя во вкус, командовала Брунгильда.
— Но…
— Я так велю.
Мустафа склонил голову, повинуясь недвусмысленной команде хозяйки. В любом случае, лучше понести наказание за подчинение госпоже, чем за измену.
«Если ничего плохого не произойдет, то, глядишь, все еще и обойдется. Пусть себе едет, пусть ночует — главное, чтобы все время на виду, — подумал мавр, недовольно поворачивая коня. — Господь велик. На все воля его!»
Однако мысленно Мустафе, живо радуя воображение, представлялись изощренные казни и пытки, которые при случае он применит к этому никчемному мальчишке, а заодно и к самой благородной даме Брунгильде. Про себя он пожелал им долгих лет жизни… в его руках.
Старец в волчьей шкуре оценивающе глянул на великана и его спутника, потряс клыкастым посохом, бормоча то ли проклятье, то ли напутствие, и указал пальцем направление движения.
— Ступайте! Главное, не сходите с тропы! — уже вслед услышал Карел. Впрочем, этого жрец мог бы и не говорить. Никакого желания гулять по обочине дороги, открывшейся его взору, у сэра Жанта не возникло. По левую руку от него, ревя, будто контуженный слон, вздымались штормовые валы, по правую — бушевал пожар такой силы, будто кто-то поджег керосиновый ливень. Наверху вода и пламень смыкались и опадали вниз блестящим каменным дождем. Твердые прозрачные кристаллы, удивительно похожие на алмазы, стучали по шлему и оплечьям нурсийского принца дробной чечеткой, заставляя его неотступно глядеть вниз, чтобы не получить в глаз камнем исключительно «чистой воды». Упав на землю, все это лучезарное великолепие чернело и превращалось в песок, сдуваемый постоянно дующим вдоль тропы ветром.
— А где эти зверушки? — разочарованно протянул голос за его спиной. Фрейднур ступал вслед ему, то и дело оглядываясь, и каждый его шаг рождал водовороты с одной стороны и огненные всполохи с другой. — Куда зверушки подевались? — недовольно бубнил невыспавшийся и вечно голодный великан. Через несколько шагов первая тема перестала его интересовать, и он сообщил: — Хочу есть.
У Карела заныло в районе копчика. Прежде судьба его хранила, однако теперь, сколько достигал взор, простирался этот странный мир. Необжигающий огонь, бурные волны, не дающие влаги, твердейшие камни, рассыпающиеся пылью, — и все это по кругу, вновь и вновь. Но уж точно, сколько головой ни крути, ни охотничьих угодий, ни самого захудалого постоялого двора в округе не имеется, и единственное, что хоть отдаленно может напоминать еду для великана, — он сам.
— Есть хочу! — со все возрастающим недовольством повторил Фрейднур.
Сэр Жант ускорил шаг, не желая отвлекаться на глупые разговоры. «Надо что-то придумать! — лихорадочно стучало в голове богемца. — Бог весть, когда еще эта тропа закончится. Терпение и добрые чувства у старины Фрейда могут закончиться куда раньше». Нурсиец для лучшей видимости потер ювелы обруча закрытой связи, убирая возможную копоть, и сообщил:
— Господин инструктор, у меня проблема!
— В магазин не завезли памперсы нужного размера? — тут же недовольно отозвался Лис. — Я тебе уже не инструктор, и уж подавно не господин. Ты сам теперь младший оперативник, так что жду от тебя подобающих званию рациональных телодвижений. — Закончив эту полную драматизма фразу, Сергей поглядел на бушующие вокруг Карела природные явления. — Не понял, вы шо, на Каспии нефтяные промыслы подожгли?
— Нет, оно само…
Он не успел договорить фразу, Фрейднур радостно завопил: «Рыба!» — и со всех ног бросился в бушующие волны.
— Он же окаменелый! — заорал Карел и уже повернулся, чтобы броситься вслед, когда властный окрик Лиса вернул его к реальности.
— Стоять! Ты совсем там рехнулся, спасатель Малибу?! Как ты этакую тушу станешь тащить? С таким якорем в шторм не страшно: с места не сдвинешься. Но и не всплывешь. А кроме того, судя по тому, что я вижу, это может быть одно-единственное место на свете — край мирового диска. С чем вас и поздравляю.
— Но его же нет! — нурсиец замер в недоумении. — Земля — шар!
— Это в голове у тебя шаром покати, Земля — геоид. Но это в нашем мире. А тут, вероятно, до шара еще не раздулась. Такая себе таблетка, пилюля еще не подслащенная. В общем, Фрейднура, конечно, жалко, глупо полег, но лезть туда нельзя. И вообще, дергайся поменьше, какого рожна вас туда занесло, в этакое мировое межпопье?
— Жрец, ну, или шаман, сказал, что так дорога во франкские земли намного короче.
— Ага, по окружной домчишь без пробок! Тебе в школе не объясняли, что религия — опиум для народа? Вот опиум тебе обстановочку-то и навеял. По-любому с тропы не сходи, что бы там ни отчебучивалось.
Это было весьма своевременное предупреждение, ибо в следующий миг из бурного водоворота у края тропки показалась макушка и довольная физиономия великана.
— Рыба, — довольно объявил Фрейднур, держа за хвост увесистого обитателя морских глубин. — Хорошая рыба. — Он выбрался на тропу, поднес улов к пламени, не спеша стал поворачивать с боку на бок. — Жареная рыба.
Карел глядел на побратима, вернувшегося из бездны Мирового океана, на то, как ненасытное пламя облизывает пальцы великана, и не верил своим глазам. Однако на самого гиганта, похоже, столь радикальное воздействие, как прямой огонь меж пальцев, не производило никакого впечатления. Дождавшись, когда многокилограммовая рыбина достигнет кондиции, Фрейднур с чавканьем впился в чешуйчатый бок, не испытывая ни малейших проблем с разделкой добычи.