[148]с внешней стороны канала, мастерских – с внутренней. То есть канал ограждал магазины от возможных пожаров.
Адмирал Грейг предложил свой проект. Он считал Адмиралтейство в Кронштадте «главным и почти единственным хранилищем российского флота», и поэтому магазины и мастерские следовало разместить только по внутреннюю сторону канала. С внешней же стороны Грейг предлагал канал оградить металлической решеткой, и устроить здесь освещение фонарями и поставить часовых.
Обсуждение затянулось почти на два года, и лишь 8 марта 1785-го Екатерина II утвердила «Генеральный план для строения Адмиралтейства в Кронштадте, сочиненный адмиралом Грейгом» и ему же поручила наблюдение за строительством Адмиралтейства.
Кронштадт по-прежнему оставался главным портом базирования Балтийского флота на протяжении всего царствования Екатерины II. Императрица вкладывала немалые средства в оборудование и оснащение кронштадтских верфей, в строительство новых складов, магазинов, парусных, канатных и ремонтных мастерских, кузниц, мачтовых сараев, госпиталя, офицерских домов и матросских казарм. Прусский посланник в Петербурге граф В.-Ф. фон Сольмс в 1764 г. писал об этом: «Так как она имеет большую склонность к флоту и любит быть на море, то небольшое число маневров, которое флот ее на незначительном пространстве Кронштадтского рейда мог произвести, в сопровождении сигналов и салютов, доставляло ей бесконечное удовольствие»[149].
Екатерина действительно часто приезжала в Кронштадт, внимательно наблюдая за работами в порту, и, к удивлению многих, вникала в сложные вопросы вооружения и снабжения флота. Особенно любила она присутствовать при летних маневрах флота и при спусках новых кораблей. В мае 1782 г. в Кронштадте в присутствии императрицы состоялась торжественная церемония закладки киля 100-пушечного корабля по проекту известного корабельного мастера А.С. Катасанова.
Не только прусский представитель, но и весь дипломатический корпус не раз отмечали ее необыкновенную любовь к флоту и внимание к флотским делам. Британский посланник Джон Букингам в одном из донесений, отправленных в Лондон, доложил руководству о посещении русской государыней в Кронштадте английского корабля «Pelegrine», принадлежавшего средиземноморской компании. Находясь на борту «Pelegrine», Екатерина II с большим удовольствием беседовала с матросами и офицерами, а по отбытии с корабля англичане в ее честь устроили салют из 21 пушки. Команда «Pelegrine» трижды прокричала «Vivat!», а в ответ Екатерина II приказала гребцам со своей шлюпки также троекратно стоя прокричать «Виват!»[150].
Вернемся к Генеральному плану. Главная идея заключалась в том, что корабль, проходя по Обводному каналу, мог загрузиться всеми необходимыми в походе припасами.
Точнее, Грейг был автором идеи, исполнительный проект планировки Кронштадта выполнил М.Н. Ветошников, командированный в Кронштадт 1784 г. Михаил Николаевич Ветошников в 1770-м окончил Академию художеств, работал в Петербурге и последние семь лет своей короткой жизни – в Кронштадте. Именно М.Н. Ветошников проектировал здания, построенные в Адмиралтействе: три мастерские, канатно-прядильный завод со смольней и пеньковым сараем, магазин и многое другое.
Однако этот проект Адмиралтейства реализован не полностью. Строительство Обводного канала началось в 1785 г., а закончилось только в 1827-м. В 1784 г. заложили здание (длиной 426 м) канатного завода, оно расположено на берегу восточного участка Обводного канала. Скромный фасад завода в 1819–1829 гг. переделан по проекту архитектора А.Н. Акутина, оштукатурен, оформлен ложной аркатурой. В таком виде фасад сохранился до наших дней. В 1830–1831 гг. со стороны канала пристроили помещение для паровой машины. Кронштадтский канатный завод долгое время обоснованно считался одним из лучших не только в России, но и за границей.
Одновременно на северной стороне бассейна по проекту М.Н. Ветошникова построили три одинаковых здания мастерских, длиной 85 м и шириной 17 м каждое. Также по его проекту на северной и западной стенках Обводного канала в 1787–1798 гг. построили семь одинаковых двухэтажных зданий провиантских и адмиралтейских магазинов с подъемными кранами. Размеры магазинов типовые: длина 85,34 м, ширина 17,07 м, высота 9,24 м. Эти здания хорошо сохранились до нашего времени, как и здание кузницы, построенное по проекту Ветошникова в 1785 г.
Кронштадтское Адмиралтейство
В 1789 г. на южной стороне бассейна построен Литейный завод, не предусмотренный проектом 1785 г. Потребность в нем возникла во время войны со Швецией, когда флот нуждался в большом количестве снарядов и чугунного балласта. Первоначально завод представлял собой каменный павильон с трубой для двух плавильных печей. В начале XIX в. его расширили и пристроили к нему боковые флигели.
После смерти М.Н. Ветошникова всем строительством в Кронштадтском Адмиралтействе руководил В.И. Баженов, который в 1793–1799 гг. служил главным архитектором Адмиралтейства. По его проектам в Кронштадте построены два здания: лесной сарай, предназначавшийся для хранения дубового леса, и сухарный завод с хлебопекарными печами, конструкция которых была усовершенствована Баженовым.
Остров Котлин и Кронштадт. 1792 г.
Предполагая перевод Адмиралтейства в Кронштадт, следовало озаботиться размещением его сотрудников. Поэтому 20 июня 1783 г. Адмиралтейств-коллегия постановила для новых казарм отвести «позади Адмиралтейства к нордовой стороне, оставя от оного улицу шириною на 12 сажен, место вдоль острова против всего Адмиралтейства шириною поперек на 44 сажени, для построения штаб- и обер-офицерам и прочим чиновникам, для житья унтер-офицерам и рядовым […] с флигелями поперек острова»[151].
Окончательный план комплекса казарм вошел в уже упоминавшийся «Генеральный план для строения Адмиралтейства в Кронштадте […] сочиненный адмиралом Грейгом». Севернее Адмиралтейства, по всей его длине, расположены 12 офицерских флигелей. Между ними и Адмиралтейством пролегает улица, еще одна проходит севернее офицерских флигелей. А за ней, но перпендикулярно к каждому офицерскому флигелю, располагаются служительские флигеля. Этот городок удивляет строго геометрической точностью планировки. Сначала предполагалось построить четыре офицерских и шесть служительских флигелей в западной части комплекса.
Л. Премацци. Офицерские флигели на Екатерининской улице
Высочайшим указом Адмиралтейств-коллегии от 8 июня 1784 г. предписывали строгие требования к подобного рода постройкам: «Чтоб для сокращения излишних издержек уважена была единственно прочность таковых строений, коим и должно быть простым, чуждым всякого украшения и всего лучше на голландский образ из кирпича, необмазанным снаружи». Это и определило простоту и лаконичность данного комплекса (автор проекта – М.Н. Ветошников). Основные работы по сооружению комплекса офицерских и служительских флигелей провели в течение 1785–1788 гг. Общее руководство ими осуществлял Грейг, много сил и энергии вкладывавший в это дело.
Указ о сооружении шестого служительского корпуса по тому же проекту М.Н. Ветошникова последовал 23 декабря 1794 г. Его построили в 1795–1796 гг., но уже под руководством В.И. Баженова, который внес лишь одно изменение в проект – уменьшил на полкирпича толщину стен первого и второго этажей.
И. А. Аргунов. Портрет архитектора М.Н. Ветошникова. 1787 г.
Наблюдая за работой мастеров, Баженов вникал во все детали и периодически давал важные указания подрядчику: например, «каждый кирпич с наружной стороны покрывать горячим салом с цементом, дабы он был лучше вогнан, а если сало застынет, пройтись по нему горячим железом, как утюгом».
5 ноября 1796 г. в Петербурге, в Зимнем дворце у Екатерины II случился «апоплексический удар», говоря современным языком – кровоизлияние в мозг. Императрица скончалась.
«Внезапная смерть императрицы Екатерины II Алексеевны облекла Россию в сердечный траур, которая последовала в 1796 г., 6 ноября, на шестьдесят седьмом году, шестом месяце и четвертом дне ее рождения, царство же ее 34 года, 3 месяца и 27 дней. Смерть ее поразила вообще всех, и каждый думал, что лишился в ней нежной матери»[152].
Глава IIIКронштадт в XIX в.
Кронштадт при Александре I
Прежде чем начать разговор о Кронштадте в годы правления Александра I, необходимо хоть пару страниц пожертвовать человеку, который правил Россией всего четыре года, но эти годы стоили России очень дорого.
«Первые годы детства великий князь Павел Петрович, лишенный всякой родительской ласки, провел окруженный нянюшками и мамушками, действовавшими в духе старозаветных русских традиций. Вероятно, обеспокоенные частыми появлениями императрицы, приставницы добились того, что Павел при одном взгляде на нее приходил в испуг и трясся все телом, вследствие чего Елизавета Петровна стала лишь изредка навещать внука. Надзор за ребенком от этого, конечно, не выиграл, да и вообще он оставлял желать многого. […] однажды Павел выпал из колыбели, и никто не заметил этого, только утром увидели, что великий князь лежит на полу и крепко почивает»[153].
Разумеется, подобные «мелочи» составили впоследствии императору Павлу I плохую репутацию. Лишь совсем недавно оказалось, что он «бедный» и даже «Бедный, бедный Павел».
Рожденный в 1754 г. Екатериной II, Павел I стал императором в 1796-м, после ее смерти. Его «революционные» изменения службы, формы одежды и т. д. описаны достаточно подробно. И флотом Павел тоже решил заняться – все-таки с 20 декабря 1862 г., т. е. с 12 лет, являлся генерал-адмиралом.
Характерным для молодого императора стало событие, случившееся 6 июля 1797 г. В тот день вместе с великими князьями Александром и Константином и, разумеется, со свитой Павел I из Петергофа отправился в Кронштадт. Прибытие царской фамилии на фрегат «Эммануил» было встречено «поздравительной пальбой». Предполагался поход в Ревель, и, пока ожидали ветра, произошел весьма характерный случай. Адмирал А.С. Шишков, не желая тратить время впустую, стоял на палубе с «тетрадью», о которой и спросил проходивший мимо император. «Узнав, что в тетради „чертежи для походных строев“, он стал их рассматривать и сказал мне:
– А если я захочу, чтоб корабли иначе построились, нежели здесь изображено?
Нечаянный вопрос сей привел меня в затруднение, ибо я принужден был отвечать, что этого сделать невозможно.
– Для чего невозможно? – подхватил он с некоторою досадою.
Не зная, подлинно ли он не имеет достаточно о сем сведения или испытывает меня, стал я ему объяснять.
Он выслушал меня терпеливо, но, по-видимому, не вразумясь хорошенько, сердитым голосом сказал:
– Что мне нужды до ваших чертежей! Я хочу, чтоб делали то, что я велю»[154].
Именно так «бедный» Павел собирался править страной.
Заняв престол, Павел I приказал все доклады о состоянии крепости Кронштадт представлять ему через Адмиралтейств-коллегию. Первый доклад ему представили 23 декабря 1796 г., и он состоял из трех рапортов: «1) о строениях адмиралтейских, 2) о крепостном каменном здании, 3) о издержках на все оные строения и о надобных впредь суммах»[155], фактически это финансовый отчет о работах, выполненных в крепости за последние девять лет. В частности упоминалось, что денег, отпущенных на отделку камнем гавани, не хватило, и без дополнительных средств продолжить каменное строительство гаваней невозможно, хотя камня заготовлено на 213 м.
Но «бедный» Павел, видимо, не слишком интересовался состоянием крепости. За четыре года его правления в Кронштадте успели сделать, разумеется, совсем немного. К этому времени выяснилось, что несколько возросшая дальнобойность артиллерии требует удаления передовых позиций от гаваней и порта. И кроме того, в 1799 г. появилась нерадостная перспектива войны с наполеоновской Францией. Поэтому, опасаясь появления французского флота перед Кронштадтом, на южном фарватере начали возводить на ряжевом и свайном основаниях деревянную одноярусную батарею «Рисбанк» (в некоторых документах – «Рифбанк»). Это название в некоторых источниках трактуется как «засечка, риска на отмели или банке» («банка» в данном случае означает «отмель»). Батарея, на которой предполагалось установить 69 пушек и 16 мортир, предназначалась для продольного обстрела южного фарватера и мелководья между батареей и Ораниенбаумским берегом и фланкирования фортов «Цитадель» и «Кроншлот».
В ночь с 11 на 12 марта 1801 г. император Павел I скончался «апоплексическим ударом». Характерные слова написал вскоре А.С. Шишков: «Все умы и сердца успокоились. Восторг был всеобщий и искренний и, по свидетельству современников, выходил даже из пределов благопристойности. Общество как бы возрождалось к новой жизни, очнувшись от терроризма человека, который четыре года, не ведая, что творит, мучил Богом вверенное ему царство» [156].
«Кончина отца застала Александра, когда ему было 23 года и 3 месяца от роду», и этому молодому человеку выпало противостоять самому Наполеону Напомним: 25 октября 1804 г. заключена секретная конвенция с Австрией, положившая начало действиям против Франции; 2 января 1805 г. заключен союзный договор со Швецией, а 30 марта – с Австрией, но 20 ноября 1805 г. случился Аустерлиц. В этом сражении Наполеон одержал победу над союзниками, и Россией в том числе. Прошло два года, и 13 июня 1807 г. состоялась знаменитая встреча двух императоров в Тильзите, где был подписан мирный договор между Россией и Францией. Во время этой встречи Наполеон обратил внимание Александра на «оголенность Петербурга с севера». Эту проблему русский император решил в результате очередной войны со Швецией 1808–1809 гг., присоединив Финляндию к России. Великое княжество Финляндия больше чем на 100 лет стало надежным прикрытием Петербурга. Но вскоре добрые отношения с Наполеоном закончились, и началась Отечественная война 1812 г.
В этих условиях много внимания Кронштадту уделять не получалось. Однако, стремясь продолжить начатые при своих предшественниках дальние походы русских кораблей, Александр I организовал первое русское кругосветное путешествие. Подобное предприятие под командованием капитана 1-го ранга Г.И. Муловского готовилось при Екатерине II, но помешала война со Швецией. И вот, наконец, в 1803-м ушли в кругосветку шлюпы «Нева» и «Надежда» И.Ф. Крузенштерна и Ю.Ф. Лисянского. Корабли провожали в Кронштадте, махая кружевными платочками и желая семь футов под килем[157].
Правда, следующая серьезная экспедиция, Ф.Ф. Беллинсгаузена к южному континенту – Антарктиде, состоялась только в 1819 г. Значительный перерыв между экспедициями вызван уже упоминавшимися сложными международными отношениями, выяснение которых периодически проходило с помощью оружия.
Так что же Кронштадт?
Первой работой XIX в. на Котлине стало строительство Кессель-батареи на 11 мортир, которые могли вести огонь по южному фарватеру. Для обороны северного фарватера соорудили две батареи на свайных основаниях примерно в километре от северо-восточного берега Котлина. При этом «Александр-шанц» упразднили, а все его вооружение и личный состав перевели в Кронштадт.
Для упорядочения работ в крепости Кронштадт в 1802 г. Александр I учредил особую Инженерную экспедицию во главе с инженер-генералом П.К. Сухтеленом (?—1816). На эту новую структуру возлагалась задача «содержать в добром порядке все крепости и укрепления»[158].
С увеличением количества орудий возникла проблема хранения пороха, поэтому в 1803 г. в гавани «Кроншлота» соорудили каменный пороховой погреб. Решение это было не совсем удачным, позднее погреб разобрали и построили ныне существующий, который первым встречает корабли, идущие из Петербурга в Кронштадт.
Военная коллегия Инженерной экспедиции 3 августа 1806 г. отметила, что «отдаленность фарватера от береговых укреплений не позволяет сим последним участвовать с большим успехом в его обороне, что мелководие, подводные камни, окружающие остров, и свойство его берегов представляет естественные затруднения для высадки войск и тем более с орудиями большого калибра, следовательно, береговые укрепления, окружающие город не должны иметь целью: выдерживание долговременной правильной осады или деятельное вопрепятствование пройти неприятелю по фарватеру, а только обеспечивать от открытого нападения»[159]. Кроме того, отмечалась необходимость усиления крепости артиллерией. По итогам работы Инженерной экспедиции были приняты соответствующие решения усиления укреплений, но сделали мало.
План Кронштадта. 1803 г.
Продолжилось и вскоре закончилось строительство «Рисбанка». В плане это укрепление представляло собой два бастиона, соединенных ломаной куртиной. Протяженность линии огня составляла 408 м. На «Рисбанке» предполагалось установить 66 орудий и несколько мортир. В 1809 г. попытались обложить деревянное укрепление «Рисбанка» кирпичом, но первый же осенний шторм разметал весь кирпич по дну, и больше к подобным идеям не возвращались.
Вследствие разрыва отношений с Англией появились опасения нападения этой некогда союзной державы – «владычицы морей» – на Кронштадт. Началась подготовка к обороне, и 29 октября 1807 г. П.И. Чичагов направил в Адмиралтейств-коллегию свои «Предложения» по обороне Кронштадта. В результате их обсуждения Адмиралтейств-коллегия решила предпринять следующие действия:
«1е. Первым предметом к обороне Кронштадтского порта полагается подкрепить Риф Банку, дабы неприятель не мог оною овладеть и не смог приближиться к ней со своими бомбардирскими судами для нанесения вреда городу, для чего и поставить, отступя от восточного конца Риф Банки по линии Цитадельской вехи, шесть блокшивов.
2е. В подкрепление оных поставить в другой линии, на расстоянии от первой 100 саженей, бть благонадежных кораблей без мачт.
Зе. От западного конца Риф Банки к югу поставить три плавучие батареи.
4е. Позади Риф Банки поставить три бомбардирские катера, равно и на северную сторону вехи поставить, примыкая к линии блокшивов, три же бомбардирские катера.
5е. Дабы неприятель, обойдя Риф Банку по южную сторону, не мог пройти с мелкими судами, то поставить между Кроншлотом и Риф Банком три плавучие батареи на линии, чтоб не препятствовали действию Кронштадтской крепости.
6е. На сей же случай для подкрепления оных судов иметь при Риф Банке и Кроншлоте по 15-ти канонирских лодок.
7е. Дабы неприятель не мог покуситься для истребления Риф Банки и зажечь блокшивы, то для безопасности первой затопить в недальнем от нее расстоянии суда и протянуть между ними на цепях боны, или поставить на якорях плоты в недальнем также расстоянии от Риф Банки. Для безопасности блокшивов от брандеров необходимо нужно от восточного конца Риф Банки протянуть к Цитадельской вехе самый благонадежнейший бон из цепей. А как расстояние между Риф Банкой и Цитадельской вехой есть по плану 430, то для удержания оного полагается затопить из неблагонадежных кораблей один или два в средине фарватера и сделать укрепление якорями, равно и от цитадели протянуть бон до затопленного при конце рифа корабля.
Но поелику расстояние от цитадели до корабля есть более 320 сажень, то нужно, чтоб в средине потоплено было и еще судно, и сим средством гораздо благонадежнее укрепить боны. На случай разрыва первого бона протянуть другой бон от NW-го бастиона Кроншлота к Цитадельской второй вехе, для чего при оной затопить одно из неблагонадежных судов, а оттуда до самого Цитаделя, дабы неприятель не мог прийти близко к крепостным строениям и действовать своим пушечными выстрелами, а подпал бы под выстрелы как купеческой гавани, так равно и Кроншлота и Цитадели.
Для преграды, дабы мелкие суда: канонерские лодки или иолы неприятельские не могли пройти между Кроншлотом и Ораниенбаумом, побить сваи чрез все пространство от среднего южного Кроншлотского бастиона до самого берега в расстоянии одна от другой по 6ти футов, оставляя в приличных местах проходы своим лодкам.
Между Кронштадтом и Лисьим Носом поставить три батареи. В Кронштадте Северо-Восточное укрепление усилить тяжелой артиллерией, на Лисьем Носу и близлежащих малых островах построить батарею.
На случай, если не получится соорудить батареи, то поставить в линию фрегаты, предварительно облегчив их, чтобы сидели не глубже 16 фут. Для этого назначить шесть фрегатов – Аргус, Герой, Быстрый, Тихвинская Богородица, Феодосий Тотемский и Счастливый»[160].
Батарей, построенных Инженерной экспедицией показалось недостаточно, и новому главному командиру кронштадтского порта адмиралу П.И. Ханыкову (1743–1813), сменившему адмирала П.И. Пущина (1723–1812), предписали возобновить прибрежные батареи. В 1809-м его сменил адмирал Ф.В. фон Моллер (1764–1848), остававшийся в этой должности до 1827 г. При нем работы производились более активно.
Знаменательное событие произошло в Кронштадте 2 мая 1806 г. В этот день началось регулярное сообщение между островом Котлин и Петербургом. Оповещение об этом гласило: «Учрежденные для перевозу разного звания людей с их экипажем между С.-Петербургом и Кронштадтом пассажбо-ты отныне отправляться будут весною и осенью, т. е. с открытием вод по 1 число июля и с 15 августа до закрытия вод, один пассажбот в 9, другой в 8, а летом с 1 июля по 15 августа, один в 11, а другой в 9 пополуночи, с платою за перевоз офицеров и нижних чинов воинской службы по 15 коп., а с духовных, с дворян и всякого рода людей по 50 коп. с человека, а клади и экипажей по 10 коп. с пуда. Станция их в С.-Петербурге у Исаакиевского моста, в Кронштадте у Итальянского пруда»[161]. Как выглядели эти «пассажботы», установить не удалось, но П.Н. Столпянский предполагал, что ходили они на веслах и, следовательно, путешествие было весьма продолжительным.
Остров есть остров, и, разумеется, связь с Большой землей всегда оставалась проблемой. Летом и зимой эта проблема решалась достаточно традиционно, а вот во время ледостава и весной связь с островом обрывалась.
Пароход «Берда» на Кронштадтском рейде. 1720 г.
Еще при Петре Великом, в 1721 г., узаконили почтовую связь с Большой землей. Но и летом, и зимой путь по воде и по льду небезопасен. Зимой, как только лед становился достаточно крепким, по нему прокладывалась дорога, огражденная вехами. С зимы 1749/50 гг. на ней появилась «на половине пути изба для обогревания». «Изба» с годами претерпела значительные изменения, видимо, именно об этом в 1860-х гг. писали: «Теперь вехи с колоколами, часовые уже поставлены на местах, построен настоящий кабак на сваях, учреждены многие второстепенные заведения этого рода, а потому зимнее сообщение может считаться совершено устроенным»[162].
Но прошло всего девять лет, и Кронштадт встречал первый пароход, прибывший из Петербурга. 3 ноября 1815 г. пароход, построенный Чарльзом Бердом[163] в Петербурге, вышел из столицы и через 3 часа 15 минут подошел к Котлину. В 10 часов 15 минут пароход подошел к «военному углу Кронштадтской гавани». Пароход обошел несколько раз вокруг брандвахтенного фрегата, стоявшего между «Кроншлотом» и гаванью. Удивленные кронштадтцы встречали это чудо техники на стенке Купеческой гавани.
Главный командир кронштадтского порта адмирал Ф.В. Моллер и его свита осмотрели пароход. Им продемонстрировали уникальные способности парохода, который, двигаясь по гавани, то почти мгновенно останавливался, то резко набирал скорость. Во время одного такого маневра почти до половины затопило шлюпку, которую буксировал пароход. Корабль остановился, и промокших моряков подняли на палубу.
Желая испытать пароход, Моллер распорядился устроить соревнование между ним и своим гребным катером, который в Кронштадте считался одним из лучших. Катер шел на веслах, держась на некотором расстоянии от парохода. Когда матросы гребли в обычном темпе, они отставали, но при максимальном напряжении «во всю возможную силу» шли почти вровень и даже немного обгоняя, но в таком темпе долго идти было очень сложно.
Пароход Берда пробыл в Кронштадте 2 часа 45 минут и затем вышел из ворот Купеческой гавани и взял курс на Петербург.
Регулярное сообщение столицы с Котлином началось через два года – два раза в день. Стоимость проезда в 1-м классе составляла четыре рубля, во 2-м – два. При этом при подходе к Малому Кронштадтскому рейду на пароходе гасили топки, чтобы случайные искры не вызвали пожара, в гавань пароход заходил на буксире.
Александр I периодически пытался вникнуть в проблемы обороны берегов империи и 9 декабря 1807 г. возложил на морского министра адмирала П.В. Чичагова оборону берегов и границ на Балтийском, Белом и Черном морях. В этом году работы в Кронштадте производились главным образом на сухопутном фронте. Восстановили «Александр-шанц», около него соорудили батарею «Михаил», на южном берегу – Александровскую батарею. Укрепления строила Исполнительная экспедиция, подчинявшаяся Адмиралтейскому департаменту.
Из опасения прорыва галер по северному фарватеру в дополнение к двум построенным ранее батареям затопили 25 старых кораблей. Зимой забивали свайные преграды. В 1808 г. возвели на сваях в 480 м южнее «Рисбанка» и в 560 м западнее «Цитадели» еще две батареи.
Строительство еще одной важной батареи – «Двойной Южной», будущего форта «Константин» – началось в 1808 г. Батарея предполагалась двухъярусной, поэтому и получила название «Двойной». Зимой начали рубить ряжи. Причем вольные плотники получали за каждый ряж по 1800 руб., лучшим предусматривалась премия 800 руб. Вольнонаемные работники получали 1800 руб. за готовый сруб, а воинским командам платили по 20 коп. в день на человека. Всех работавших хорошо кормили, а в ненастье наливали по чарке водки. Как не вспомнить при этом первые годы строительства на Котлине. К весне 1808 г. все ряжи были срублены и отбуксированы к предполагаемому месту батареи, в 2 км западнее Кронштадта и 800 м от берега.
После занятия французами Москвы в ходе Отечественной войны появились опасения за безопасность Петербурга и Кронштадта. 22 сентября адмирал Ф.В. Моллер ответил на запрос императора: «Морской департамент может совершенно ответствовать за безопасность Кронштадта зависящими от него средствами во все время, пока продолжается водяная коммуникация, что касается до того, когда воды около Кронштадта покроются льдом и начнется Сухопутное с ним сообщение, то за сие время ответствовать он не может, ибо то относится уже до Инженеров как дело до обороны сухопутных крепостей принадлежащее»[164].
После окончания войны в 1814 г. в Кронштадте опять тихо устраняли повреждения, вызванные временем и непогодой. При этом обнаружили, что верхнее строение «Цитадели» сгнило, и в 1816-м отпустили на восстановление этого форта 63 110 руб.
Но работы в Кронштадте фортами в этот период не ограничивались, хоть и продвигались крайне вяло. Переезд Адмиралтейства в Кронштадт, как уже упоминалось, отменил Павел I, поэтому ограничились строительством шести офицерских и шести служительских флигелей, причем два офицерских построили позднее.
Перестраивать и ремонтировать все шесть служительских флигелей начали в 1805 г. Основой перестройки стал детальный план, разработанный архитектором Ч. Камероном (1785/86-1812). Заканчивались эти работы под руководством А.Д. Захарова (1761–1811), который сменил Камерона на посту главного архитектора Адмиралтейства.
Эта работа была крайне важной. Впоследствии было признано, что «ансамбль служительских и офицерских флигелей в Кронштадте – один из ценнейших и самых крупных памятников военного зодчества последней четверти XVIII в. Первый и единственный для своего времени военный городок, сыгравший свою роль в строительстве казарм в России»[165].
Ярким событием в истории Кронштадта стало строительство одного из самых красивых и значимых храмов Кронштадта и Петербурга – знаменитого собора, освященного во имя Апостола Андрея Первозванного. Автор Ч. Камерон создал проект в 1804 г. 20 июня 1805 г. в основании собора участвовали император Александр I, положивший первый камень, и петербургский митрополит Амвросий. Но уже в самом начале строительства в стенах появились трещины, вызванные ошибками строителей. Сменившему Ч. Камерона А.Д. Захарову пришлось проект дорабатывать и дополнять. Проект иконостаса был выполнен П.И. Брюлловым. Собор украшали скульптуры и барельефы работы скульпторов М.П. Александрова, И. Воротилова и И.Г. Крылова. Академики живописи Л.С. Миропольский и А.Л. Витберг выполнили живописные работы. После смерти Захарова собор достраивал архитектор А.Н. Акутин. В Андреевском соборе на образе Апостола Андрея хранился медальон с изображением святого, вырезанный самим Петром Великим, кроме того, в соборе хранились серебряный молоточек и лопаточка, с помощью которых Александр I и закладывал камень в основание собора.
Первоначально собор был прямоугольным в плане и в сочетании с четырехъярусной колокольней, увенчанной шпилем, походил на корабль с мачтой. Однако в результате трех перестроек он получил в плане форму вытянутого креста. Круглый барабан с колоннадой коринфского ордера завершался куполом, а входы в собор выделялись тремя шестиколонными портиками с треугольными фронтонами. Помимо прекрасного памятника Кронштадт получил еще один важный ориентир для моряков.
Об Андреевском соборе еще будет повод поговорить в связи с деятельностью Иоанна Кронштадтского.
Есть интересное свидетельство о том, как выглядел Кронштадт в самом начале XIX в., оставленное кальвинистским пастором Этьеном Дюмоном, побывавшим в Кронштадте в 1803 г. Он писал: «16 мая показался Кронштадт. До входа в гавань подвергаешься первому досмотру, который ограничивается предъявлением паспортов, сообщением имен и фамилий пассажиров и т. д. По местным правилам при въезде тушили огонь, который не допускается на судах, и судовые повара принуждены стряпать пищу для экипажа на берегу. Из прогулки по Кронштадту я убедился, что произведены большие улучшения. При первом моем путешествии, в середине июля 1785 года, улицы не были вымощены; везде стояла грязь по колени; отовсюду неслись смрад и вонь. Действительно, это был самый грязный и самый отвратительный въезд, какой можно себе представить. Мне говорили, что иначе и не могло быть, так как местность представляла болото, что почва погружалась по мере того, как ее старались поднимать, что это зловоние происходило под влиянием солнечного зноя и что не было никакого способа к устранению подобных неудобств. Император Александр не поверил этим утверждениям, подобающим невежеству и лени. Он приказал, и скоро все с виду изменилось. Вымощено несколько улиц, прорыты канавы для приема и стока воды, засыпаны некоторые болотистые места; улицы стали опрятными, и воздух чистым. Дамба, каналы, верфи сооружены прекрасно; батареи и валы образуют довольно сильную крепость»[166].
Первая четверть XIX в. ознаменовалась активной заменой деревянных портовых строений каменными. В 1804 г. первым среди них построили здание Голландской кухни. Ее одноэтажное неоштукатуренное здание из красного кирпича разместилось на южном берегу Итальянского пруда, несколько восточнее ее деревянной предшественницы. Это здание «делилось вдоль на две половины с отделениями по четыре очага в каждом. Очаг – это выложенный из кирпича в рост человека свод наподобие арки с выходной трубой. У стенки было небольшое возвышение, на котором стоял железный таган, рассчитанный на два котла вместимостью до 10 ведер»[167]. Здесь и готовили для экипажей судов пищу, исходные ингредиенты для которой и котлы приносили с собой. Но воду при этом частенько брали прямо из пруда.
За использование казенной кухни с 1828 г. ввели портовый сбор, поступавший в пользу города. Первоначально это были три копейки, а с 1870-х гг. – девять с ласта[168].
Дом Касаткина. 2017 г.
Голландская кухня в Кронштадте в то время – это своеобразное государство со своими оригинальными законами. Управляли им коки (так на флоте называют поваров), имевших определенные звания: «Адмирал», «Капитан над портом», «Полицмейстер», «Полицейский». «Адмиралом» назначался кок судна, первым пришедшего в порт с началом навигации. Кок второго судна становился «Капитаном над портом», и т. д. Когда суда покидали Кронштадт, то эти должности занимали коки по порядку пришедших судов. При этом всякий пришедший после «Адмирала» был обязан угостить коллег бутылкой рома или водки. Кроме этого, был еще ряд своеобразных законов и наказаний за нарушение оных, в том числе так называемое позорное катание по гавани.
Началось строительство и жилых каменных домов. В 1807 г. на Господской улице (в 1904 г. переименованной в Николаевский проспект, а 2 ноября 1918-го – в проспект Ленина) построили два интересных дома в стиле строгого классицизма конца XVIII – начала XIX в. Оба они выходят фасадами на Нарвскую площадь (эта площадь с 1919 г. называлась площадью Мартынова, но ныне она упразднена). Один из них ныне – дом № 1 по улице Мартынова (бывшая Нарвская), второй известен в Кронштадте как дом «Н. Касаткина с флигелем» и значится по адресу: пр. Ленина, 57.
Эти дома сохранились, хоть и подверглись некоторым переделкам. Центральный ризалит дома Касаткина с арочными воротами увенчан треугольным фронтоном. Между первым и вторым этажами и под окнами второго этажа – рельефные тяги. Над окнами второго этажа расположены прямые сандрики на кронштейнах. Пространство между кронштейном и окном заполнено лепкой с женскими головками. Дом выходил на две важные городские магистрали, поэтому закруглен. Если изменения в этом доме свелись к тому, что заложили аркады первого этажа, то от второго дома сейчас сохранилась только его часть, «имеющая семь осей, по ул. Мартынова. Архитектура этого здания значительно более искажена: кроме заложенных аркад первого этажа, например, явно более поздние капители, которые венчают декорирующие его пилястры»[169].
Каменные дома строили в соответствии с образцовым проектом Комиссии о каменном строении, но в тот период они могли иметь некоторые отклонения от проектов. Разумеется, дома, построенные в камне, в то время, скорее, исключение среди обилия деревянных домов.
Деревянные дома Кронштадта практически ничем не отличались от домов тогдашних российских городов. Они стояли на каменных погребах, первый этаж тоже иногда был каменным, и в большинстве своем эти дома имели пять или семь осей. Характерной особенностью являлось то, что наличники окон, филенки, венчающие карниз, и другие детали покрывали так называемой «глухой» резьбой, близкой к корабельной. И это естественно, так как мастеров, владеющих таким искусством, в Кронштадте было достаточно. По мнению специалистов, «деревянное зодчество Кронштадта имело своеобразную и неповторимую прелесть», но, к сожалению, ни один деревянный дом до настоящего времени не сохранился.
Как и в других городах России XVIII в., с наступлением темноты Кронштадт погружался в темноту, разумеется, за исключением периода белых ночей. На некоторых перекрестках, у казенных зданий и у нескольких домов, как сказали бы сейчас, особо важных VIPob, темноту разгоняли фонари с масляными лампадками. И только в первой половине XIX в. на улицах Кронштадта стало светлее – появились около 300 фонарей, излучавших не очень яркий спиртово-скипидарный свет. Но и это следовало считать небывалым прогрессом. В конце XIX в. в Кронштадте появится газовое освещение, но об этом чуть позже.
К началу 1820-х гг. общее количество домов на острове достигло тысячи, но каменных из них всего насчитывалось около 30 частных и 128 казенных.
Писатель и журналист П.П. Свиньин в 1821 г. писал: «Домов, считая в городе, около 1000, в том числе 128 каменных зданий, в коих помещаются воинские служители, присутственные места, гошпитали, магазины, заводы и прочие, и около 30 каменных домов, принадлежащих частным людям». Кроме того, он отмечал, что «партикулярные домы большею частью здесь одноэтажные с палисадником на улицу, что придает им приятную наружность»[170].
Палисадники и цветники являлись неотъемлемой частью кронштадтских улиц. В какой-то степени это компенсировало уличную грязь, которая весной и осенью становилась в буквальном смысле непролазной. Только в конце XVIII в. несколько улиц замостили и прорыли канавы для стока дождевой воды. Разумеется, как и в любом другом городе России, на улицах паслись рогатые представители домашнего скота.
Естественно, «палисадников на улицу» было явно недостаточно для создания хотя бы видимости благополучия города. Для прогулок светской публики крайне недоставало большого сада с аллеями и прочими необходимыми атрибутами. В начале XIX в. такой сад начали создавать и в Кронштадте. Для него выделили площадь, ограниченную с севера доковым оврагом и бассейном, а с юга – Петровской (ныне – Октябрьской) улицей. В конце XIX в. его стали называть Летним, и это название сохранилось до сих пор.
Относящийся к марту 1824 г. интереснейший документ, в котором говорится о расчетах с академиком Брюлло, обнаружился недавно в РГАВМФ. Это «Предложение» Адмиралтейств-коллегии: «Выдать академику Брюлло за употребленные им для модели города Кронштадта собственное золото и композицию восемьдесят рублей из суммы, остающейся от производств в 1819 году работ по кронштадтскому порту»[171]. Далее следует разрешение А.Ф. Моллера деньги выдать. Если деньги выдали, значит, и модель изготовили, но как она выглядела – неизвестно. Где она может находиться, если, разумеется, дожила до наших дней, – тоже неизвестно. Очевидно, речь идет о Павле Ивановиче Брюлло (Брюллове, 1793–1869) – отце знаменитых архитектора П.П. Брюллова и художника К.П. Брюллова.
Наводнение 1824 г.
Как уже упоминалось, наводнения сопровождали всю историю Кронштадта и Петербурга. В XIX в. одно из отмеченных в документах произошло в ночь с 18 на 19 сентября 1819 г. Тогда «при сильном ветре прибылою водою как по наружности, так и погреба в валганге совсем размыло, в караульном же доме при оной батарее вода от пола возвышивши была на один с половиной аршин, и караульные служители имели спасение, сделав подмостки под самый потолок»[172]. Далее отмечалось, что подобные наводнения на Котлине случаются почти ежегодно и причиняют существенный вред «по причине весьма низменного местоположения, на котором Петровская батарея находится». Петровскую батарею через некоторое время укрепили, но наводнение 1824 г. уничтожило батарею до основания.
Нева вздувалась и ревела,
Котлом клокоча и клубясь,
И вдруг, как зверь остервенясь,
На город кинулась… —
кто же не знает этих строк А.С. Пушкина из «Медного всадника»?
Сильный юго-западный ветер, задувший вечером 7 ноября, к утру превратился в настоящую бурю. В Петербурге вода поднялась на 4,1 м выше ординара, а в районе острова Котлин высота воды составила 3,5 м, затопило практически весь остров, кроме «горы» (это район нынешних улиц Аммермана и Интернациональной).
Популярный в свое временя, но ныне забытый беллетрист В. Мирошевский пережил это наводнение, и вот как он описал это событие: «Любезные, почтенные родители! Это случилось со мною 7-го числа: в этот день я сидел в своей низменной хате и писал вам письмо, часов в десять утра мой хозяин, старик лет 60, вошел ко мне в комнату и сказал, что в улицах, которые стоят на низком месте, разлилась вода и многие стоят в домах своих почти по колено затоплены, прибавив к этому, что он доволен своим местом, которое несколько повыше, а потому воды он не опасается […] Между тем вода стала входить к нам во двор […] вскоре показался небольшой ручеек под моими ногами, и я перенес стол на другое место и продолжал писать. Между тем вода разливалась все более и более, стала приподнимать пол, я, по уверению хозяев, не подозревал никакой опасности, велел вынуть из печи горшок щей и, поевши немного, хотел идти в канцелярию своего экипажа, чтобы окончить письмо, но хозяева уговаривали меня никуда не ходить […] Но поскольку вода в комнате была уже выше колен, я хотел уйти. Стал отворять дверь, но ее силой затиснуло водою. Покуда мы со стариком употребляли все усилия, чтобы отворить ее, то были в воде уже по пояс. Наконец дверь уступила нашим усилиям, я выбежал на улицу и увидел ужасную сцену. Вода в некоторых домах достигала до крыш […] люди сидели на чердаках, кричали, просили о помощи.
Между тем я стоял в воде почти по горло. На середину улицы выйти было почти невозможно, потому что меня совсем бы закрыло водою. По счастью моему, разломало ветром забор возле моей хижины. Я взобрался на него, стал на колени, достал рукой до крыши, влез на нее верхом […] Ветром разбило вал, которым был обнесен Кронштадт, вода хлынула по улицам с ужасною силою, многие дома, заборы, крыши совсем унесло. На чердаках был слышен крик и плач женщин…»[173].
В крепости были размыты везде крутости городского вала, смыты брустверы с бастионов, реданов и флешей. На редутах «Михаил» и «Александровский» полностью размыло все конструкции, караульный дом снесло в море. Пороховые погреба и мосты снесены. На «Кроншлоте» из четырех двухъярусных батарей две уничтожены полностью и унесены фланги. «Рисбанк» лишился всей надстройки на сваях полностью, и все орудия утонули. Колоссальные повреждения нанесены стенкам гаваней. Серьезно пострадал и флот. Удержать на месте смогли только 12 судов, а 53 крупных и 40 более мелких кораблей сорвало с мест. Часть из них буря собрала в огромную кучу в углу Военной гавани, а остальные разбросала на мели и молы гаваней.
В то время специальной службы оповещения о надвигающемся шторме и наводнениях на острове не существовало, поэтому застигнутое врасплох население оказалось в крайне тяжелом положении. Погибло несколько часовых, которых не успели снять с постов, и 96 жителей города. Большое количество домов было разрушено или после ухода воды оказалось просто не пригодным для проживания. В городе не сохранилось ни одного неповрежденного здания. Лишь после наводнения 4 ноября 1897 г. усилиями известного ученого М.А. Рыкачева (1840–1919), прочитавшего в Кронштадтском Морском собрании лекцию «О наводнениях и в Петербурге и Кронштадте и о возможности их предсказывать на основании метеорологических наблюдений», служба предсказаний погоды была дополнена дополнительными водомерными постами. При этом Рыкачев отмечал, что «в деле предсказаний наводнений в отдельных случаях неизбежны напрасные тревоги – ведь циклоны иногда резко меняют направления. Однако лучше лишний раз потревожить жителей, чем оставить их без предуведомления о надвигающейся опасности»[174].
Средняя гавань Кронштадта после наводнения 7 ноября 1824 г.
Художник А.П. Боголюбов
После сокрушительного наводнения 1824 г. началось лихорадочное восстановление крепости, города и порта. Наводнение разметало хранившийся в порту лес, и после того как собрали его и весь имевшийся на острове строительный материал, оказалось, что необходимо еще по крайней мере 30 000 бревен. Их решили доставить из Петербурга по зимнему пути, прибегнув к помощи подрядчиков. Булыжный камень собирали из мостовых улиц Кронштадта, предполагая восстановить улицы летом следующего года.
Для скорейшего восстановления разрешили заключать строительные подряды на сумму свыше 10 000 руб., а руководил восстановлением член Экспедиции Кронштадтского порта инженер-полковник Львов. Работали весьма быстро и даже в темное время суток при свете фонарей, факелов и костров. Казенным рабочим платили по 15 коп. в сутки, вольным – по 10, в плохую погоду выдавали вино.
Однако последствия наводнения сказывались еще несколько лет. Так, в начале 1827 г. «ввиду большой смертности среди матросов» назначили комиссию в составе инженер-генерала Оппермана, генерал-адъютанта Сенявина и штаб-доктора Будкова. Комиссия осмотрела все помещения, в которых проживали сухопутные и морские команды Кронштадта, и представила императору акт, в котором было отмечено: «В сухопутном ведомстве люди размещены удовлетворительно, в морских же казармах грязно, сыро и помещены люди тесно. Пища чинов морского ведомства найдена без капусты и всякой зелени, мясо же получалось два раза в неделю, тогда как в остальных частях три раза».
Из 378 зданий Морского ведомства 31 решили сломать «за ветхостью», и 225 требовали капитального ремонта. Николай I, недовольным таким состоянием дел в Морском ведомстве, предложил рассмотреть возможность передачи всех укреплений из Морского ведомства в сухопутное. Для многих морских офицеров это было, конечно, крайне неприятно, они считали, что береговыми укреплениями, предназначенными бороться с вражеским флотом, должны командовать именно моряки, так как, по их мнению, сухопутные ничего не понимают в морском деле. Эта дискуссия растянется в России на много лет, и в ней победителями будут то одни, то другие.
Однако мы забежали несколько вперед…