Император Александр I, не раз говоривший о желании оставить престол, путешествуя на юг России, 19 ноября в Таганроге умер от тифозной горячки. Детей он не оставил и еще в 1723 г. принял отказ брата Константина от наследования престола и назначил наследником следующего за Константином брата – Николая Павловича.
Как известно, Николай Павлович, которого в советское время называли «Николаем Палкиным», вступил на российский престол в непростое время (а когда оно в России было простым?). Пришлось ему разбираться с декабристами, восстание которых, как и многое происходившее при царизме, ныне получило другую окраску. Пятерых повесили, остальных – кого в Сибирь, кого поближе. Кронштадт тоже отмечен в этом непростом деле. В восстании декабристов участвовали и морские офицеры, многие из которых были в той или иной степени связаны с крепостью на Котлине.
Три брата – Петр, Николай и Михаил Бестужевы – учились в Морском корпусе и после его окончания служили в Кронштадте. Петр Бестужев числился в 27-м флотском экипаже и был адъютантом главного командира Кронштадтского порта адмирала Ф.В. фон Моллера. Михаил в 1817–1819 гг. служил в Кронштадте, затем в Архангельске и снова, в 1821-1825-м, в Кронштадте. Николай в 1820–1822 гг. являлся помощником смотрителя балтийских маяков и, как один из директоров Северного общества, часто встречался с К.Ф. Рылеевым, специально приезжавшим в крепость. Адреса проживания братьев Бестужевых в Кронштадте не установлены[175].
После подавления восстания Н.А. Бестужев уехал из Петербурга в Кронштадт, надеясь через Толбухин маяк перебраться за границу. Он переоделся простым матросом, но дорогой перстень не спрятал. Это и послужило причиной того, что Бестужева на Котлинской косе опознали и вскоре арестовали.
Император Николай I
Около полугода арестованные моряки – участники восстания находились под следствием в Петропавловской крепости (несколько человек содержались в Кронштадте). Вечером 11 июля 1826 г. от невской пристани крепости отошла специальная арестантская шхуна «Опыт». На борту находились 15 осужденных офицеров-моряков. Утром следующего дня шхуна подошла к стоявшему на Большом Кронштадтском рейде флагманскому кораблю «Князь Владимир». Осужденные в парадной форме со шпагами поднялись на борт и были построены в каре офицеров. Над кораблем подняли черный флаг, и прозвучал пушечный выстрел: начался обряд гражданской казни. Зачитали приговор, затем над каждым сломали заранее подпиленные шпаги, сорвали и выбросили за борт эполеты и офицерские сюртуки. Затем на осужденных надели матросские бушлаты и на шхуне доставили их в Петропавловскую крепость. Оттуда начался долгий путь в Сибирь. Так описана эта процедура в большинстве источников.
Лейтенант Д.И. Завалишин, содержавшийся, как и многие другие декабристы, в Петропавловской крепости, описывает это событие несколько по-другому: «Наконец, 10-го июля 1826 г., нас разбудили в полночь. Мы оделись и вышли во внутренний двор крепости. Мы все были очень рады, что увиделись друг с другом, и грозные приготовления не имели ни малейшего влияния на расположение духа, который был, напротив, настроен как-то торжественно, так что на наших лицах выражалось торжество, тогда как офицеры и начальники войск, окружавших нас, были глубоко смущены и не выдерживали нашего взгляда. Начались шумные разговоры и расспросы, но скоро моряков отделили и, посадив на пароход, повезли в Кронштадт на флот, так как исполнение приговора над моряками должно было произойти на адмиральском корабле».
Комендант крепости А.Я. Сукин в 3 часа ночи сдал 15 офицеров капитану 1-го ранга Балашову, которому предписывалось доставить осужденных на гражданскую казнь в Кронштадт. Их посадили в два 12-весельных баркаса с закрытыми каютами. От крепости баркасы спустились вниз по Неве. За Исаакиевским (наплавным) мостом их пересадили на шхуну «Опыт». На буксире парохода «Проворный» шхуна и баркасы в 4 часа вышли из Невы. Как уже упоминалось, первый рейс парохода из Петербурга в Кронштадт состоялся всего десять лет назад, в 1815 г. Поэтому на случай поломки «Проворного» караван замыкал пароход «Скорый».
И снова Завалишин: «Вся дорога прошла в оживленных разговорах, и нам было очень весело. В шесть часов утра мы прибыли в Кронштадт, но прошли его и направились к стоявшему на большом рейде флоту под командою адмирала Кроуна, англичанина. Все люди на иностранных военных и купеческих кораблях находились на мачтах, чтобы удобнее рассмотреть, что будет происходить на адмиральском корабле.
Пароход пристал к парадному всходу флагманского корабля. Мы стали всходить на палубу, и тут нас ожидало новое торжество. Командир корабля и офицеры встречали нас пожатием руки, и стоявшие вдали приветствовали знаками. Началось чтение приговора. Старик адмирал не выдержал и зарыдал[176]. Плакали навзрыд матросы и офицеры: многие из последних не могли перенести сцены и, замахав руками, бросались вниз. В числе осужденных видели они многих, которые принадлежали к так называемому цвету и надеждам флота.
Одни мы сохраняли горделивое спокойствие. Вдруг я вижу, что лейтенант Бодиско, который был приговорен только к разжалованию в матросы, к меньшей степени наказания, заплакал.
„Что это значит, Борис?“ – спросил я его. Он бросился к моим ногам и сказал: „Неужели думаете Вы, Дмитрий Иринархович, что я по малодушию плачу о своем приговоре? Напротив, я плачу оттого, что мне стыдно и досадно, что приговор мне такой ничтожный и я буду лишен чести разделить с вами ссылку и заточение“ '.
Эта сцена произвела потрясающее действие. Многие из матросов, державшие ружья на караул, как следует при чтении указов, взяли ружья под курок и утирали кулаком слезы, буквально потоком лившиеся по их мужественным лицам. Когда отобрали у нас мундиры и принесли солдатские шинели, положа их в груду, то я начал раздавать их товарищам и сказал им: „Господа, будет время, когда вы будете гордиться этою одеждою больше, нежели какими бы то ни было знаками отличия“.
Мундиры велено было потопить, так как на корабле нельзя было жечь их, что делали с мундирами тех, над которыми исполняли приговор в крепости. Но я не дал бросать мундиров в море, а роздал все матросам, и никто из начальников не решился тому препятствовать. Затем мы сошли снова на пароход, но, пока происходила вышеописанная церемония, офицеры с корабля позаботились отправить на пароход вкусный завтрак, чай, кофе, так что возвращение наше совершилось еще веселее, нежели передний путь»[177].
После окончания гражданской казни Б.А. Бодиско был «послан в Кронштадт для написания в матросы». 14 человек были возвращены в Петропавловскую крепость.
Решив все жуткие проблемы с декабристами, следовало взяться за восстановление крепости Кронштадт. Николай I, как писал в знаменитом «Левше» Н.С. Лесков, «был ужасно какой замечательный и памятный – ничего не забывал».
Центральная крепость
Необходимость замены материалов, из которых строили кронштадтскую крепость, – дерева и земли – более серьезными с точки зрения оборонительных возможностей назрела давно. Наводнение вынудило ускорить этот процесс, поэтому в проект главной ограды крепости, созданный еще в 1806 г. П.К. Сухтеленом, пришлось срочно вносить существенные изменения. Утвержденный в 1825 г. новым императором проект был принят к реализации.
Описание его дано в уже не раз цитированной книге Б.А. Розадеева и его соавторов: «По этому проекту южной стороной крепости служат гавани со своими молами и Купеческой стенкой. Оборона западной стороны состояла из двух фронтов, каждый из которых имел две линии, сходящиеся под тупым углом. В углах располагались: с внешней стороны – каменные одноярусные полубашни с пушечной обороной, а с внутренней – кирпичные одноэтажные оборонительные казармы. В зданиях казарм были сделаны раскреповки с тремя большими арками, покоящимися на сильно развитом рустованном цоколе. Центральные арки были сквозными и служили воротами для проезда на косу. Они были поставлены по осям Цитадельской и Кронштадтской улиц. В боковых глухих арках размещались кордегардии.
Западный фронт главной ограды крепости Кронштадт
Между казармами и от их концов до берегов острова был предусмотрен оборонительный вал с каменным эскарпом. Впереди оборонительных фронтов восстанавливался старый Петровский оборонительный ров с двумя плотинами по его концам, а за рвом располагались предмостные укрепления.
Северная сторона крепости имела каменную оборонительную стенку в виде ломаной линии с примкнутыми сводами, к которой, в свою очередь, примыкали четыре двухэтажные оборонительные казармы и три одноярусные оборонительные полубашни, расположенные между ними. Высота стенки от земли 5,92 метра. Со стороны крепости к ней присоединялась аркада (пролет каждой арки – 4,93 метра) высотой 3,58 метра, глубиной 2,91 метра.
Здания казарм были кирпичными, двухэтажными. Внешние стены их, обращенные к морю, несколько утолщены по сравнению со стенами, обращенными в крепость. Вместо окон в стенах устроены бойницы для ружейной обороны.
Впереди оборонительной стены, на расстоянии около 11 метров, располагалась земляная защитная плотина, которая, повторяя абрис стенки, представляла собой в профиле трапецию высотой 4,27 метра выше ординара, с верхней стороной – 7,31 метра.
По восточной стороне была такая же оборонительная стенка, которая вела от северной стенки до южного берега острова и далее переходила в земляную защитную плотину. К стенке примыкали двухэтажная восточная оборонительная казарма и Петербургские ворота с кордегардией, одноярусные, с фасадом со стороны крепости, обработанным в греко-дорическом стиле. У Петербургских ворот заканчивалась восточная защитная плотина.
На стыке северной и восточной сторон была расположена кирпичная северо-восточная одноярусная оборонительная башня, приспособленная для пушечной обороны и хранения пороха.
Откосы рва крепились сваями, между которыми закладывались пластины, или они вымащивались булыжным камнем на мху. Дно рва было на 1,83 метра ниже ординара. Эскарповые стены возводились из кирпича с гранитной облицовкой с внешней стороны, толщина стены в основании 2,44 метра, высота от ординара 7,01 метра. К эскарпу присыпался главный вал, площадка которого находилась на отметке верха эскарпа, а гребень бруствера насыпался до отметки 8,53 метра выше ординара»[178].
Немного статистики. Всего в Кронштадте насчитывалось 1147 орудий, но более половины из них были устаревших систем. «Гарнизон крепости состоял из 17 794 человек: 14 генералов, 812 штаб- и обер-офицеров, 1864 унтер-офицера, 13 794 рядовых и 1030 прочих чинов. […] В госпиталях в то время (1824 г. – Л. А.) находилось 1904 человека, т. е. почти 10 % всего личного состава.
Население г. Кронштадта тогда состояло из 7332 человек (из них 1429 женщин и 728 детей), проживавших в 845 домах, из которых лишь 56 были кирпичными и каменными» [179].
Санкт-Петербургские ворота крепости Кронштадт.
С раскрашенной гравюры Л. Премацци
Для успешного воплощения всех грандиозных замыслов в мае 1827 г. император утвердил штат новой структуры – Строительного департамента Морского министерства. Моряки снова стали отвечать за создание береговой обороны. Строительному департаменту подчинили шесть сформированных военно-рабочих рот, необходимых для выполнения текущих и неотложных работ. Кроме того, Морскому ведомству подчинили арестантские роты, которые использовали в основном на тяжелых строительных работах. Для координации всех структур Морского ведомства, занимавшихся строительными работами в Кронштадте и других морских крепостях, в 1828 г. был создан штаб по управлению при генерал-инспекторе по инженерной части.
Завершение грандиозного строительства главной крепостной ограды Кронштадта состоялось в 1840 г. Строитель всех укреплений и сооружений того периода – инженер-подполковник В.А. Маслов, уже в конце строительства получивший звание полковника. В последующие годы казармы и полубашни внутри неоднократно перестраивались для приспособления к решению различных задач.
Форт «Император Петр I»
Наряду с созданием главной крепостной ограды требовалось перестроить и островные форты. Первым подобным шагом стала перестройка деревянного форта «Цитадель» в каменный. Проект, который разработал первый директор Строительного департамента инженер-генерал-лейтенант Л.Л. Карбоньер (1770–1836), предусматривал устройство каменной одноярусной башни с ярусом открытой обороны наверху и двух полубашен. Между ними предполагались каменные куртины, позволявшие увеличить количество орудий с 77 до 97, и 34 из них устанавливались в закрытых каменных казематах, что делало их защиту от обстрелов противника значительно надежней. Для фундамента частично использовали ряжи, установленные еще при Петре Великом.
Перестройку «Цитадели» 1 февраля 1828 г. Николай I поручил инженер-майору А.А. Фуллону (1764–1844). Утверждая 14 февраля проект форта, император указал: «Перестройку Цитадели начать немедленно, но по частям, так, чтоб, например, переднюю часть не всю вдруг разломать, но оставя орудия для действия на одной части дотоле, пока другая вооружена не будет»[180]. И уже через день начали разбирать деревянные конструкции форта на первом участке работ.
Условия работы, всегда трудные в открытом море, еще более осложнялись здесь узким фронтом работ и отсутствием свободной территории для складирования и обработки камня.
Следует несколько подробней остановиться на технологии создания фундаментов островных фортов – ведь они до сих пор находятся на своих местах. Первое ряжевое основание «Цитадели» усилили сваями, затем срезали их по уровню и сверху уложили бетонную подушку, состоявшую из гидравлической извести, песка, мелких камней и гранитного щебня. По бетонной подушке установили «постель» из гранитных блоков и уже на ней сформировали гранитный фундамент.
Кронштадтский рейд. Художник И.К. Айвазовский. Слева виден форт «Император Петр I»
Внутренний вид форта «Император Петр I»
«На нем возвели кирпичные стены, облицованные на высоту до пояса под амбразурами гранитными блоками со стороны моря и рваным гранитом – со стороны внутренней гавани. Амбразуры также были облицованы гранитными блоками. Выше пояса облицовка со стороны моря была выполнена из ревельской плиты, со стороны гавани – из кирпича под расшивку».
Гранитные блоки в кладке и облицовке крепились между собой пиронами, с заливкой их в швах мастикой, состоявшей из смолы, извести и конопляного масла. Гранитную кладку расшивали известковым раствором, заполняя швы мастикой из воска, гарпиуса, серы. Казематы перекрыли сводами в 2–2,5 кирпича, которые опирались на кирпичные стены и поперечные арки. Верхние площадки башен вымостили гранитными лещадками (плитами) с расчеканкой швов свинцом. По периметру форта с внешней стороны сделали защитную отсыпку из булыжного камня.
Строительство форта велось частными подрядчиками, которые поставляли необходимые материалы. Руководил работами инженер-майор А.А. Фуллон, который 18 августа 1834 г. доложил директору Строительного департамента по морской части Л.Л. Карбоньеру о том, «что работы в Кронштадтской Цитадели, кроме постановления решеток в башне, отделки чугунных мостов и углубления гавани, совершенно окончены»[181]. А 7 сентября указом Николая I обновленный форт получил новое имя – «Император Петр I». В январе 1835-го на форту установили все штатные орудия.
Форт «Император Александр I»
Для противодействия стремительно надвигавшейся эскадре противника требовалась максимальная скорострельность береговых орудий. Однако пушки гладкоствольной артиллерии, заряжавшиеся с дула, и дымный порох, оставлявший после выстрела в канале ствола немало несгоревших остатков, требовали проведения при заряжании нескольких операций, занимавших подчас до 5–7 минут. За это время парусный линейный корабль мог пройти 150–200 м. Учитывая ограниченные размеры кронштадтских рейдов, второй выстрел мог и не понадобиться. Поэтому недостаточную скорострельность пришлось компенсировать количеством орудий.
Форт «Император Александр I»
В то время в крепостях мира, в том числе и морских, господствовала бастионная система. Ярким примером бастионной системы является всем известная Петропавловская крепость в Петербурге. Но выставленные за бруствером в ряд 70-100 орудий занимали слишком много места в длину по фронту. Кроме того, огонь такой батареи не обладал бы необходимой плотностью, да и строить бастионную крепость в море было крайне невыгодно по финансовым соображениям. Все это привело к появлению в начале XIX в. многоярусных казематированных фортов, которым и является наш кронштадтский форт «Император Александр I».
Другим фактором, вызвавшим появление форта «Император Александр I», стала крайне малая эффективная дальность стрельбы гладкоствольной артиллерии: 2–3 км считались предельной дальностью ведения огня, но из-за несовершенства прицелов попадание в движущийся корабль на такой дистанции было весьма проблематичным. Наиболее успешно стрельба велась на дистанции, на которой траектория снаряда приближалась к прямой, – дистанции так называемого «прямого выстрела» в 1–1,5 кабельтовых[182] (200–300 м). Применялась также стрельба рикошетом. То есть орудию придавался такой угол вертикального наведения, при котором снаряд поражал цель, долетая до нее после одного или нескольких рикошетов по воде.
Поэтому на «пятачке» Южного фарватера и строились сначала «Кроншлот», затем «Цитадель» («Император Петр I»), «Рисбанк» («Император Павел I»), Двойная Южная батарея («Константин») и, наконец, «Император Александр I». При этом каждый из фортов имел свои сектора обстрела, свои оборонительные задачи. Как раз на линии фортов «Константин» и «Император Петр I» и предполагалось построить новый форт.
Проект форта создал Карбоньер, но отсутствие геологических исследований грунта дало повод посчитать недостаточно убедительным его проект. Морское министерство 31 мая 1836 г. сообщило Строительному департаменту по морской части, что проект основания форта, созданный Карбоньером, вызвал определенные сомнения, и работы решено остановить. Для разработки нового проекта был создан специальный комитет во главе с инженер-генерал-лейтенантом Корпуса путей сообщения М.Г. Дестремом, и на него было возложено поручение дать свое мнение и предложения по этому вопросу. Вскоре князь А.С. Меншиков сообщил, что мнение Дестрема (т. е. его проект) утверждено Николаем I, и предложил Дестрему руководствоваться этим мнением в своей дальнейшей деятельности, прилагая эту записку к распоряжению[183]. А через месяц, 20 июня, в Строительный департамент из Морского министерства была послана для руководства копия с записок А.С. Меншикова, утвержденных императором 18 июня 1836 г. на яхте «Александрия». В записках говорилось: «Строителем нового форта на Кронштадтском рейде Высочайше назначен инженер-полковник Лебедев, а главный надзор за работами возлагается на генерал-лейтенанта Дестрема»[184].
6 июля 1836 г. Николай I утвердил новый план форта с некоторыми изменениями, а 12 июля А.С. Меншиков приказал отправить в Строительный департамент план рейда с расположением нового форта, копию получил и Дестрем. Форт, расположенный на акватории залива по последнему утвержденному проекту, оказался выдвинутым на 240 м к западу от створа фортов «Император Петр I» и «Константин» на глубине около 4,5 м ниже ординара.
Овальный в плане (в виде боба) форт в наибольшем сечении по оси север – юг вытянут на 90 м. Кирпичные, облицованные гранитными блоками казематы форта с фронтальной (западной) стороны возвышались на три яруса, верхний – четвертый – ярус открытый. С горжевой (тыльной), восточной, стороны казематы шли в два яруса с бойницами в первом ярусе для ружейного так называемого подошвенного боя. Вход в форт со стороны причала был перекрыт массивными металлическими воротами с порталом. С тыльной стороны форта встроено трехэтажное прямоугольное кирпичное здание с кухней, кузницей и караульным помещением в первом этаже, казармами для офицеров и рядовых во втором и третьем этажах. Таким форт выглядел на утвержденных планах, почти таким же он и поднялся из мутной воды Финского залива.
Однако всякое здание начинается с фундамента. В данном случае фундаменту столь внушительного сооружения, как «Форт Александр», уделили максимум внимания. Для начала провели «сондировку» (зондирование) грунта. По ее результатам приняли решение на всем пространстве, предназначенном под фундамент, забить сосновые обычные сваи, а по периметру – сваи шпунтовые.
Для забивки свай в Кронштадтской крепости, как и на других стройках того периода, применяли копры с маховым вертикальным колесом, изобретенные инженер-подполковником Масловым. «Бабы» иногда делали из дуба или «обрубков толстого соснового дерева», в которые заливали свинец, а снаружи закрепляли бугели. Наличие махового колеса значительно облегчало подъем «бабы», что увеличивало производительность и делало более безопасным ее сброс. Хотя несчастные случаи при забивке свай все же случались.
Для битья этим копром свай употребляется шесть человек, из которых по одному становятся к рукояткам вала махового колеса, двое – к ободу колеса; один человек необходим, чтобы закидывать «крюк за бабу», и шестой – наблюдать за наматыванием веревки на вал и поправлять на железный бугель. Эти шесть человек, вращая маховое колесо «с возможно равною скоростью», поднимали «бабу» весом 27 пудов на высоту 3 саженей. Дойдя до определенной точки, крюк отпускал «бабу», и она, падая на сваю с большой высоты, производила сильный удар. После чего «бабу» опять цепляли крюком и поднимали в верхнее положение. Таким копром вбивали от 7 до 9 свай с железными башмаками, «когда грунт крепок, глубиною до 4 футов», а если он «слаб», то вбивали до 12 свай за день.
Как уже отмечалось выше, в плане форт имеет форму овала. По всему периметру форта, во фронтальной его части, обращенной к фарватеру, в три этажа анфиладой шли казематы. Во фронтальной стене каждого каземата имелась амбразура для орудийного ствола. В горжевой стене, имевшей два этажа, оставался сплошной полукруглый проем, в холодное время года закрывавшийся съемными щитами с оконными проемами.
По верху кровли шел открытый оборонительный ярус. Самые тяжелые, крупнокалиберные орудия устанавливались на нижнем ярусе, самые легкие – на открытом. Первоначальным проектом предусматривалось 74 орудия, но в процессе постройки в проект форта внесли изменения, и окончательно его вооружение составляли 130 орудий.
С тыльной стороны форта располагалась небольшая пристань с двумя лестничными спусками. Напротив пристани в стене форта имелся разрыв, куда встраивался жилой дом для гарнизона форта. Этот дом по своей архитектуре во многом повторял обычные казенные жилые дома того времени с той разницей, что стена, выходящая к пристани, была облицована гранитом, а вместо окон были сделаны ружейные бойницы. Здесь же имелся арочный вход с массивными дубовыми воротами, обшитыми железом и богато украшенными декором на военно-морскую тематику. Любопытно, что император Николай I лично утверждал проект ворот, выбрав один из нескольких представленных. На втором и третьем этажах этого здания располагались помещения для нижних чинов и офицеров. Помещения отапливались печами, а для освещения служили масляные, а позднее – керосиновые лампы.
Все здание форта строилось из кирпича. Казематы имеют сводчатые перекрытия в два с половиной кирпича в замке свода. С наружной стороны стены форта облицованы самым долговечным в нашем влажном и изменчивом климате материалом – гранитом. Внутри форт имеет замкнутый двор, что тоже делает его схожим со средневековым замком. К стене форта со стороны двора пристроили две полубашни с чугунными винтовыми лестницами внутри. Лестницы потрясали своим изящным ажурным литьем. Ступени лестницы сделали решетчатыми для того, чтобы сквозь лестницу мог проходить свет. Николай I, посетив форт уже после завершения строительства, пришел в восторг от конструкции и декора лестниц и приказал держать наготове специальные деревянные щиты, чтобы ими в случае боя предохранить лестницы от возможных повреждений.
Кроме того, на форту имелись две трехэтажные пристройки для размещения боеприпасов. К нижним этажам лестничных подубашен пристроили небольшие одноэтажные постройки для размещения ядрокалильных печей. Они предназначались для накаливания ядер до «красноты», чтобы таким ядром вызвать пожар на обстреливаемом корабле. Раскаленные ядра подавались к орудию в специальных ведрах, а заряжались с помощью специальных захватов-клещей. Кроме самих печей в этих зданиях размещались кухни, кузница, караульное помещение, другие служебные помещения, в том числе отхожие места (фекальный колодец со сливом), которые имели достаточно сложную конструкцию. Фильтрация воды происходила через песок основания, то есть в Финский залив вода попадала уже чистой. Раз в год фекальная баржа забирала твердые фракции из колодцев.
В 1840 г., не дожидаясь окончания работ по сооружению подводной части основания форта, начали кладку фундаментов под продольные и поперечные стены, а также цокольной части форта. Цоколь собирался из известняковой плиты на гидравлическом растворе и облицовывался гранитными блоками, имеющими сложную двоякую кривизну. Камни тесали по лекалам для получения параболической формы цоколя, имевшего, к тому же, сверху выступающий пояс. Он был необходим для отбоя волны и предотвращения смачивания стен форта. В нашем климате зачастую происходило попеременное замораживание и размораживание смоченных волнами поверхностей, а это могло привести к быстрому разрушению кладки стен.
24 мая 1845 г. А.С. Меншиков представил военному министру ведомости и расчеты помещений для размещения припасов, людей и вооружения.
Торжественное открытие форта «Император Александр I» с молебном и водосвятием состоялось 27 июля 1845 г. в присутствии императора Николая I. На флагштоке подняли царский штандарт. Выстроенные в парадном порядке на Большом Кронштадтском рейде боевые корабли салютовали новому форту из всех орудий. На портале горжевых ворот разместили памятные надписи: на аттике ворот: «В царствование императора Николая 1го», по фризу: «Начато в 1836 году окончено в 1845 году», на левой доске на стене горжи:
«Во время управления Морским министерством адмирала князя Меншикова сооружение производилось под главным надзором генерал-лейтенанта Дестрема 1го строителем был инженер-полковник Лебедев»,
на правой доске на стене-эскарпе горжи:
«при производстве работ находились инженер штабс-капитан Биллио инженер штабс-капитан Симанов корабельный инженер штабс-капитан Волков инженер-подпоручик Вильсон 2ой»[185].
Новый форт, построенный всего за девять лет, для своего времени являлся уникальным сооружением. Как по своим фортификационным качествам, так и по мощи артиллерийского вооружения он стал непреодолимой преградой для вражеского флота.
Очень интересно сравнить строительство нашего «Александра» со строительством раскрученного телевидением французского форта «Баярд». Еще в 1666 г. Кольбер, министр финансов Франции при Людовике XIV, создал судостроительную верфь для постройки военных кораблей около крепости Л а Рошель (La Rochelle), хорошо известной нам по роману А. Дюма «Три мушкетера». Крепость расположена в устье реки Шаранта, но сама верфь была защищена недостаточно надежно от атак вражеских кораблей – проникнуть в устье Шаранты, минуя орудия береговых крепостей близлежащих островов, не составляло труда.
Таким образом, возникла проблема обороны судоверфи. Между двумя островами, расположенными около устья Шаранты, – Эксом и Олероном – находилась песчаная отмель, носящая название «коса Байяр». Место с точки зрения постройки здесь крепости или форта, крайне неудачное, поскольку песок не может служить достаточно надежным фундаментом. Тем не менее инженер Клервиль, ведущий работы по укреплению Руайома, внес предложение о постройке подобной крепости, так как ее артиллерия надежно перекрывала бы подступы к верфи. Ознакомившийся с этим предложением С. Вобан, военный инженер и маршал Франции, высказал королю свое мнение: «Государь, проще ухватить Луну зубами, чем выполнить подобную работу в этом месте». Проект строительства не получил одобрения.
В 1763 г., в конце Семилетней войны (уже во время правления Людовика XVI), англичанам удалось провести две высадки на остров Экс, что еще раз наглядно показало уязвимость этих объектов. Необходимость постройки форта была осознана вновь, но разработанный проект отвергли как слишком дорогостоящий.
Вновь к этой идее вернулись уже в следующем веке, в 1801 г. В июне того года смешанная комиссия военных и гражданских строителей предложила свой проект крепости. 7 февраля 1803 г. его утвердил первый консул государства Наполеон Бонапарт.
Поскольку песчаное основание косы Байяр не годилось для подобного строительства, было принято по-французски несколько легкомысленное решение сделать «подушку» из камней. Русский опыт строительства подобных сооружений, видимо, был французам неизвестен. Работы начались в 1804 г. Вероятно, под впечатлением увиденных в 1798 г. египетских пирамид французы начали свозить на отмель добытые из местных карьеров каменные блоки и сбрасывать их на непрочное песчаное ложе косы. Эта работа была возможна только во время отлива и только в те времена года, когда капризная природа приморской местности позволяла делать это.
На третий год строительства стало ясно, что тяжелые каменные блоки под собственным весом все больше и больше углубляются в песок. Сизифов труд – вот как можно охарактеризовать эту работу. Проблем добавляли и бури, и английские корабли, постоянно находившиеся поблизости и напоминавшие о себе не только сверкающими парусами, но и периодической стрельбой по строительной площадке.
Песок косы Байяр поглощал не только камни, но и деньги. Император Наполеон решил уменьшить первоначально задуманные размеры форта. В 1809 г. работы возобновляются уже по новому проекту. Но не проходит и года, как строительство по причинам серьезных финансовых затруднений останавливается.
Новую жизнь проект обретает в 1840 г., при короле Луи Филиппе. Вновь осложнившиеся отношения с англичанами заставляют военных чиновников вернуться к проблеме защиты Ла Рошели. К тому времени каменное основание наконец стабилизировалось на своем песчаном ложе и уже не было таким непрочным, как вначале. Значительно облегчил работы технический прогресс: в распоряжении строителей появились бетон, цемент и гидравлическая известь. Это избавило от необходимости доставлять тяжелые камни с островов – отныне изготовлять блоки можно было прямо на месте.
В 1848 г. удалось закончить строительство фундамента, а к концу 1852-го уже возвели цокольный этаж. В нем были размещены склады пороха и провизии, цистерны для воды, кухни, столовые, гауптвахта и отхожее место. В конце 1854 г. завершено строительство первого этажа, а в 1857-м – верхней платформы форта и сторожевая башня. Окончательно работы на форту заканчиваются в 1866 г. Таким образом, строительство форта длилось в общей сложности больше 60 лет! И лишь на меньшую половину этого срока приходятся непосредственно строительные работы.
Форт «Император Павел I»
Форт «Рисбанк» первоначально был одноярусным, открытым с горжи и состоял из двух бастионов, соединенных куртиной длиной около 410 м и был рассчитан на 66 орудий, не считая мортир.
Ноябрьское наводнение разрушило всю надводную часть «Рисбанка». В 1825 г., когда «приступлено было к исправлению повреждений», это укрепление восстановили на прежнем основании, но уже двухъярусным. При этом появилась возможность разместить вдвое больше орудий. В 1834–1836 гг. здесь проводились разного рода работы, в частности, были пристроены два капонира на 11 орудий каждый. Однако к этому времени во многих местах сгнившие бревна ряжей «сжимались под тяжестью вышележащих венцов и разламывались и выпирались наружу давлением песка и камня, наполнявших срубы. Вследствие этого в ряжевых стенах образовались значительные отверстия, через которые вымывались песок и камень, наполнявшие ряжи». И в 1838 г. «возникло предположение» о перестройке деревянного «Рисбанка» в каменный, что было вызвано не только ветхостью укрепления, но и необходимостью усилить оборону строившегося форта «Император Александр I» и корабельного фарватера.
Известно три проекта перестройки форта. Один из них составлен полковником Масловым и относится к 1838 г.; второй, датированный 1842 г., – генералом Фельдманом; и, наконец, третий, «составленный» генералом Дестремом в 1845 г.
Все эти три проекта в оборонительном отношении мало отличались друг от друга – авторы предполагали сохранить прежнее начертание укрепления, выстроив бастионы и капониры в несколько ярусов. Огромная разница заключалась в устройстве основания.
Постройка форта «Рисбанк» (будущий «Император Павел I»)
Полковник Маслов предлагал к старому основанию добавить дополнительные ряжи и по внутреннему очертанию ряжевой ограды сделать «наброску из булыжного камня с откосами». Пространство же, огражденное «наброской», засыпать землей, уложить гранитные лещадки и здесь возводить стены. Инженерный департамент признал такое устройство основания весьма ненадежным, так как «строение предполагается возвести из гранита и притом в несколько этажей».
Вице-директор Инженерного департамента инженер-генерал-майор Фельдман в 1842 г. предложил свой проект. Он также предполагал использование старых ряжей, но с заливкой булыжных камней бетоном. Но и этот вариант был отвергнут. Главным критиком стал инженер-генерал-лейтенант М.Г. Дестрем, осуществлявший надзор за строительством форта «Александр I». Основную проблему Дестрем видел в заливке ряжей бетоном или гидравлической смесью, ссылаясь то, что в 1839 г. в Кронштадте проводились подобные опыты, при этом наблюдалось некоторое расслоение раствора и «потеря им части прочности».
Поэтому Дестрем взялся за разработку своего проекта переустройства «Рисбанка». Он предложил выдвинуть новый форт от «Рисбанка» к фарватеру, а старое укрепление использовать как строительный двор.
В 1844 г. Николай I рассмотрел проекты Фельдмана и Де-стрема. В это время завершалось строительство форта «Александр I», и это способствовало принятию проекта Дестрема, несмотря на то что Фельдман состоял в числе свитских генералов и пользовался расположением императора. Николай был превосходным инженером, что подтвердилось в его решении строить новый форт не на «чистом» месте, а внутри гавани старого.
Летом 1852 г. перекрыли своды большей части первого оборонительного яруса, и в дальнейшем работы несколько затормозились. Не последнюю роль в этом сыграл весьма своеобразный «опыт», произведенный в 1852 г. в Кронштадте в присутствии «Его Императорского Высочества Генерал-Адмирала» А.С. Меншикова, для определения действия различных снарядов на гранитную облицовку возводившегося тогда форта «Рисбанк». Обычно такие опыты проводятся на опытных постройках или специально изготовленных срубах, что неоднократно делалось на полигоне Волкова поля в Петербурге. В данном случае решили испытать строившееся сооружение, что в мировой практике не проводилось.
«Фрегат „Амфитрита“, назначенный для производства этих опытов, находился от стен форта на расстоянии сначала 217-ти, а потом 225-ти морских сажень (6-ти футовой меры), что составляет 2 и 2 ¼ кабельтова. Сделанными с фрегата 26-ю выстрелами, из орудий различного калибра, произведены в гранитной стене 26 различного вида повреждений».
Результаты опытов сформулированы следующим образом: «Должно полагать, что различие в повреждениях произошло от места, которое занимал каждый камень, куда попадал снаряд, а также и от взаимной связи камней между собой. Например, снаряды, попавшие в камень, окруженный со всех сторон другими камнями, произвели большей частью углубления не более как в 1 ¼ до 4 ½ дюйма; напротив, в правой наружной щеке первого оборонительного яруса, где камень был только прислонен с трех сторон, два снаряда, попавшие в самое наружное ребро и близ его, сделали углублении до 8-ми дюймов (№ 14 и 24); снаряд же, попавший в шов верхнего ряда, где камень был положен насухо и где сверху и сзади его не было других камней, сделал углубление в 8 ½ дюймов (№ 15) и, кроме того, две сквозные трещины близ пиронов: одну небольшую прямую и другую более значительную косвенную.
Из этого видно, что снаряды из орудий большого калибра, с расстояния от 2-х до 2 ¼ кабельтов (от 217-ти до 225-ти морских сажень), углубляются в гранит вообще не более как от 1 ¼ до 4-х дюймов; но при этом все снаряды без исключения, не только пустотелые, но и сплошные, разбиваются на куски величиной от ⅛ до 2 ½ дюймов. Даже ядро, ударившее под весьма острым углом в щеку амбразуры (№ 26), тоже не выдержало удара и вошло во внутренность каземата не ядром, а мелкими осколками. Глубина повреждений была тем меньше, чем удар следовал ниже или чем более камень был сжат сверху и с боков.
Влияние сотрясения от ударов на гранитную кладку зависит также от взаимной связи камней, и по этой причине повреждения более значительные оказались только в верхней части стены, где камни не подвергались достаточному давлению. В забутке над сводом замечена самая незначительная трещина, не более как на толщину бумажного листа; на своды же не обнаружилось никакого влияния выстрелов, несмотря на то что они были сложены только за два дня до опыта».
Батарея «Князь Меньшиков»
Как видно, никакого решающего значения для дальнейшей работы эти опыты не имели, хотя, как отмечалось в отчетах, «они доставили богатый материал для обсуждения вопроса о сопротивлении каменных масс разрушительному действию неприятельской артиллерии. Прочитав описание этого опыта, естественно рождается вопрос: подчиняется ли углубление снарядов в массу гранита математическим законам, или, иначе, может ли опыт быть проверен формулой?». То есть пока только ограничились постановкой вопроса. Но, возможно, именно это событие стало важным знаком, определившим дальнейшую трагическую судьбу этого форта.
И все-таки оборону Кронштадта многие специалисты считали недостаточной. Они считали возможным прорыв части вражеских кораблей на внутренний рейд, где они могли бы подавить сопротивление поставленных открыто орудий. Поэтому в 1841 г. возникла идея строительства на полубастионе, за воротами в Купеческую гавань, трехъярусной казематированной батареи с ярусом открытой обороны наверху. Она могла бы встречать корабли еще на подступах к внутреннему рейду. Этот полубастион возвели в конце XVIII в., заменив вскоре деревянное строение каменным. Проектировал батареи генерал-лейтенант М.Г. Дестрем, но император постоянно контролировал эту работу и периодически давал весьма ценные указания. Однако на испытаниях нагрузкой угол полубастиона дал трещину, а каменная стенка наклонилась в сторону фарватера. Поэтому в 1843 г. Николай принял решение несколько изменить расположение батареи и поручил составить новый проект молодому инженеру И.А. Заржецкому (1800–1869). Строительство батареи, получившей имя «Князь Меншиков», длилось семь лет. Заржецкий за эту работу получил орден Св. Владимира III степени и 5000 руб.
Кроме того, в эти годы началась перестройка Двойной Южной батареи, переименованной в форт «Константин».
Иностранцы о Кронштадте
Английский офицер и дипломат Джеймс Александер (1803–1885) приехал в Россию в 1829 г. и по личному разрешению Николая I отправился из Петербурга на Балканы. Интересуясь бытом и службой моряков на кораблях эскадры А.С. Грейга (1775–1845), сына адмирала С.К. Грейга, участвовавшей в боевых действиях против Турции, Джеймс Александер проявил, по мнению некоторых русских офицеров, слишком большое рвение. Его обвинили в шпионаже и даже арестовали, вскоре выяснилось, что злого умысла в действиях англичанина не было.
Его путевые заметки составили книгу «Путешествие к восточному театру военных действий через Россию и Крым в 1829 году», изданную в Лондоне в 1830-м. Один из ее фрагментов посвящен Кронштадту.
«Миновав многочисленные суда, скопившиеся у входа в гавань, пароход бросил якорь в бухте для военных судов. Рядом с нами стоял сторожевой корабль[186], на его бизань-мачте развевался белый флаг с голубым Андреевским крестом, а за молом стояли три линейных корабля.
Для офицеров таможни выдался трудный день: суда прибыли в Кронштадт в эту навигацию впервые. С трех часов утра здесь бросили якорь около сотни кораблей, поэтому мы думали, что багаж не будут осматривать особо тщательно.
Но мы ошиблись: недавно вышел строгий указ о таможне. Младшие таможенные офицеры донесли о том, что старшие по чину берут взятки и разрешают провозить запрещенные товары. Наш багаж подвергся строгой проверке – чемоданы были вытащены на палубу, и все вещи тщательно просмотрены. Досмотр багажа одного пассажира доставил нам немало развлечения; он был учителем верховой езды, и все его имущество состояло из пары кожаных штанов, которые выуживались на свет из чемодана, где они были уложены.
Выдержав тяжелое испытание перед господином в зеленой шинели, я сошел на берег, чтобы осмотреть Кронштадтскую бухту и укрепления.
Бастионом для защиты новой столицы Петр I выбрал остров Ретусари, расположенный в 15 милях от Петербурга[187]. В допетровские времена на острове не было ни единого жителя, а всего лишь за сто лет местное население выросло до 50 тысяч человек, правда, в основном здесь живут моряки.
При высадке на берег нас поразил гранитный мол с деревянным парапетом, построенный при знаменитом адмирале Грейге. Мы прошли мимо огромных 96-фунтовых каронад[188], затем миновали пушки меньшего калибра. Глядя через парапет вниз, на залив, мы увидели батареи на сваях и острова, укрепленные во время разгрома датского флота под Копенгагеном[189]. В то время ожидалось, что бессмертный адмирал Нельсон может посетить Финский залив отнюдь не с дружественным визитом.
Посмотрев на торговый порт, мы убедились, что большинство судов прибыли из Англии, они повезут к родным берегам сало, щетину, пеньку и другие российские товары, скопившиеся за зиму на складах.
Дома в Кронштадте деревянные, по большей мере одноэтажные, улицы широкие, но мостовые скверные, ведь породы, слагающие остров, очень мягкие. Сейчас строятся новые укрепления взамен тех, что пострадали во время великого наводнения 1824 года (тогда в Петербурге погибло 10 тысяч человек), старые орудия снимают и устанавливают новые. Поскольку Балтийский флот сейчас находится в Средиземном море, в Кронштадте стоит всего лишь несколько боевых кораблей. Последние годы русские матросы начали было подражать английским походкой и грубой отрывистой речью, однако император положил этому конец, теперь матросы должны ничем не отличаться от солдат.
[…]
В составе Балтийского флота тридцать экипажей по тысяче человек в каждом, в том числе один гвардейский, один образцовый и один учебный. Матросы проходят подготовку для службы на линейном корабле, фрегате, сторожевом судне или бриге. Корабли строятся из казанского дуба, но они весьма недолговечны. Хотя кронштадтские каменные доки находятся в великолепном состоянии, все же военные суда продолжают строить в Петербурге и переправлять в Кронштадт через 9-футовый бар, из-за чего многие из них повреждаются.
Для иностранца в Кронштадте интересны мол, укрепления, три гавани, доки, склады, госпиталь и морские казармы, которые содержатся в идеальном порядке. Покойный император не уделял внимания флоту, а Николай проявляет живейший интерес – надзирает за строительством судов, присутствует при спуске на воду, регулярно посещает морские склады и сурово наказывает за недостачу. Русские считают свою страну первой военной державой, но, безусловно, признают наше превосходство на море. Тем не менее нынешний император собирается бросить Англии вызов также и в этой области. Русский флот на якорной стоянке еще можно сравнить с английским, однако в морском сражении, особенно при сильном ветре, англичане, несомненно, превзойдут русских»[190].
Любопытные воспоминания о Кронштадте оставил французский дипломат, фамилия которого осталась неизвестна:
«На другой день отправился я к назначенному на пристани месту, где нашел длинную парусную и весельную шлюпку, шлюпку императора: шестнадцать гребцов в щегольской форме уже сидели на скамьях.
Море было тихо; погода великолепная. Справа мы видели берег, тянущийся от Петербурга на север, к Кронштадту; слева мелькали красивые дачи; потом показались императорские дворцы: Александрия, Петергоф, Ораниенбаум […].
Государь поднял крышку лавки, на которой мы сидели, и вынул из ящика большой золотисто-желтый флаг с изображением двуглавого орла и Георгия Победоносца. Это был флаг, возвещавший о присутствии монарха на том судне, на котором он развевался. Его величество сам поднял флаг на мачту своей яхты. В то же мгновение двадцать пять линейных кораблей и пятнадцать фрегатов, выстроившихся в линию перед Кронштадтом, огласили громом двух тысяч пушек оба берега Ингрии и Финляндии […].
По прибытии в Кронштадт государь водил нас (Э. Коур-та и меня) по всем гранитным линиям этого оплота Петербурга и по батареям, которые тогда строились там. Во всех подробностях осматривал он грозные валы, уставленные исполинскими орудиями. Между прочими особенностями постройки я заметил, что гранитные глыбы, обтесанные в виде квадратов, не были связаны никаким цементом и держались посредством весьма правильных кубов, входивших наполовину, сверху и снизу, в пазы такой же формы, изсеченные в обоих рядах камней.
Иногда во время нашего обзора длинных линий капитан Э. Коурт или опережал нас на несколько шагов, или оставался позади, чтобы тщательнее рассмотреть какой-нибудь лафет или какой-нибудь новый воспламенительный снаряд. Тогда император, справедливо гордившийся своей прекрасной крепостью, говорил мне вполголоса:
– А что думает теперь английский капитан?»[191].
Но император отправлялся в Кронштадт не только на шлюпке летом, но и зимой на санях. Об этом писал французский художник-баталист и дипломат Орас Верне, который в 1843–1843 гг. приезжал в Россию с дипломатическими поручениями и написал несколько картин по заказу двора.
«Я занят своими работами и езжу с императором по смотрам и парадам. На сих днях мы побывали в Кронштадте. Меня восхитила эта поездка, занявшая два дня. Проехать десять лье по морю в санях, что может быть оригинальнее сего! Из-за оттепелей и сильных порывов ветра море вздыбилось, и льдины взгромоздились друг на друга, так что получились настоящие холмы самой причудливой формы по несколько лье длиной. Лошади скакали во весь опор, ветер резал лицо, так что текли замерзающие на ходу слезы. Но всему остальному телу было жарко, как в огне, под медвежьей полостью. От всех контрастов и скачки кажется, что это лишь сон, а приехав, не чувствуешь, на месте ли твоя голова. Если бы вечером мне пришлось повторить эту поездку, я подумал бы, что на несколько часов сошел с ума. Император присутствовал на учении морских войск, каковые ни в чем не уступают сухопутным. Даже стреляли ядрами из пушек […]. Затем мы побывали в госпитале с 2000 кроватей, похожем на дворец, где все великолепно, в том числе сами больные. Им должно быть приятно умирать в такой чистоте: здесь светло и предусмотрена каждая мелочь, а переходить в лучший мир позволено, наверно, лишь когда барабан бьет сигнал к отступлению.
В этой поездке нас было четверо. На обратном пути мы переехали Финский залив, а вечером возвратились в Санкт-Петербург, и я вернулся к своим занятиям»[192].
Город
Мрачнейшую картину Кронштадта изобразил известный литератор николаевской эпохи Ф.В. Булгарин: «Половина города состояла из лачуг, а часть города, называемою Кронштадтскою (примыкающую к Водяным воротам[193]), нельзя назвать даже деревней. Близ этой части находился каторжный двор, где содержались уголовные преступники, осужденные на вечную каторжную работу. На улицах было тихо, и каждое утро и вечер тишина прерывалась звуком цепей каторжников, шедших на работу и с работы в военной гавани. Мороз, благодетель России, позволял беспрепятственно прогуливаться по улицам Кронштадта зимою, но весной и осенью грязь в Кронштадтской части и во всех немощеных улицах была по колено. Вид замерзшего моря наводил уныние, а когда поднималась метель, то и городской вал не мог защитить прохожих от порывов морского ветра и облаков снега. В Кронштадте не было ни одной книжной лавки или библиотеки для чтения, но даже во всем городе нельзя было достать хорошей писчей бумаги. В гостином дворе продавали только вещи, нужные для оснастки или починки кораблей. Магазинов с предметами роскоши было, кажется, два, но в них продавали товары гостинодворские второго разбора. Все доставлялось из Петербурга, даже съестные припасы хорошего качества. Город был беден до крайности. Купцы, торговавшие с чужими краями, никогда не жили в Кронштадте, а высылали на лето в Кронштадт своих приказчиков. Кронштадт населен был чиновниками морского ведомства и таможенными офицерами флота, двух морских полков и гарнизона, отставными морскими чиновниками, отставными женатыми матросами, мещанами, производившими мелочную торговлю, и тому подобными»[194].
Первая западная оборонительная казарма и Цитадельские ворота.
Художник Л. Премацци
Надо сказать, что Кронштадт в части благоустройства мало чем отличался от остальных небольших городов России. Своеобразие его выражалось в том, что это была крепость, военный город, и насчет тишины, нарушаемой звоном каторжных цепей, Булгарин несколько перестарался. Грохот барабанов, свистки боцманских дудок были привычным фоном, к которым добавлялись звуки порта – там тишины быть не может по определению. Хотя к этому кронштадтское начальство всегда стремилось. И, кроме того, нельзя забывать о практических стрельбах крепостной артиллерии, которые со строительством новых укреплений становились все чаще.
Съезжий дом Купеческой части Кронштадтской полиции.
Середина XIX в.
Что касается каторжного двора, то это действительно было самое мрачное место в Кронштадте того времени. Арестантские роты еще не существовали, и преступников ссылали в Сибирь или в некоторые крепости для выполнения особенно тяжелых работ, связанных с риском для жизни. А такие работы всегда случались в гаванях и крепостных постройках. Кронштадтский деревянный каторжный двор представлял собой четырехугольное здание с окнами во двор и галереей вокруг. С одной стороны здания находились караульня и ворота. Часовые были расставлены и по галерее, и снаружи. Все заключенные были закованы в кандалы, исключение делалось только для престарелых и отличившихся хорошим поведением, но таких было мало.
Царствование Николая I отметилось в Кронштадте не только строительством новых фортов, но и активной застройкой города. Еще 6 июня 1826 г. император распорядился осмотреть город «со всей подробностью строений Морского ведомства и описанием его». Осмотр показал, что из 372 строений (158 каменных и 214 деревянных) 31 было предназначенью на слом «по совершенной ветхости», 255 требовали существенных исправлений и перестроек и лишь 101 – ремонта[195].
Съезжий дом Морской части Кронштадтской полиции.
Середина XIX в.
Фактически большую часть города требовалось перестроить. Для осуществления столь масштабных работ в Кронштадте в 1827 г. образован Кронштадтской строительный комитет во главе с главным командиром Кронштадтского порта адмиралом Г.А. Сарычевым (1763–1831). Сделать он ничего не успел, так как в 1830 г. все строительство Кронштадта подчинили учрежденному в 1827 г. Строительному департаменту по морской части, затем преобразованному в Строительный департамент при Морском министерстве. То есть все значимые проекты утверждало Морское министерство, разумеется, внося свои коррективы. Особую роль в этой работе сыграл старший архитектор Строительного департамента по морской части с 1827 по 1844 г. Э.Х. Анерт (1790–1848).
Работы начались с составления плана, «который бы в подробности показывал все заведения и строения, ныне существующие и вновь потребные для Морского и сухопутного ведомства, равно для города». Для этого 12 марта 1827 г. учрежден соответствующий Комитет, председателем которого стал великий князь Константин Павлович, а членами – вице-адмирал Ф.В. Моллер, генерал К.И. Опперман (1766–1831), Л.Л. Карбоньер (1770–1836) и некоторые другие важные лица. «Черновую» работу выполняли инженер-полковник Ф.М. Шестаков и городской архитектор А.Н. Акутин. Комитет рассмотрел составленный ими план 22 декабря 1827 г., внес кое-какие коррективы, и в 1829-м Николай I проект утвердил.
Первой работой Комитета об устройстве г. Кронштадта стало завершение начатого в 1827 г. строительства здания таможни по проекту архитектора И.Ф. Лукини (1784–1853). На западном берегу Итальянского пруда выстроили главный корпус, два пакгауза и еще несколько строений. К сожалению, в первоначальном виде эти здания до нас не дошли, так как во время пожара соседней Лесной биржи в 1920 г. они сгорели, и их восстановили с существенными изменениями.
Бойкая торговля всегда проходила на участке между Итальянским прудом и входным каналом в Купеческую гавань. В 1815 г. вместо убогих парусиновых палаток построили деревянные торговые лавки, но пожар Лесной биржи в ночь с 9 на 10 июля 1826 г. их уничтожил. Тогда в 1827–1828 гг. здесь возвели каменное двухэтажное здание с галереей, открытой с трех сторон, – Рыбные ряды. Каждое утро крестьяне с южного и северного берегов Финского залива привозили сюда на лодках свой товар: овощи, фрукты, мясо, рыбу и т. п.
Кронштадтские торговцы скупали товар по оптовой цене и затем продавали его в розницу по цене, разумеется, совсем другой, причем большую часть покупателей составляли моряки стоявших в гавани и на рейде иностранных судов. Вот как описал современник это любопытное место: «…кипит деятельная мелочная торговля, слышатся диалекты всех возможных стран; для непривычного уха как-то странно слышать, как приказчики в лавках, наши простые ярославские мужички, бойко объясняются по-английски и по-французски. Способность и изворотливость русского ума проявляется здесь во всей своей неприкосновенности и наивной простоте. Для наблюдения нравов и изучения разнообразных особенностей разных национальностей Рыбный ряд представляет превосходную школу»[196].
Николай I при очередном посещении Кронштадта в 1827 г. «изволил заметить безобразность Гостиного двора» – еще одного места, где велась активная торговля. Таким образом, вопрос о строительстве нового здания был решен, но лишь 24 декабря 1829 г. инженер-полковнику Ф.М. Шестакову поручили составить проект Гостиного двора, однако он оказался не совсем удачным, так как не были учтены существенные пожелания купечества. Новый проект в 1830 г. подготовил инженер-полковник В.И. Маслов. В «Изъяснениях» к проекту говорилось:
«а) новый Гостиный двор устраивается на месте старого, образуя собой квартал на 50 лавок, расположенных по первому этажу, с таким же количеством кладовых над ними;
б) под семью лавками предполагается устроить подвалы со сводами для хранения „жизненных припасов“ – мяса, рыбы, зелени;
в) внутри Гостиного двора устраиваются два двора, разгороженные стенками, где складываются товары; при одном из них важня;
г) Гостиный двор снаружи обносится плитным тротуаром с чугунными тумбами;
д) существующие на обеих улицах фланкирующие Гостиный двор деревянные часовни должны быть перенесены на галерею в особо для этого предназначенные ниши» [197].
Рассмотрение и обсуждение проекта продолжалось до 1832 г., когда император наконец-то его утвердил.
Здание градских присутственных мест. Середина XIX в.
Строительство Гостиного двора началось весной 1833-го под руководством командира Кронштадтской инженерной команды инженер-полковника К.К. Беля. Сначала возвели западную линию, выходившую на Господскую улицу, где открылась овощная и мучная торговля, причем номера лавок шли от ворот этой линии по часовой стрелке. Постепенно со строительством остальных линий открывались лавки с самым разнообразным товаром: по южной линии – «суровским»[198], по северной – мясным и рыбным.
Гостиный двор также постигла участь большинства кронштадтских зданий. Во время пожара 20 октября 1874 г. он сгорел. При восстановлении архитектурный облик его несколько изменили.
Еще одним важным зданием, к созданию которого приложило руку кронштадтское купечество, стало здание присутственных мест гражданского ведомства. После долгих препирательств с представителями купечества, стремившихся к не всегда разумной экономии, и многочисленных переделок здание было возведено.
Градские присутственные места – один из лучших образцов общественного здания для небольших городов России 1830-х гг. Следует подчеркнуть, что, согласно воле Николая I, А.П. Брюллов создал весьма лаконичные фасады, а планировка здания и его внутренняя отделка выполнялись по последнему проекту Анерта, составленному в октябре 1833 г.
Работа началась в 1834 г., но из-за нехватки средств несколько затянулась. Летом 1837-го удалось закончить внутреннюю отделку здания, а вот отделать помещение церкви смогли только к 1842 г. Внешний облик здания дошел до нашего времени без существенных изменений – это дом № 36 по проспекту Ленина (ныне в нем располагается Администрация Кронштадтского района). Дальше в сторону гавани расположены дома № 38 и № 40, построенные примерно в это же время, но авторы проектов этих домов неизвестны. Эти дома также находятся под охраной государства, о чем свидетельствуют доски на стенах.
В Кронштадте сохранилось еще немало домов, построенных в николаевское время: Съезжий дом морской части (1834 г., архитектор неизвестен; ныне – ул. Аммермана, 21); Съезжий дом купеческой части (1835–1837 гг., по образцовому проекту архитектора Л.И. Руски; ныне – пр. Ленина, 20). Позднее на Господской построили еще два интересных дома: Почтамтский дом со службами (1851 г., архитектор А.К. Кавос; ныне – пр. Ленина, 37, здесь по-прежнему располагается почта) и Дом Мещанского общества (1853 г., архитектор неизвестен; ныне – пр. Ленина, 51). В этом доме до 1917 г. размещались вице-консульства нескольких иностранных государств, а сейчас – Детская художественная школа им. М.К. Аникушина.
В 1830-1840-х гг. Господскую улицу замостили булыжником, прорыли канавы для стока воды, а для гуляющей публики устроили тротуар из туфовых плит. Особенно красочно выглядела эта улица на Масленицу. «Гвоздем масленичных гуляний была особая масленичная процессия, устраиваемая городским управлением. Для этой процессии у города хранились из года в год особого устройства двое дровней. На одних дровнях, заряженных шестеркой лошадей с форейторами, одетыми в разные костюмы, помещался хор музыкантов, а во вторых, в 12 лошадей, была устроена русская печь с трубой и помещалась женщина, одетая в русский костюм, которая тут же пекла блины и разбрасывала их в толпящийся простой народ.
За последними дровнями ехали на своих лошадях городской голова, а за ним в ряд все катающиеся.
Эта процессия проезжала в продолжение последних трех дней перед окончанием катаний. Много смеха было, когда дровни попадали на ухабы: кирпичная труба падала, печка разваливалась, а женщина вместе с блинной опарою вываливалась на мостовую.
Так проводили Масленицу, а в Чистый же понедельник шли в баню, а затем в церковь приносить покаяния за все сделанные прегрешения»[199].
Кронштадт изначально был городом многоконфессиональным, ведь в его строительстве активно участвовали и на флоте служили иностранцы, в большинстве своем лютеранской веры. Поначалу они проводили богослужения в доме адмирала Крюйса, а в 1719 г. переехали в приспособленный под кирху недостроенный амбар. В 1750–1753 гг. на Петербургской площади построили деревянное здание евангелической лютеранской немецко-латышской церкви Святой Елизаветы. Но 12 марта 1833 г. она сгорела, и по указанию Николая I недалеко от этого места по проекту архитектора Э.Х. Анерта инженер-полковник К.К. Бель начал строить каменное здание. В 1835 г. «вчерне» завершили постройку собора, и началась его внутренняя отделка. В январе 1836 г., осматривая собор, Николай I нашел, что коринфские капители колонн имеют «дурные пропорции», и приказал их переделать. Поэтому Строительный департамент при Морском министерстве поручил архитектору Анерту срочно эту работу выполнить.
Анерт сделал четыре проекта капителей к колоннам первого и второго этажа, один из которых наконец понравился Николаю I, и он утвердил проекты. Собор освятили 20 декабря 1836 г., сейчас в этом здании располагается кронштадтский «Водоканал».
Рядом с этой церковью в 1868 г. построили эстонско-финско-шведскую лютеранскую церковь Святого Николая, восточным фасадом выходившую на Ильмяниновую улицу. В конце 1920-х гг. церковь разобрали.
Английская церковь во имя Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня построена на Александровской улице в 1737 г. Однако в 1902 г. английское общество решило от нее избавиться и продало купцу Н.А. Туркину, который передал ее в дар Кронштадтскому Эстонскому обществу, и ее освятили как православно-эстонскую.
На Господской улице в 1837–1843 гг. по проекту Анерта построили каменную римско-католическую церковь во имя Святых Апостолов Петра и Павла, на хорах которой находился орган. В 1941 г. церковь разобрали, а кирпич использовали для строительства аэродрома на Бычьем поле.
Православных церквей в Кронштадте в 1835 г. насчитывалось семь, из них одна соборная (каменная), две приходские (деревянные), одна кладбищенская (деревянная), три при казенных заведения. Кроме того, существовали три греко-российские часовни (деревянные) и две каменные молельни – иудейская и магометанская.
Богоявленская церковь – творение И.К. Коробова – простояла 110 лет, и в 1841 г. ее разобрали «из-за полного обветшания». Иконы и церковную утварь перенесли в Морской манеж, а находившееся рядом кладбище разровняли. Однако в устроенной там церкви службу проводили лишь во время, свободное от строевых занятий и учений. Поэтому ризницу пришлось перенести в бывшую госпитальную церковь Святого Александра Невского на Павловской улице, в 1844 г. церковь переехала в специально купленный дом Фондезина на Осокиной площади.
Проект Богоявленской церкви архитектора И.К. Коробова
Как уже упоминалось, Павел I перевел Кадетский корпус из Кронштадта в Петербург, а в Итальянском дворце в 1801 г. разместилось Штурманское училище. В 1827 г. его преобразовали в Первый штурманский полуэкипаж, а в 1829–1831 гг. в несколько обветшавшем здании Итальянского дворца провели ремонт. Однако этого оказалось явно недостаточно, и в 1843-м Николай I распорядился здание перестроить.
Для руководства перестройкой создали комиссию под председательством начальника экипажа генерал-майора А.К. Давыдова. В качестве архитектора в нее вошел А.Н. Акутин (1782–1840), архитектор, много лет работавший в Кронштадте.
Проект перестройки Итальянского дворца, составленный Акутиным, утвердили 19 мая 1843 г. По проекту к западному корпусу дворца пристраивался большой корпус, имевший 18 осей. К дворовой стороне южного корпуса присоединялась галерея с примыкающей к ней прямоугольной в плане лестницей. Еще одна пристройка с находящейся в ней церковью примыкала к корпусу, перпендикулярному каналу Петра Великого. Одновременно предполагалось провести капитальный ремонт всех строений. В 1846 г. центральную часть главного южного корпуса решили надстроить четвертым аттиковым этажом в 11 осей, водрузив на нем астрономическую беседку. Строительные работы, включая каменные здания бани, прачечной, конюшни и т. д., окончили в 1848 г.
По другую сторону «скобы» располагается бывший Минихов дом, который с середины XVIII в. назывался Депутатским, так как в нем размещались «покои для приставания адмиралтейским депутатам». Кроме того, в нем квартировало кронштадтское начальство (главный командир, капитан над портом) и размещались разные административные учреждения. Этот дом перестроен не был и полностью сохранил все элементы архитектурного облика.
Еще в 1808 г. по проекту А.И. Акутина капитально отремонтировали и перестроили казарму при Миниховом доме, которая сохранилась в тех же размерах. Значительные работы в Миниховом доме начались в 1827 г., но они относились только к внутреннему устройству. Между 1848 и 1854 гг. изменения коснулись его внешнего облика – аркады первых этажей полностью заложили, и вместо них появились гладкие стены.
В это время на территории Минихова дома уже существовал большой новый архитектурный комплекс зданий Первого учебного морского экипажа. Первоначально этот экипаж вместе со Штурманским размещался в Итальянском дворце, но там было тесно. В 1830 г. решили отвести Первому учебному морскому экипажу часть Миниховой казармы и Абраимова (по фамилии бывшего его хозяина) дома, а также пристроить к ним новую казарму. Было создано несколько вариантов расположения зданий, проведены частично перестройки уже имевшихся строений, и в результате появился «типичный образец казарменного городка николаевского времени».
План здания Первого учебного морского экипажа:
А, Б, В – казармы, Г – прачечная, позднее перестроенная (Розадеев Б.А., Сомина РА., Клещева Л.С. Кронштадт. Л. 1977)
Внешний вид этих зданий дошел до настоящего времени без особых изменений. Внутри перестройки были существенными. Во второй половине XIX в. численность экипажа сократили, и ряд его помещений заняли другие учреждения. В частности, в казарме «Б» в 1862 г. открыли гимназию для приходящих учеников с пансионом при ней. А в казарме «В» в 1874 г. разместили Минный офицерский класс, знаменитый тем, что в нем почти 20 лет работал изобретатель радио А.С. Попов, но об этом чуть дальше.
В первой трети XIX в. завершилась реконструкция служительских и офицерских флигелей, созданных ранее. В очередной раз посетив Кронштадт 26 июня 1834 г., Николай I выразил желание, «дабы главный проезжий проспект был между каналом и офицерскими флигелями, а Екатерининская улица, существующая мимо тех флигелей и новослужительскими казармами, была уничтожена. Чтобы исполнить сие, то необходимо нужно офицерские флигеля перестроить, ибо они ныне имеют чистые покои на север, а тогда понадобится обратить их на юг, черные комнаты устроить на север и по проспекту между флигелями офицерскими и новослужительскими, заключающими в себе 15 сажен ширины, сделать на 9 сажен службы и чистые дворы, а остальные 6 сажен отделятся стенами служб для прохода людям из новослужительских казарм, для чего устроить на запад и восток ворота»[200].
Выполнить волю императора поручили архитектору Э.Х. Анерту, который составил проект двух новых офицерских флигелей, имевших длину, равную построенным, которые по этому проекту позднее также следовало перестроить. 27 мая 1836 г. Николай I проект Анерта утвердил.
«Новый фасад офицерского дома близок фасаду, созданному М.Н. Ветошниковым, но в отличие от него здание при той же длине имеет не 15, а 17 осей, что достигается перебивкой по горизонтали окон, уничтожением боковых ризалитов и введением одного, более монументального, центрального ризалита в три оси. Окнам второго этажа придано полуциркульное завершение»[201].
Оба флигеля вчерне перестроили в 1837–1838 гг., а чистовую отделку завершили значительно позднее: пятого флигеля – в сентябре 1841-го, шестого – в декабре 1843 г. Старые офицерские флигели начали перестраивать в 1847 г., и начали с первого флигеля. Причем проект перестройки, опираясь на проект Анерта, в июне 1847 г. выполнил инженер-поручик А.А. Мартынов. К 1858 г. перестроили остальные флигели, за исключением третьего, но об этом чуть позже.
В начале XIX в. все отчетливей вставала необходимость строительства нового арсенала.
По мнению авторов книги о Кронштадтском арсенале, «помещение и место первого арсенала, организованного по повелению императора Александра I, точно не известно, однако из переписки Морского Ведомства и Командира кронштадтского порта можно предполагать, что оно находилось где-то вблизи штурманского училища, ныне территория матросского клуба и территории порта, в котором с 27 декабря 1809 г. хранилось оружие и воинские принадлежности. В этот период Арсенал был в ведении Кронштадтского порта. До постройки нового Арсенала на территории, охватывающей Макаровскую улицу и дома до Петровской улицы, находился пушечный двор»[202].
10 января 1830 г. начальник Главного Морского штаба направил императору «отношение» о необходимости постройки Арсенала и артиллерийского двора. А уже 27 января 1830 г. последовало высочайшее повеление, предписывающее расположить Арсенал согласно утвержденному плану 1829 г. и начать составление проекта. Эту работу поручили главному архитектору Строительного департамента при Морском министерстве архитектору и одновременно академику Императорской Академии художеств И.Г. Гомзину (1784–1831). Утвержденный 16 октября 1830 г. проект предполагал, что в нижнем этаже Арсенала будут храниться станки, запасные колеса и оси, тали и прочий такелаж, в верхнем – запасные ружья, абордажное оружие и пули, разные инструменты, формы для литья пуль. На дворе отводилось место для орудий на лежнях, ядер, бомб и гранат.
Строительство двухэтажного кирпичного Морского арсенала на углу Поморской (ныне – Июльская) и Красной улиц начали весной 1832 г., и в 1836-м здание типичной для 1830-х гг. архитектуры было готово.
В 1864 г. в здании оборудовали модельную мастерскую. В 1877 г. в Арсенале началось изготовление мин и торпедного оружия, а в 1893-м каждый этаж разделили на два этажа, и здание ныне сохранилось без переделок.
Пушечный двор вмещал орудия на специальных лежнях, ядра, бомбы. Позднее вдоль западного фасада, то есть со стороны Петровского парка, установили старые крепостные и корабельные орудия, в том числе две галерные пушки Олонецкого завода 1717 г., три французские пушки, подаренные Петру I во время его пребывания в Париже, турецкие пушки, взятые в битве при Наварине, а также пирамиды из ядер. В 1929 г. эти орудия сдали в металлолом.
Одновременно с новым Арсеналом построили новую деревянную пристань, называвшуюся поначалу Артиллерийской, так как именно здесь загружали и выгружали артиллерийские припасы: порох, ядра, снаряды.
Именно к этой пристани во время эпидемии холеры 1831–1832 гг. приставал пароход компании Берда. Отсюда прибывающих в Кронштадт перевозили в северо-восточную башню для пятидневного карантина. Позднее в этой башне располагалась тюрьма, просуществовавшая до осени 1917 г.
На северном и западном фасадах установили императорские символы – двух двуглавых орлов, которые хорошо видны на старых открытках. Их изготовили, согласно традициям того времени, из деталей холодного и стрелкового оружия. Одного из этих орлов обнаружил в запасниках Центрального военно-морского музея заведующий сектором оружия капитан 1-го ранга Игорь Павлович Суханов. По его инициативе орла отреставрировали в мастерских Русского музея, и теперь это одно из замечательных украшений коллекции ЦВММ.
О том, что и как хранилось в Арсенале, в 1908 г. писал мичман Дорогов: «Знамена – трофеи войны со шведами, взятые в 1788–1790 гг. при Гогланде, Ревеле, Выборге, смешанные с турецкими знаменами, отобранными при Чесме (1770 год), Метелине (1771), Хиосе (1772) с тремя знаменами Партенопейской Республики, захваченными при взятии городов Отранто, Бриндизи и проч., тихо склоняются над обширной коллекцией русских пушек и оружий различных времен и над многочисленными шведскими пушками с инициалами царя Густава III»[203].
Кронштадтский арсенал. На фронтоне видна часть двуглавого орла.
Открытка начала XX в.
Орел, изготовленный из деталей оружия.
Один из двух, находившихся на фасадах Арсенала
Кроме того, здесь хранились уникальные планы укреплений Кронштадта с собственноручными пометками Петра Великого.
Территорию, примыкающую к западному фасаду Арсенала, в 1836 г. вымостили булыжником, с трех сторон обсадили деревьями и назвали Арсенальной площадью. Здесь проводились смотры, парады, гуляния.
Почитая своего великого предка, император Николай I в марте 1839 г. решил установить в центре этой площади памятник создателю русского флота и основателю Кронштадта. Работу поручили ученику знаменитого французского художника Луи Давида Николя Жаку (1780–1844), который в декабре 1840 г. изготовил большую модель статуи. Петр изображен со шпагой в руке в мундире Преображенского полка, в котором он был во время Полтавской битвы. Отливку статуи высотой 4 м 60 см выполнил знаменитый русский скульптор и литейных дел мастер П.К. Клодт фон Юргенсбург (1805–1867).
Газета «Русский инвалид» в декабре 1840 г. писала: «Французский художник Жак окончил большую модель колоссальной статуи Петра Великого, предназначенной для города Кронштадта. Статуя будет поставлена на большой площади, обогащенной недавно новым превосходным зданием Арсенала. Основатель морских сил России представлен стоя, в военном мундире его времени, с опущенным мечом в правой руке и головою, несколько приподнятою вверх. Основанием служит четырехсторонний пьедестал, украшенный по углам орнаментами во вкусе восемнадцатого столетия».
Памятник открыли 27 июня 1841 г., в 132-ю годовщину Полтавской победы.
На фронтальной стороне гранитного пьедестала высечена надпись: «Петру Первому – основателю Кронштадта, 1841 год». На тыльной стороне сделана точно такая же надпись, но по-латыни. Руководил сооружением памятника и его установкой известный государственный деятель президент Академии художеств А.Н. Оленин (1763–1843).
Памятник Петру I в Петровском парке
В 1860–1879 гг. вокруг памятника разбили парк, названный Петровским. 1 июня 1880 г. газета «Кронштадтский вестник» опубликовала предложение заменить латинскую надпись на русскую, имеющую отношение к истории флота. Генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич приказал историографу русского флота Ф.Ф. Веселаго подобрать текст. Феодосий Федорович предложил нескольких вариантов, из которых выбрали выдержку из указа Петра, данного им руководителям обороны Кронштадта в середине мая 1720 г.: «Оборону флота и сего места держать до последней силы и живота яко наиглавнейшее дело».
Необходимость строительства нового госпиталя назревала буквально с каждым днем, и, наконец, 9 января 1832 г., Николай I повелел приступить к строительству «каменной морской госпитали», с женской больницей и родильным домом при ней.
При этом новое место, обозначенное для госпиталя генеральным планом Кронштадта 1829 г., было признано неудачным, и предполагалось строительство на старом – в северо-восточной части Кронштадта.
Проект госпиталя создавался совсем не просто, рассматривали несколько вариантов. И лишь 25 января 1833 г. Николай I утвердил фасады и поэтажные планы госпиталя. Автором окончательного проекта, по мнению Розадеева и его соавторов, следует считать Э.Х. Анерта, но активное участие в этом сложном деле принимали и врачи Кронштадта.
Николаевский Морской госпиталь
В дальнейшем в этот проект не было внесено никаких значительных изменений.
Расположение госпитальных помещений было очень удобно и для больных, и для врачей. Вдоль главного корпуса и боковых флигелей проходят сквозные коридоры, имеющие значительную ширину. По сторонам располагаются палаты для офицеров и нижних чинов, а также служебные помещения. Второй и третий этажи главного корпуса занимают операционные, а в центральной части – двухэтажная церковь.
Кронштадтский госпиталь был, несомненно, замечательным творением медицинской мысли. «Еще многие помнят в Кронштадте, – писал современник, – как туда, по высочайшей воле, стекались из С.-Петербурга и Варшавы смотрители и инспектора военных госпиталей для изучения устройства и порядка, заведенного в кронштадтском. Высокие посетители, как свои, так и чужеземные, любовались им, и европейской славы хирурги отдавали полную ему справедливость»[204].
Кронштадтское морское начальство не раз рекомендовало свой госпиталь в качестве образца для подражания при строительстве госпиталей в различных районах России.
Строительство госпиталя начали в 1833 г., предполагая закончить его к весне 1838 г. Работы вели сначала инженер-подполковник Ф.К. Бальц, а с 1836 г. – инженер-полковник Татаринов со своим помощником А.А. Мартыновым. Официальной датой окончания постройки госпиталя считается 1839 г. В действительности освящение госпиталя провели в октябре 1840 г., и, видимо, с этого момента он и начал свою нужную городу работу.
В годы правления Николая I в Кронштадте интенсивно строили и частные дома. План 1829 г. предполагал снос большого числа обывательских домов, так как они мешали строительству зданий Морского или Сухопутного ведомств. Их владельцам предлагали строить новые дома «по хорошим фасадам на назначенных по плану под обывательские дома местах» или переехать в Ораниенбаум, получив компенсацию за свой дом, но этого оказалось явно недостаточно.
В очередной раз посетив Кронштадт в 1830 г., император обратил внимание на то, что «большая часть обывательских домов находится в ветхом состоянии и безобразном виде». Чтобы как-то заинтересовать обывателей строить новые дома «лучшего фасада и преимущественно каменных», Николай распорядился выделить 140 тыс. руб. из сумм, «ассигнованных Департаменту военных поселений, для предоставления ссуд застройщикам». Кроме того, генерал-адъютанту П.А. Клейнмихелю поручалось разработать положение об устройстве Кронштадта, на «составление» которого ушло почти два года. После долгих изучений, внесений дополнений и исправлений Положение было утверждено 4 февраля 1833 г. По нему для руководства строительством был создан Комитет об устройстве г. Кронштадта под председательством главного командира Кронштадтского порта и военного губернатора. В Комитет входили также все главные лица города: командиры всех крупнейших кронштадтских команд, учреждений, служб, кронштадтский полицмейстер, городской голова, два члена от купцов, городской архитектор.
Комитет подчинялся непосредственно начальнику Главного морского штаба. Имея возможность руководить всеми строительными работами в Кронштадте, в том числе относящимися к Морскому и Сухопутному ведомствам, Комитет сосредоточился почти исключительно на строительстве частных домов.
«Положение об устройстве города Кронштадта» является документом весьма важным, и поэтому необходимо привести основные его положения.
«На подлинном собственною ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою написано: „Быть по сему“
Санкт-Петербург
4 февраля 1833 года
Положение об устройстве города Кронштадта
1
Для устройства города Кронштадта учреждается в нем Строительный Комитет.
2
Кронштадтский военный губернатор есть Председатель Комитета, а члены Кронштадтский комендант, капитан над портом, Окружный командир Северного округа Морской Строительной части, командиры инженерных команд Сухопутного и Морского ведомства, Кронштадтский полицеймейстер, Городовый Архитектор, Градской Глава и два члена из купцов, по избранию общества.
3
Городовому архитектору, назначаемому в Комитет, сверх получаемого им по штату Кронштадтской полиции содержания, отпускается еще прибавочного жалованья по тысяче рублей в год, из общих городских доходов Кронштадта.
4
Комитет сей состоит под непосредственным Начальством Начальника Главного морского штаба Его Императорского Величества.
5
Комитет вообще заботится:
а) О том, чтобы здания, наблюдению Комитета принадлежащие, ВОЗВОДИМЫ БЫЛО ПРОЧНО И ПРАВИЛЬНО И СЛУЖИЛИ К УКРАШЕНИЮ ГОРОДА.
б) Чтобы дома, дворы, заборы, мосты и мостовые на улицах и площадях содержимы были во всегдашней исправности.
6
К устройству города Комитет при себе имеет три способа:
1) вспомогательный капитал;
2) материалы;
3) рабочих.
7
Для составления капитала сего назначается из сумм Военного Поселения сто сорок тысяч рублей.
8
Капитал сей именуется: вспомогательный капитал на устройство Кронштадта.
9
Капитал сей состоит в ведении Комитета об устройстве Кронштадта и находится в сохранной казне С.-Петербургского Воспитательного дома для приращения процентами.
10
Материалы заготавливаются по распоряжению Комитета, на правилах ниже сего разъясненных.
11
Рабочие формируются из арестантов, по особому положению.
12
Постройка нового обывательского строения и перемена фасада в старом не иначе дозволяется комитетом, как по Высочайше одобренным чертежам, на нижеописанном основании. Что же касается до казенных зданий, то фасады оным давать зависит от тех ведомств, кои будут оные возводить, соображаясь в том с предписанными правилами по их ведомствам.
13
Без ведома Комитета никакое обывательское здание не может быть ни вновь построено, ни старое исправлено. Равным образом комитет должен ведать и о всех возводимых вновь и перестраивающихся казенных зданиях: по Морскому и Сухопутному ведомствам чрез членов своих, а по другим ведомствам чрез предъявление сведений от оных ведомств в Комитет.
14
Предметы, входящие в обязанность Комитета, разделяются на четыре разряда:
По части строительной:
1. О вновь возводимых строениях;
2. О старых строениях;
3. О незастроенных местах;
4. О заборах;
5. О мощении улиц, площадей и исправлении мостов.
Пособия:
1. Отпуск материалов;
2. Выдача денежной ссуды;
3. Назначение рабочих.
Порядок производства дел в Комитете.
Отчетность по капиталу.
По части строительной:
1. О вновь возводимых строениях.
15
Каждый из обывателей Кронштадта, желающий произвести постройку дома, или другого строения, входит с просьбой в Комитет и ожидает его разрешения.
16
Комитет составляет для обывателей чертежи и сметы на возведение строений и наружные виды оным дает не иначе, как по фасадам, Высочайше одобренным в 1829 году для постройки обывательских домов Кронштадта и Высочайше утвержденным вообще для постройки в городах обывательских домов, при чем наблюдает, чтобы здания были красивы, прочны и украшения их не многосложны.
17
При внутреннем расположении строющихся домов Строительный Комитет, соображаясь с желанием хозяев, наблюдает, чтобы оно было полезно для прочности самого строения и чтобы назначение печей и выведение дымовых труб безопасно, и вообще сообразно с правилами гражданской архитектуры.
18
Все строющиеся обывателями деревянные строения, имеющие фасады на улицу, для большей прочности должны быть возводимы на каменных фундаментах.
19
Комитет обращает особенное внимание на способы заложения фундаментов, как в каменных, так и деревянных зданиях, соображаясь с качеством грунта и высотою строения, дабы хозяева, постройки сии производящие, не могли в последствии времени потерпеть от разрушения строения осадкою фундамента.
Примечание 1. Для облегчения обывателей и особенно таких, кои, по усмотрению комитета, окажутся малосостоятельными, дозволяется возводить все нежилые строения на деревянных стульях.
Примечание 2. Сказанное наблюдение Комитета в 17, 18, 19 относительно прочного построения зданий не относится до казенных построек, за кои отвечают те ведомства, коим оные принадлежат.
20
Постройка новых деревянных домов не должна быть допускаема в Кронштадте в следующих улицах: Соборной, Господской, Посадской, Андреевской, Луговой, Павловской, Кронштадтской, Богоявленской, Петербургской и Петровской. По сим улицам дозволяется возводить одни токмо каменные здания; равно одни каменные и в Ильмяниновой улице – в том ее конце, который находится вблизи порохового хранилища, на таком пространстве, на каком признано будет сие надобным, во избежание опасности.
2. О старых строениях
21. Когда обыватели предъявят свои надобности о починке или перестройке зданий, то Комитет чрез своих членов свидетельствует каждое таковое строение.
22. Ежели строение сие в таком виде, что заслуживает быть поправлено, согласно желанию хозяина, то Комитет соображает, можно ли вместе с такою починкою строения исправить и фасад оному, дабы дать лучший вид.
23. Ежели какое здание по ветхости своей не может к починке быть допущено, в таком случае Комитет отказывает в просьбе обывателю, назначает строение к сломке и предоставляет хозяину возвести на место новое здание, делая ему вспоможение по сему положению.
24. Комитет ни в коем случае не позволяет обывателям починивать ветхие строения, не по утвержденным планам построенные.
25…
26…
3. О незастроенных местах
27. Комитет приводит в известность все пустопорожние места в городе и у тех обывателей, коим дана земля от казны под застройку, берет подписки, дабы они непременно застроили оную каменными домами в пять лет, деревянными в три года, со дня дачи подписки.
28. Ежели обыватели откажутся от застройки земли в течение сказанного срока или, давши Комитету подписку, что исполнят сие, но не исполнят, в таком случае незастроенные места, согласно Указу 1805 года июня 24, отбирать от них и иметь в ведении Комитета.
29. Отобранные таким образом места Комитет отводит тем обывателям, кои пожелают оные застроить.
30. Лучшие из сих мест Комитет преимущественно отводит тем обывателям, кои действительно могут построить на них значительные здания.
31. Надворного строения прежде застройки лицевого не позволять, дабы чрез то улицы не имели одних только заборов.
32. Обыватели не могут без разрешения комитета ни продать, ни обменять таких мест, которые даны им от казны под застройку.
4. О заборах
33. Комитет заботится, дабы заборы около домов и огородов, особенно на главных улицах, не были в безобразном виде, и пустопорожние места были обнесены заборами.
34. Все таковые заборы должны быть строимы и переделываемы обывателями по утвержденным от Комитета фасадам.
5. О мощении улиц
35. Мощение улиц относится к непосредственной обязанности обывателей и тех казенных мест, коим оно принадлежит по местному положению строений. Комитет понуждает к ежегодному исправлению мостовых и содержанию улиц во всегдашней исправности и наблюдает за исполнением сего.
36. Комитет заботится, дабы в низких улицах были подземные трубы для воды.
37. Мощение мостовых на площадях и исправление мостов в городе, на обязанности города лежащих, производится по распоряжению Комитета казенными рабочими, и Комитет наблюдает, дабы как мостовые на площадях, так и мосты ВСЕГДА СОДЕРЖИМЫ БЫЛИ В ДОЛЖДНОЙ ИСПРАВНОСТИ.
Подлинный подписал Генерал-Адъютант Клейнмихель»[205].
Важно отметить, что в положении об устройстве Кронштадта впервые обозначили улицы, на которых не допускалась постройка новых деревянных домов, повторим: Соборная (ныне – ул. К. Маркса), Господская (ул. Ленина), Посадская (ул. Урицкого), Андреевская (ул. Володарского), Луговая (ул. Зосимова), Павловская (Флотская), Кронштадтская, Богоявленская (Интернациональная), Петербургская (Ленинградская), Петровская и Ильмяниновая. Это положение 2 декабря 1837 г. было распространено еще на две улицы: Княжескую (Коммунистическая) и Нарвскую (ул. Мартынова).
По данным Журнала Министерства внутренних дел за 1836 г., в Кронштадте в 1835 г. было улиц мощеных – 19, полумощеных – 6, немощеных – 12; переулков: 1 мощеный и 6 немощеных; площадей: мощеных – 1, утрамбованных – 3; домов каменных – 98, деревянных – 735; колодцев каменных – 6, деревянных – 17; мостов деревянных подъемных – 5, неподъемных – четыре. Население состояло из 26 818 мужчин, 4484 женщин, детей обоего пола было 1809, всего 33111 человек. В городе работали 99 врачей, 7 аптекарей и провизоров, 3 повивальные бабки, 18 учителей, 2 нотариуса, архитектор.
За год заключено 139 браков, родилось 776 и умер 1771 человек. Такая высокая смертность объяснялась распространением среди военнослужащих чахотки и «нервной горячки» среди рабочих. Большинство умерших – солдаты и матросы (958). В городе было двое долгожителей: вдова комиссара 96 лет и вдова плотника 92 лет.
Кроме Адмиралтейства на острове работало десять заводов и фабрик. В том числе казенная канатная фабрика и частные заводы: три салотопленных, свечносальный, водочный, лаковый, пивной и уксусный.
Ремесленников числилось: портных – 12, сапожников – 11, кузнецов – 4, часовых дел – 3, золотых дел – 4, живописец – 1, цирюльников[206] и парикмахеров – 2, и т. д. Лавок в городе – 527. Под домами магазинов: башмачный – 1, табачных – 2, бухарских товаров – 1, мануфактурный – 1, фруктовых и мучных – 3, мелочных лавок – 55, гостиниц и трактиров – 9, кухмистерский стол – 1, кофейных – 4, кондитерская – 1, харчевен – 10, погребов с виноградными винами – 22, питейных домов – 16, штофных лавок – 5, портерных лавок – 7. За год полиция задержала за пьянство 596 человек, за воровство – 134, за грубость – 66, за драку – 59, военных дезертиров – 48 человек[207].
После начала регулярного пароходного сообщения с Кронштадтом у петербургской публики появилось новое развлечение, ставшее вскоре весьма модным, – морские прогулки. Кроме того, многие приезжали в Кронштадт проводить друзей или знакомых, отправляющихся на кораблях за границу. По данным В.Я. Крестьянинова, наш великий А.С. Пушкин побывал в Кронштадте четыре раза. 9 мая 1828 г. он провожал своих знакомых – К.А. Полторацкого и Л.К. Виельгорскую, а через несколько дней, 25 мая, Пушкин посетил Кронштадт вместе с А.С. Грибоедовым, П.А. Вяземским, А. Мицкевичем. В третий раз поэт увидел Кронштадт 18 июня 1832 г., провожая А.И. Тургенева и В.А. Жуковского, и почти через год Пушкин навестил Кронштадт в последний раз. Это было 26 мая 1833 г.
Несомненным событием для Кронштадта стало пребывание здесь знаменитого художника И.К. Айвазовского. Летом и осенью 1836 г. он работал в крепости и на кораблях Балтийского флота. Результатом стали несколько замечательных картин с видами Большого Кронштадтского рейда и города с моря. В 2012 г. перед Итальянским дворцом, рядом с памятником Пахтусову, установили небольшой памятник Ивану Константиновичу, возле него положен камень, на котором выбиты слова «От Феодосии – Кронштадту».
Уже упоминалось, что страшным бедствием в Кронштадте, как и в других городах России, были пожары. Особенно страшными были пожары в 1848–1849 гг., когда восемь больших палей уничтожили значительную долю жилой застройки в северной части города. После этого Николай I распорядился дать этому району города «правильное расположение и красивый вид, а возведение деревянных зданий запретить». При этом, по примеру Царского Села, точно установили размеры участков и, более того, регламентировали расположение строений на участке. Ветхие дома, не уничтоженные пожаром, предполагалось сносить, для чего создали специальную комиссию для освидетельствования, назначавшую срок их сноса. Владельцы домов на погорелых местах были люди в основном «весьма недостаточные», поэтому им зачастую разрешали строить деревянные дома на каменных фундаментах. Однако места для них отводили самые захудалые, так как на главных улицах разрешалось строить только престижные – «значительные здания».
Таким образом, благодаря деятельности Комитета об устройстве г. Кронштадта в конце 1830-х гг. началось активное строительство частных каменных домов, которые в большинстве с отдельными изменениями дошли до нашего времени.
Автором почти всех проектов застройки Кронштадта с 1830 г. стал городской архитектор Ф.И. Трапезников. Интересно отметить, что Трапезников не был дипломированным специалистом. Будучи происхождением из «военно-сиротских детей», он не мог получить систематического архитектурного образования. Начав службу «архитектурным учеником» в Кронштадте, Трапезников в 1824 г. «за отличную и усердную службу» определяется в архитекторские помощники. Состоя помощником А.Н. Акутина, он приобрел колоссальный опыт работы, и это дало ему возможность с 1830 г. исполнять должность «городового архитектора».
Император лично утверждал проекты всех зданий Кронштадта.
Еще одним важным обстоятельством являлось то, что основой почти всего строительства Кронштадта были образцовые проекты. Эти проекты визировались быстро и беспрепятственно. Трапезников освоил некоторое количество этих сравнительно дешевых в осуществлении проектов и тиражировал их с немногими вариациями. Этому способствовало то, что большинством заказчиков являлись купцы, которых не очень интересовали архитектурные изыски, главные критерии для них – простота и дешевизна. Поэтому надо признать, что дома, построенные в этот период в Кронштадте, несколько однообразны, что, разумеется, не снижает их историческую ценность.
Памятник Ф.Ф. Беллинсгаузену
Когда-то значительную часть острова Котлин покрывал густой лес. Но его постепенно вырубали, и к началу XIX в. остались в совсем небольшом количестве скудные рощи, а также сады и палисадники далеко не у всех домов. Очередной командир Кронштадтского порта адмирал Ф.Ф. Беллинсгаузен (1779–1852), вступивший в эту должность в 1839 г., оказался страстным садоводом. Появилась настоятельная необходимость в работах по озеленению города. Он и начал активную работу на этом фронте. По его инициативе и при непосредственном участии создали несколько садов и бульваров, самый впечатляющий – Екатерининский бульвар.
В 1848 г. широкую Большую Екатерининскую улицу (ныне – Советская) по всей ее длине разделили на две части. На примыкающей к Обводному каналу улице разбили сквер, позднее превратившийся в бульвар – это и сейчас любимое место гулянья горожан. В 1871 г. бульвар оградили чугунной решеткой, которую в 1887 г. заменили на более изящную, эта решетка сохранилась до наших дней. На бульваре Екатерининской улицы 11 сентября 1870 г. открыли памятник Ф.Ф. Беллинсгаузену. Средства для сооружения памятника собрали по подписке моряки и жители Кронштадта. Адмирал изображен в мундире, без головного убора, опирающимся на глобус, со свитком карт в руке. Скульптура отлита из бронзы по модели академика И.Н. Шредера и установлена на пьедестале, изготовленном из красного полированного гранита мастером А.А. Бариновым по проекту архитектора И.А. Монигетти. В верхней части постамента помещен бронзовый герб адмирала и надпись: «Нашему полярному мореплавателю адмиралу Ф.Ф. Беллинсгаузену от его почитателей и сослуживцев. 1870».
В 1837 г. построили крайне необходимое здание Морского манежа, где проводились гимнастические, десантные и артиллерийские учения.
И все-таки жизнь в Кронштадте была весьма непростой.
«Во многих местах нашего города находились тогда грязные, заросшие мхом пустыри, на которых мирно паслись стада гусей и разных домашних животных. Освещения почти не существовало. В ворах и мошенниках недостатка не было. Возвращаться откуда-нибудь вечером, особенно в темные осенние ночи, было небезопасно […] Люди того времени жили проще, патриархальнее […] Никакие печали и заботы не сокрушали кронштадтцев, никакие общественные и политические вопросы не волновали их».
И, конечно, в городе не обходилось без болезней. Страдали все, отделить военных от гражданских было крайне сложно. В 1830 г. «была сильная скарлатина, забиравшаяся в помещения женатых нижних чинов». По распоряжению главного врача госпиталя, ведавшего санитарной частью и города, и крепости, помещения для дезинфекции окуривали хлорином.
В следующем году по городу пронеслась холера «в очень сильной степени». Для «охранения города от холеры» была создана особая комиссия под председательством Главного командира. Город разделили на отдельные участки, во главе которых назначили особых «заведывающих». На лечение, дезинфекционные средства и вознаграждение докторов отпустили 30 тыс. руб., не считая частных пожертвований. Всеобщими усилиями удалось болезнь победить, но «осталось много круглых сирот, которых некуда было деть», поэтому был создан временный сиротский дом. Император пожертвовал на его учреждение 5 тыс. руб., и 20 тыс. руб. собрали пожертвованиями. Позднее Николай приказал выделять на содержание сиротского дома 2,5 тыс. руб. ежегодно.
Второе появление холеры в Кронштадте состоялось в 1848 г., но не такой «сильной, как в тридцатых годах». Опыт борьбы с этой заразой уже был, поэтому в этот раз удалось с ней справиться значительно быстрее.
Необходимо привести еще одно мнение о Кронштадте николаевского времени. Оно содержится в скандальной книге «Россия в 1839 году» Астольфа де Кюстина. Мнение, конечно, субъективное, но отражает некоторые любопытные моменты. Например, прибытие в Кронштадт коммерческого судна из заграничного похода.
«Мы прибыли в Кронштадт на заре одного из тех дней без начала и конца, которые мне надоело описывать, но которыми я не устаю любоваться, иными словами, в половине первого по полуночи. Пора белых ночей коротка, она уже подходит к концу.
Мы бросили якорь перед безмолвной крепостью; прошло немало времени, прежде чем пробудилась и явилась на борт целая армия чиновников: полицмейстеры, таможенные смотрители со своими помощниками и, наконец, сам начальник таможни; этот важный барин счел себя обязанным посетить нас, дабы оказать честь прибывшим на борту „Николая I“ славным русским путешественникам. Он имел продолжительную беседу с князьями и княгинями, возвращающимися в Петербург. Разговор велся по-русски, возможно, оттого, что касался западноевропейской политики, когда же дело дошло до сложностей с высадкой на берег, до необходимости расстаться с каретами и пересесть на другое судно, собеседники пустили в ход французский.
Пакетбот, делающий рейсы до Травемюнде, имеет слишком большую осадку и не может войти в Неву; он с крупным грузом на борту остается в Кронштадте, пассажиры же добираются до Петербурга на скверном грязном пароходишке. Нам позволено взять с собой на борт этого нового судна самый легкий багаж, но лишь после досмотра, который произведут кронштадтские чиновники. Покончив с этой формальностью, мы отправимся в путь с надеждой послезавтра обрести свои экипажи, если это будет угодно Господу… и таможенникам, под чьей командой грузчики переправляют их с одного корабля на другой – процедура всегда довольно рискованная, в Кронштадте же рискованная вдвойне по причине небрежности грузчиков». По словам де Кюстина, ожидание пересадки на «грязный пароходишко» было необычайно долгим: «Черные и унылые лодчонки поминутно выходили из города и направлялись в нашу сторону; хотя мы стояли на якоре неподалеку от крепостных стен, кругом царила полная тишина… Ни один голос не звучал в недрах этой могилы; тени, скользившие вокруг нас по воде, были немы, как те камни, которые они только что покинули; казалось, перед нами похоронная процессия, медлящая в ожидании покойника, который заставляет себя ждать. Мрачными, неопрятными лодками правили люди в грубых шерстяных балахонах серого цвета, смотревшие прямо перед собой ничего не выражающими глазами; их безжизненные лица отливали желтизной. Мне сказали, что это матросы местного гарнизона; по виду они походили на солдат»[208].
Может быть, автор видел то, что хотел видеть, но «полная тишина» в порту абсолютно невозможна. Порт просто наполнен различными звуками, создающими своеобразную портовую симфонию: разгрузка и погрузка всяческих грузов, зычные команды, постоянные работы в гавани, свистки, гудки…
При желании Кюстин мог бы увидеть, что Купеческая гавань выглядела тогда весьма недурно, ведь именно здесь было одно из любимых мест прогулок жителей Кронштадта. А прибытие кораблей собирало здесь толпы народа: «Начиная от оборонительного западного вала до бастиона, на котором теперь лесная биржа Беляева, стоял ряд медных пяти-пудовых бомбических орудий и несколько десятков пирамид ядер и бомб. Причем первые выкрасили в черную, а последние в белую краску. Затем как бастион, так и стенка до Купеческого угла были вооружены 680-ми фунтовыми чугунными орудиями. У каменного караульного дома устроили платформу с сошками для ружей, будкой для часового и столб с колоколом для вызова караула при приезде начальствующих лиц. Построек для петербургских и кронштадтских лоцманов, а также конторщиков экспедиторских контор в то время не было, внутренняя брандвахта и контора таможенных корабельных смотрителей помещалась рядом с караульным домом, вдоль южной стенки Купеческой гавани»[209].
В XVIII в. вскоре после захода солнца кронштадтские улицы погружались в темноту, только на перекрестках и у небольшого числа домов важных персон и казенных зданий горели фонари с масляными лампадками. В первой половине XIX в. ввели спиртово-скипидарное освещение, и на улицах зажигалось около 300 фонарей.
Хоть и расположен Кронштадт на острове, но проблемы с питьевой водой первые двести лет всегда были. Еще в 1804 г. по указанию Александра I Морское ведомство проложило 6-метровые дубовые трубы, соединенные чугунными патрубками, образовав таким образом водяную магистраль с 11 колодцами. Вода из водоприемника поступала в магистраль с помощью водоподъемного механизма, который приводился в действие двумя лошадьми, ходившими по кругу. Кроме колодцев вода подавалась в госпиталь и морские казармы.
Однако качество воды оставляло желать лучшего. В 1824 г. отмечены вопиющие случаи, когда жители брали воду из проводного канала, который «имеет в себе стоячую воду, которая хоть и запрещена в пищу, но жители берут ее под видом для мытья полов»[210].
Решение заменить сгнившие деревянные трубы чугунными и установить паровую машину наподобие той, которую утроили при военно-сухопутном госпитале на Выборгской стороне в Петербурге, приняли в 1827 г. Кроме того, предполагалось расширить водопроводную сеть города. Архитектор А.Н. Акутин разработал для Кронштадта проект водопровода, согласно которому вода подводилась ко всем домам и даже поднималась до уровня третьего этажа (выше тогда домов в Кронштадте не строили). Тогда же Л.Л. Карбоньер, изучив проект А.Н. Акутина и желая сэкономить казенные средства, решил ограничиться подводом воды только к домам – выше, пожалуйста, сами. Таким образом, проект Акутина переработали в соответствии с предложениями Карбоньера.
В 1836–1839 гг. на площади у Петербургских ворот, напротив лютеранской церкви, возвели здание водоподъемной машины (ныне – Ленинградская ул.). Это место определил самим император, который распорядился поставить его так, «чтобы оно находилось от Петербургских ворот в одинаковом расстоянии с лютеранской церковью, стоящей напротив, чтобы образовалась регулярная площадь» [211]. При этом и фасад здания приказано сделать подобным этой церкви.
Новый водопровод вступил в строй в октябре 1838 г. Теперь вода самотеком поступала из залива к насосам, которые приводили в действие две паровые машины каждая мощностью по восемь лошадиных сил. Эти насосы поднимали воду в специальный резервуар, находившийся в верхней части здания, а уже из него вода самотеком перетекала в водопроводную сеть, протяженностью около 8 км.
Жители могли набирать воду из водоразборных колонок, а вместо старых колодцев соорудили четыре фонтана: Соборный, Екатерининский, Киселевский и Полицейский. В 1841 г. колодец при водоподъемной машине заменили каменным бассейном. В 1852 г. от Екатерининского фонтана (находившегося напротив нынешнего кинотеатра «Бастион») по дну Обводного канала проложили водопровод к Сухарному заводу. В следующем году построили еще один фонтан – Госпитальный[212].
Здание водокачки. Сейчас здесь располагается Музей истории Кронштадта. Открытка начала XX в.
Однако этот водопровод обеспечивал только небольшую часть города, и многим жителям Кронштадта приходилось пользоваться услугами водовозов и водоносов, которые заливали воду в бочки и ведра у Петербургских ворот из фонтанов, а иногда могли взять воду и из Обводного канала. Брали воду в Средней и Купеческой гаванях. Качество воды оставляло желать лучшего, и с 1859 г. специальный водоналивной бот привозил в Кронштадт невскую воду. Ее можно было получать из специального резервуара на общественной пристани в Купеческой гавани. Во второй половине XIX в. здание водоподъемной машины перестроили, и оно получило современный вид. Сейчас в этом здании располагается филиал Музея истории Кронштадта. В память о кронштадтских водовозах рядом в 2006 г. установили памятник, изображающий водовоза, созданный скульптором Ф.П. Крушельницким при участии И. Андрюхина.
Главной задачей всех кронштадтских учреждений было обеспечение деятельности военно-морского флота. Для этого существовал уникальный доковый комплекс. Старейший, Петровский док уже более ста лет работал без каких-либо переделок и вполне соответствовал потребностям парусного флота. В тот период в нем могли доковаться корабли шириной до 17 м и осадкой до 5,7 м. Однако уже в конце первой половины XIX в. флот начал получать боевые корабли увеличенных размеров. Это вызвало необходимость реконструкции докового комплекса, которую закончили в 1859 г. «При этом увеличили ширину шлюзовых ворот в канале, глубину на порогах до 6,4 м, удлинили Северный док. Устье канала перестроили так, что можно было ставить батопорт и использовать длинную часть канала как док без строительства временных перемычек. Но подводные каменные основания старых дамб между устьем канала и южной стенкой гавани не позволяли заводить в док новейшие корабли. Поэтому здесь впервые для уничтожения подводных препятствий применили гальванические мины. В результате нескольких взрывов каменные основания были разрушены»[213]. Но этого было недостаточно, и в 1844 г. построили Николаевский док, который называли еще «двойным пароходным». Он предназначался для сильнейших в мире 120-пушечных парусных линейных кораблей. Док, состоящий из двух частей – северной длиной в 61 м и южной – 70 м, отделил Среднюю гавань от Лесной. Первоначально две паровые балансирные машины низкого давления откачивали воду в течение четырех суток. Вскоре их заменили более новыми машинами и насосами, и теперь на эту работу требовались одни сутки.
Торговые лайбы на Итальянском пруду
В 1855 г. на берегу Средней гавани между мачтовыми сараями начали постройку Мортонова эллинга, чтобы иметь возможность в сравнительно короткий срок вытаскивать судно на берег, а после необходимого ремонта так же быстро спускать на воду. Длина эллинга составляла 238 м, ширина – 17,7 м. 3 ноября 1860 г. эллинг начал работать, подняв из воды пароход «Владимир». Механизм подъема приводился в действие паровой машиной, изготовленной в Англии.
Однако развитие корабельной техники требовало иметь в Кронштадте более мощное предприятие, таким стал Пароходный завод. О его создании и выполненным им уникальных работах – в следующих главах.
Наряду с военным активно работал в Кронштадте и торговый порт. Например, в 1830 г. в порт на Котлине пришло 759 торговых судов с грузами, в то время как в Петербург только 323. То есть большинство судов разгружалось в гаванях и на рейдах Котлина, так как пройти в Петербург мешал песчаный бар Невы. Затем лихтеры и мелкие суда перевозили товары в Петербургский порт на Васильевском острове и к пристаням Калашниковой набережной (ныне – Синопская), располагавшейся по течению Невы, выше Александро-Невской лавры.
Вид на Малый Кронштадтский рейд
Именно с этим и был связан расцвет Кронштадтского порта. Уже в 1850-х гг. почти весь грузооборот порта Петербурга перенесли на Котлин. Кронштадт ежегодно посещали около 2,5–3 тысяч морских судов, в том числе более 500 паровых. Активная морская торговля, посещение порта различными иностранными судами вызвали необходимость для ряда стран иметь здесь своих дипломатических и торговых представителей. Начиная с первой половины XIX в. в Кронштадте действовали вице-консульства Бельгии, Бразилии, Великобритании, Дании, Испании, Нидерландов, Норвегии, Швеции, Франции и финляндский торговый стряпчий.
Кронштадтская таможня
Известный изобретатель генерал Шильдер, желая облегчить судьбу островитян в зимнее время, разработал оригинальный корабль паром-ледопил. Паровая машина приводила в движение установленные в носовой части пилы, которые могли пилить не очень толстый лед. В 1836 г. построили два таких ледопила – «Петр Великий» и «Михаил». Однако пильный механизм оказался настолько громоздким и тяжелым, что движение даже по тихой воде оказалось совсем не быстрым, а во льдах просто медленным. Кроме того, механизм этот имел весьма малую мощность. Поняв всю бесперспективность этой затеи, через восемь лет простоя ледопилы отправили на слом.
В 1826–1827 гг. главным командиром Кронштадта был адмирал Коробка, и с ним случился небольшой казус. Ехал он как-то темным зимним вечером по Кронштадту, и у порта его непритязательный возок остановил караульный офицер. На вопрос: «Кто едет?» – лакей ответил: «Коробка». То ли по незнанию, то из-за нахального стремления пошутить офицер спрашивает: «А в коробке-то кто?». Тут уж сам адмирал ответил: «Тоже Коробка!». Что было потом с этим офицером, история умалчивает.
Рассказывают еще такой анекдот. Жил якобы в Кронштадте отставной корабельный смотритель с «редкой» фамилией – Иванов, имевший почему-то прозвище Нептун.
«Проезжая как-то по Кронштадту, Николай увидел, как корова Нептуна топчет цветочные клумбы. Возмущенный император обращается к Нептуну:
– Почему твоя корова топчет мои цветы? Смотри, под арест посажу!
Нептун отвечает:
– Не я виноват.
– А кто?
– Жена.
– Ну, ее посажу!
– Давно пора, – не растерялся Нептун.
Посмеялся Николай да и простил старика».
Николай Павлович правил Россией почти 30 лет. В конце января 1855 г. на свадьбе дочери графа Клейнмихеля он слегка простудился. Вскоре простуда перешла в воспаление легких, и болезнь стала прогрессировать. Лейб-медик Мандт только 17 февраля, за день до смерти, сообщил царю об истинном положении его здоровья. Таким было обещание, данное Николаю полтора года назад – предупредить о неизбежности конца. Император «встретил это известие с полным спокойствием и выразил желание приобщиться Св. Тайн. 18 февраля в двадцать минут первого пополудни, простившись с императрицей, со всеми членами царской семьи, бывшими в то время в Петербурге, приближенными и слугами, император Николай I скончался».
Он начал правление с восстания декабристов, а закончил, когда уже шла Крымская (Восточная) война. Между этими важнейшими событиями в истории России – подавленные восстания 1831 г. в Польше[214] и 1848–1849 г. в Венгрии; открытие Николаевской железной дороги и строительство мощнейших фортов Кронштадта, ставших ныне его визитной карточкой.
Было и многое другое, что продолжил его сын Александр II.