омокли до шеи. Товарищи поделились с ними своим верхним платьем, а офицер отдал одному из них свои теплые сапоги. Около полночи, мокрые, пришли они в Ораниенбаумскую почтовую контору, где сдали почту и приняли кронштадтскую корреспонденцию. Отправляться тотчас же назад было невозможно. Офицер просил, чтобы ему и людям дали место где-нибудь на станции, но в этом ему было отказано со стороны ораниенбаумского почтового начальства. Нечего было делать, отправились в трактир, где пробыли (за большие деньги) до 5 часов утра в нетопленой комнате. В 5 часов утра поезд тронулся назад в Кронштадт, куда и прибыл благополучно. Кронштадтский житель»[324].
На Господской улице в 1863–1864 гг. по проекту архитектора А.К. Кавоса (1800–1863) построили Почтамтский дом, который, как уже упоминалось, до сих пор украшает пр. Ленина. Поначалу в городе было всего два почтовых ящика, но через четыре года их число удвоилось. К ящикам на доме почтовой конторы и на Галкиной улице[325] добавились ящики у Морского собрания и у Главного штаба.
Петербургские газеты в первые годы существования почты приходили в Кронштадт на следующий день после выхода, но с 1869 г. их доставляли в день выхода.
Однако и по городу доставлять почту поначалу было совсем непросто, так как существовали два варианта нумерации домов:
– городской, т. е. номер, под которым дом числился в городских книгах и крепостных актах. Эти номера шли в последовательном порядке для всего города;
– полицейский, при котором счет начинался с первого дома на каждой улице.
Затруднения в поиске был связаны с тем, что старые дома периодически сносили, а на пустырях возводили новые[326].
Когда номера отсутствовали, приходилось искать помощи у дворников и прохожих. Очевидно, что настоящий почтальон должен был очень хорошо знать Кронштадт и его обитателей.
Лишь в феврале 1892 г. городская дума приняла решение о том, чтобы к домам были прикреплены доски с названиями улиц. В марте 1894-го еще одно решение думы обязало домовладельцев иметь установленный по порядку номер дома, но оказалось, что на одной улице попадались дома с одинаковыми номерами. И только в 1987 г. на домах появились голубые дощечки, на которых белой краской были написаны название улицы и номер дома.
0 Кронштадте начала 1880-х гг. интересные сведения можно почерпнуть из переписки поэта С.Я. Надсона (1862–1887), служившего здесь в 1882–1884 гг. После окончания Павловского военного училища он переехал в Кронштадт, где стоял его полк, и на первых порах находился в довольно бодром настроении. Через десять дней после переезда он писал дней поэту А.Н. Плещееву: «…вернулся в свою уютную комнату, где так балует меня моя мягкая мебель, так ласково горит лампадка перед образами, так дружелюбно глядят с полок этажерки любимые книги и заветные тетради, а на этажерке стоит карточка дорогой моей Н.М. Итак, решительно не так страшен черт как его малюют – Кронштадт производит на меня благоприятное впечатление. В полном смысле слова сбываются мои мечты: маленькая, очень и очень уютная комнатка, письменный стол, запирающиеся на ночь ставни (я это очень люблю) и главное сознание, что угол этот мой и что в нем наедине с собой я совершенно независим – все это мне, наслонявшемуся по благодетелям, бесконечно дорого и мило. Какой-то слепой случай мне покровительствует; я нашел квартиру в очень симпатичном семействе одного техника-моряка, и по вечерам вокруг меня сияют добрые и ясные детские глазки, которые я так люблю. Удобства у меня всевозможные, и даже хозяйское пианино постоянно к моим услугам. Таков светлая сторона моего здешнего житья-бытья, но есть и тернии – и эти тернии конечно – полк»[327].
В другом письме он пишет: «Как я живу? Изумительно! В Кронштадте имею успех. Во вчерашнем № „Кронштадтского вестника“ изображено в отчете первого литературно-музыкального вечера: „К удовольствию слушателей, г. Н., молодой поэт, которого прекрасные стихи помещаются в наших лучших журналах, с одушевлением прочел одно из своих стихотворений“ … Кроме того я пою здесь в любительском хоре морского собрания, буду участвовать в спектакле и устраиваю музыкально-литературные вечера в полку. Один уже был и сошел порядочно… Пишу мало и редко, потому что завертелся и живу, хотя и довольно бессмысленно».
Поэт С.Я. Надсон
За почти два года, проведенные Надсоном в Кронштадте, он написал несколько лучших своих стихотворений: «Герострат», «Грезы», «Затих блестящий зал» и др.
Тут же увлекся одной кронштадтской барышней и «задумывал было жениться». Но дело «разошлось», так как ни с той, ни с другой стороны чувства серьезного не было.
Поэтесса Лидия Койдупа
Один из его приятелей писал: «Поэт жил с товарищами по полку в двух комнатах в Козельском переулке[328], довольно бедно и разбросанно, жизнью богемы, причем вечно у него кто-нибудь сидел, шли шумные разговоры, споры, раздавались звон гитары и звуки скрипки. С.Я. одарен был замечательными музыкальными способностями. В Кронштадте, как и всюду, куда забрасывала С.Я. судьба, он сейчас же становился центром кружка, собирал начинающих поэтов, пробующих писателей, любителей драматического и всяких других искусств. В Кронштадте непризнанные таланты находили у С.Я. самый теплый привет: образовывалось даже из местных элементов несколько юмористическое „общество редьки“. Здесь вокруг стола, уставленного нехитрыми питиями с закусками, с редькой во главе, кронштадтская богема развлекалась поэзией и музыкой, горячими разговорами и просто шалостями, свойственными подпоручичьему возрасту Жажда общественной деятельности не находила себе достаточного выхода в развлечениях клубов и собраний. С.Я. принимал горячее участие в устройстве спектаклей, литературных вечеров, он сам играл на сцене и читал стихотворения, иногда такие длинные, как „Садко“ графа Толстого»[329].
Зиму 1883/84 г., когда болезнь (туберкулез) уже проявляла себя, поэт провел в Кронштадте, периодически уезжая в Петербург. Причем несколько раз путешествие это было для него весьма суровым – не имея шубы, морем в санях в трескучий мороз. Весной ему иногда приходилось оставаться на пароходе во льду семь-восемь часов. Это, естественно, резко отрицательно сказывалось на его здоровье.
Поэт Н. С. Гумилев
В 1885-м ему удалось уехать за границу, на юг Франции, но победить болезнь так и не удалось. В 1887 г. поэт скончался.
Поэтическая история Кронштадта знает и другие талантливые личности. Почти 13 лет прожила в Кронштадте эстонская поэтесса Лидия Койдула (1843–1886). В 1873 г. она вышла замуж за студента Дерптского университета латыша Э. Михельсона, который вскоре получил назначение на службу в Кронштадт. Живя в Кронштадте, Лидия активно занимается творчеством, но ее жизнь оборвало тяжелое онкологическое заболевание. Она умерла в Кронштадте, и спустя 60 лет ее прах перевезен в Таллин, на кладбище Метсакальмисту.
Гениальный поэт Николай Гумилев (1886–1921) родился в Кронштадте, в семье врача С.Я. Гумилева (1836–1910). Степан Яковлевич, окончив Рязанскую духовную семинарию, решает посвятить свою жизнь медицине и становится студентом медицинского факультета Московского университета. Его первая жена, Анна, умерла в 1872 г. Степан
Яковлевич хоронит жену в Москве, а дочь, родившуюся в 1869-м, оставляет на попечение тетушкам и уезжает в Кронштадт служить. В 1871 г. он удостоен ордена Св. Станислава III степени, в 1873-м приказом генерал-адмирала назначен старшим судовым врачом в 5-й флотский экипаж. В 1876-м награжден орденом Св. Анны III степени и в том же году уезжает в Москву навестить дочь. Там Степан Яковлевич знакомится с младшей сестрой своего друга, капитана 1-го ранга Л.И. Львова, – тоже Анной (1854–1942). Ему, правда, уже 40 лет, а ей всего 22, но 6 октября 1876 г. они обвенчались в церкви села Градицы Бежецкого уезда Тверской губернии.
Вскоре после рождения сына С.Я. Гумилев выходит в отставку, и семья переезжает в Царское Село. Но Кронштадт откликнется в душе поэта «мореплавателя и стрелка»[330] знаменитыми «Капитанами»:
На полярных морях и на южных,
По изгибам зеленых зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.
Быстрокрылых ведут капитаны —
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель,
Чья не пылью затерянных хартий —
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь
И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт,
Так напишет он о себе в стихотворении «Память».
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.
Пусть безумствует море и хлещет,
Гребни волн поднялись в небеса —
Ни один пред грозой не трепещет,
Ни один не свернет паруса.
Разве трусам даны эти руки,
Этот острый, уверенный взгляд,
Что умеет на вражьи фелуки
Неожиданно бросить фрегат,
Меткой пулей, острогой железной