— Хм… — протянул я. — Ладно, так или иначе остальная часть доспехов отпала. А что с перчатками?
— Ну, дальше перчатки переходили из рук в руки. Нередко предыдущего владельца грабили и убивали, так что в какой-то мере легенда подтверждается. Опуская всех этих покойников, последний был… — Юрий пощелкал пальцами и покачал головой. — Извините, никак не вспомню. У этих японцев очень сложные имена. В общем, очередной самурай. Они с отцом пересеклись на Русско-японской войне, где-то под Порт-Артуром.
— Отец победил его в бою, — резко поправила барышня.
— Ну, вроде того, — кивнул Юрий. — Этот самурай сам-то в бой не рвался, но проклятие отрабатывал. Подался в каратели и местных китайцев по тылам гонял. Ну, им это, понятное дело, не понравилось и они пожаловались нашим разведчикам. Так уж получилось, что отец был в этом отряде, а командовал им капитан Ветров… Ныне покойный… Вот и Анна уже успела его призрак увидеть.
— Давно? — спросил я.
Барышня покачала головой.
— Сегодня, — тихо сказала она. — То есть уже вчера. На лестнице. Он вышел из своего портрета и так посмотрел на меня…
— А вы что?
— Я? — она вздохнула. — Я, конечно, перепугалась. Сами-то подумайте! Не знаю, зачем Николай Саныч приходил, может, вообще предупредить беду хотел, да опоздал, но только я не каждый день призраков вижу.
— Николай Саныч — это капитан Ветров? — уточнил я.
— Да. Они с отцом большие друзья были.
— И вы уверены, что это был он?
— Похож, — неуверенно сказала барышня. — Сергей-то говорит, это просто лунный свет так на портрет упал, а я верю. Верю!
Я не стал спорить, а только мысленно прикинул, кто из присутствующих мог сойти за Ветрова в полумраке? Дьякон куда-то исчез, но, вот едва понадобился — словно почувствовал — так моментально впорхнул обратно в гостиную из коридора. Впрочем, его я отбросил сразу. Феофан был мелковат для образа статного офицера.
— Итак, — сказал я, возвращаясь к истории. — Как я понимаю, разведчики настигли карателей и побили их.
— Да, — кивнул Юрий. — Перебили всех, а офицера живым взяли. В этих перчатках стрелять совершенно невозможно, пришлось этому самураю саблей отбиваться, а бойцом он никудышным оказался. Да, впрочем, и самураем тоже. Дали ему разок по мордасам, тот всё сразу и выложил. Отец потом еще с местными общался, они ему подарили свиток с легендой. Свиток, понятное дело, на китайском, но его перевели, и оказалось, что ничего самурай не соврал.
— И что случилось потом?
— С самураем? — переспросил Юрий. — Шлепнули гада в назидание прочим и на радость аборигенам, да и дело с концом.
— Ясно, — кивнул я. — Но я про перчатки. Они достались вашему отцу?
— Не совсем так, — встрял, наконец, в разговор Сергей. — Они стали общим трофеем всех офицеров отряда.
— Тех, что на портретах? — уточнил я.
— Именно, — ответил Сергей. — Кроме Денисова, он на тот момент уже погиб. Было заключено письменное соглашение, что они достанутся тем из них, кто переживет войну. Поскольку всех пережил наш отец, то перчатки принадлежали ему, а теперь нам, как его законным наследникам.
Я старательно подавил в себе желание арестовать всю компанию и отправить в камеры, где они, возможно, задумались бы о чём-то еще кроме перчаток. Инспектор бы этого не одобрил. Еще бы и выговор мне устроил, за то что лишние люди казенное место в камерах занимают!
Кто тут лишний — я пока не вычислил, а вот мои собеседники это, похоже, знали. Уже с одной этой легендой они запросто могли свалить вину как на дружков того японского карателя, так и на китайских монахов, да, видать, пока не сообразили. Осталось вычислить, кого они выгораживали, и дело, как говорится, в шляпе.
— Ну ладно, — протянул я. — Давайте теперь отвлечемся от дел давно минувших дней и перейдем к нашим нынешним.
— Наконец-то, — проворчала барышня.
— Не совсем чтобы наконец, — поправил я. — Потому что мне остался не ясен один момент: война закончилась в пятом году, мы сейчас собрались встречать девятый. И что же, за четыре года никого не убили? Как-то не вяжется это с тем образом, что вы мне тут нарисовали. Не считая господина Бобровского, конечно, который вроде как умер своей смертью. Будь я на месте преступника, всерьез бы задумался: а не выдохлось ли проклятие за столько лет?
— Может, он этого и ждал, — бросила барышня. — Пока выдохнется.
— Всё может быть, — согласился Сергей. — Но истина, господин полицейский, состоит в том, что все эти четыре года перчатки лежали в тайнике у слуги Бобровского. Его, как и вас, Ефимом звали, а как по батюшке — не знаю.
Да уж, число потенциальных претендентов на перчатки прирастало с каждой фразой.
— И где этот мой тезка? — спросил я.
— Умер, — ответил Сергей. — Буквально за неделю до своего хозяина.
Я удивленно покачал головой.
— Ну и ну. Прямо так двое сразу умерли? И никому это подозрительным не показалось?
На их лицах я прочел отчетливое «да нам наплевать», а вслух Сергей сказал:
— Мне — нет. Оба уже в годах были, да и умерли своей смертью, в кругу семьи. Что в этом подозрительного?
— Например, то, — сказал я, — что умерли они, как я понял, практически сразу после того, как перчатки были извлечены из тайника.
— Ах, вот вы о чём, — Сергей покачал головой. — Нет, вы не правильно поняли.
— Так объясните, — предложил я. — Любая информация может быть полезна следствию, если она касается похищенных ценностей.
— Что ж, если вы не устали еще нас слушать…
— Работа такая, — вздохнул я.
— Тогда слушайте, — Сергей усмехнулся, но был явно доволен возможности вновь оказаться в центре внимания. — Тут мне опять придется залезть в историю, но уже не так глубоко. В самый конец войны. Когда стало ясно, что Порт-Артур не удержать, а за разведчиками уже целенаправленно охотятся японские агенты, было решено их эвакуировать.
— Агенты, говорите?
— Ну, или шпионы, — бросил Юрий. — Это как вам нравится.
— Ладно, пусть будут агенты, — не стал спорить я. — Что о них известно?
— Ничего, — ответил Сергей. — Кроме того, что они ничего не достигли, а стало быть, нет смысла тратить время на этих неудачников. Другое дело, что из-за них, собственно, вся эта спешка и началась, а в спешке перчатки и потеряли. Там вот как получилось: перед отъездом в дом к отцу забрался солдат. Наш, российский. Я думаю, что дезертир, но сам он врал, будто бы нет. Мол, просто оголодал совсем, думал, тут все уже съехали, вот и решился на кражу. Феофан там был, он вам подтвердит.
— А я что? — испуганно вскинулся тот. — Я ничего. Я, прощеньица просим, на кухоньке собирался. Только зазря всё оказалось. Их сиятельство отдали всю еду этому солдатику. Сами-то они отбывать собрались, кораблик, можно сказать, под парами стоял.
— А солдат что? — спросил я.
— Солдатик-то? — переспросил дьякон. — Дык повинился, вещички к самому причалу поднёс и был таков. Уже на кораблике хватились, а перчаток-то и нет. Слуга этот тогда и говорит, мол, солдатик спёр. Оговорил душу невинную, да только боженька всё видит! Вот перед смертью-то самый страх и наступил. А ну как там спросят его за оговор! Вот на смертном одре и покаялся перед хозяином. Плёл, конечно, что не корысти ради, а только чтобы защитить хозяина от проклятия, да кто ж ему поверил?
— Бог с ним, — я махнул рукой. — Давайте уже по существу дела.
Говорить по существу дьякон был явно не мастак, но суть дела я постепенно из него вытянул. Слуга еще в Китае уверовал в проклятие. Пока вокруг бушевала война, всерьез о нём беспокоиться не приходилось: разведчики на переднем крае наверняка даже перевыполняли норму по кровопролитию. Совсем другое дело — послевоенное время в мирной России. Не крестьян же в родном имении резать?!
Однако все уговоры оказались безрезультатны. Собственно, слушать их был согласен только Бобровский, а он и без того одной ногой в могиле стоял. Его смертельным проклятием пугать — как ежа голой задницей. Так что в своих страхах слуга оказался одинок, однако обстоятельства дали ему еще один шанс.
На корабль грузились ночью. Главным грузом были полковые знамена, поэтому всё происходило в невероятной спешке под покровом столь же невероятной секретности. Проще говоря, в обстановке полного хаоса, в лучшем случае бегом, в остальных случаях — стремительным галопом. При таком раскладе вытащить перчатки из саквояжа и перепрятать оказалось проще простого. Когда же их хватились, а это случилось уже в море, слуга свалил всю вину на недавнего солдата. Возвращаться, в осажденный город, с таким грузом на борту — об этом не могло быть и речи! Пришлось смириться с потерей.
По возвращении на родину слуга припрятал перчатки подальше от имения, и на этом история перчаток наверняка бы закончилась — места там глухие, болотистые, а уж тайник и вовсе располагался в самом сердце трясины — если бы не совесть. Она так основательно взялась за слугу, что тот не выдержал и перед смертью покаялся. Поначалу не в краже — тут он себя полагал не виновником, а, наоборот, спасителем, — а в оговоре, но одно признание потянуло за собой другое.
После смерти слуги Бобровский отписал письмо графу Рощину, но самого его не дождался. Любопытство пересилило, и он сам как-то ранним утром отправился на болото. Не дошел. Я спросил — почему? — и без особого удивления узнал, что из болота навстречу Бобровскому вышел призрак. Старик не стал выяснять, что нужно гостю из потустороннего мира, и вполне предсказуемо дал деру. Призрак погнался за ним, но старый ветеран оказался в отличной форме и сумел убежать. Вот только сердце оказалось уже не то. От пережитого потрясения Бобровский слег в постель, а к вечеру и вовсе скончался. Граф Рощин поспел аккурат на его похороны.
— Интересно, — сказал я. — И тут призрак.
Сергей развел руками — мол, за что купили, за то и продаем, а дьякон с грехом пополам завершил историю. Бобровский успел изложить суть дела на бумаге и даже нарисовал карту. Последняя очень пригодилась.