— Ну уж всяко не по мне, — ворчливо отозвался Барсуков. — Никогда он меня не жаловал при жизни, чего уж теперь-то?
— Любовь значение не иметь! — сказал Клаус Францевич. — Он приходить к вам. Значит, иметь нужда именно в вас.
— Так я к нему и приехал, — отозвался Барсуков. — Сам лично пришел, а он мне бац по голове и обобрал до нитки! Ну куда это годится, господа хорошие?!
Про обобранного до нитки он, конечно, основательно загнул, но в целом купец всё-таки был прав. Это совсем никуда не годилось.
Пока купец возмущался, я с разрешения доктора быстренько пролистал его записи. На мой взгляд, история про оборотня вышла слишком путанной, но Клаус Францевич взволнованно заверил меня, что это как раз признак подлинности. Чем более складная сказка, тем вероятнее, что это просто сказка. У меня, правда, с ходу возникла встречная версия, что этот Барсуков — просто никудышный рассказчик, но я не стал ее озвучивать.
— Хорошо, — сказал я. — Кирилл Игнатьевич, расскажите мне всё, что вы помните. Абсолютно всё. Любая мелочь может быть важна.
Рассказывал он долго, минут десять, старательно живописуя всю картину в воздухе руками, но сути там было секунд на тридцать. Кто его оглушил — он не видел. Никакой слежки за собой ни по дороге на кладбище, ни на нём самом Барсуков опять же не заметил. Хотя не особо он ее и высматривал, ежели что.
— То есть вы знали, что вас преследует оборотень и не смотрели по сторонам? — удивился я.
— Так я сам к нему пришел, — ответствовал Барсуков таким тоном, как обычно говорят о вещах, которые сами собой разумеются. — Чего кидаться-то?
Ну да, погорячился предок. Если, конечно, это был он. Часы стоимостью с хороший аэроплан могли привлечь внимание не только в потустороннем мире.
— Скажите, а кто знал об истинной стоимости часов? — спросил я. — Я имею в виду здесь, в Кронштадте.
Барсуков для начала пожал плечами, потом сказал:
— Доподлинно про часы только мои домашние знали. Я ими и у себя в Самаре особо не хвалился, а тут и знакомых-то нет.
— А как же тот, который вам ресторан Мартына присоветовал? — тотчас спросил я.
— Да это просто попутчик, — Барсуков махнул рукой. — Мы вместе из Петербурга сюда ехали. Но я ему часы ни разу не показывал. Что я, совсем дитё малое, что ли? Понимаю, как-никак, что с кем попало лясы точить не стоит. Да он, ежели что, и не выспрашивал ничего. Наоборот, это я его всю дорогу пытал. Он-то уже бывал в Кронштадте, вот я и расспросил, где тут остановиться лучше, где кухня хорошая.
— Ясно, — я кивнул. — На всякий случай, не знаете, где его найти?
Барсуков пожал плечами и развел руками.
— А, кстати, где вы сами остановились?
— У Никитина. Пришлось в доходном доме квартиру снять. С гостиницами-то у вас не богато.
Тут для разнообразия руками развел я. В Кронштадт в основном приезжали по службе, а для служивых свои корпуса были. Правда, купец Громов обещался построить полноценную гостиницу, даже название уже придумал — «Лондон», но обещанного, как говорится, три года ждут.
— Еще вопрос, Кирилл Игнатьевич, — сказал я, одновременно записывая адрес купца. — Вы приехали один?
Барсуков снова помотал головой. В этот раз — гораздо увереннее и совсем не поморщившись. Уж не знаю, что сделал Клаус Францевич с его головой, но купец оживал буквально на глазах.
— Не, не один, — ответил Барсуков.
В поездке его сопровождали супруга и приказчик Васильев. Последний тоже был каким-то родственником по линии жены. Правда, родня оказалась такая дальняя, что Барсуков и сам запутался, кем ему приходится этот Васильев. Какая-то седьмая вода на киселе. Барсуков ценил его не за родственную связь, а за деловую хватку. У этого Васильева был прямо-таки нюх на удачные сделки, и купец рассчитывал с его помощью окупить расходы на путешествие в Кронштадт.
— Но на кладбище вы отправились один? — уточнил я.
— Так приболела супружница моя, — ответил Барсуков. — Простудилась в первый же день. Я все ждал, пока она поправится, но вот дернул меня бес пойти одному.
— Бес? — спокойно, копируя манеру инспектора, переспросил я. — Или кто-то другой?
Барсуков почему-то опасливо оглянулся на окно. Оно было не только закрыто, но и старательно законопачено. Клаус Францевич почему-то считал, что легкие заморозки по весне куда опаснее для здоровья, чем январские холода. Весеннее солнышко, конечно, обманчивое, вроде и греет, а простудиться можно запросто, но если бы я всегда слушал советы доктора, то по весне бы в трех тулупах ходил.
— Он, — прошептал Барсуков, определенно имея в виду оборотня. — С самого утра за мной ходил. Раньше-то он только вечерами появлялся, а тут и днём пожаловал. Вот я и подумал: торопит он меня. Поторопился…
Купец развел руками, показывая всю бездну своего сожаления о своей же поспешности. Я кивнул и оглянулся на доктора.
— Формально, нет никакой запрет на оборотень днём, — уверенно сказал Клаус Францевич. — Многий сказка рассказывать оборотень, который быть животный днём и человек ночью. Бывать и наоборот, или не быть вообще никакой расписание. Человек совершать специальный ритуал и становиться оборотень.
— Спасибо, Клаус Францевич, всё понятно, — я тактично пресек наметившуюся было лекцию о свойствах оборотней. — Значит, нет ничего странного в том, что оборотень приходит днём.
При условии, конечно, что мы не считаем странным само существование оборотней.
— Найн, — сказал Клаус Францевич по-немецки и тотчас поправился: — Нет. Для оборотень это типичный образ жизни. Но я вам сказать, что это… — доктор ткнул пальцем в свои записи. — Не есть оборотень!
— Очень интересно, — протянул я.
Вот теперь я был готов слушать его очень внимательно. На лице Барсукова отобразилась та же степень заинтересованности. Доктор, заполучив благодарную аудиторию в лице сразу двух человек, с удовольствием пустился в подробные объяснения.
Как оказалось, существует бесчисленное множество всяких разновидностей оборотней: и по тому, в кого именно они обращаются, и как они это делают, и даже по числу душ в одном отдельно взятом теле. Как раз последний случай вполне подходил к нашему делу. Сами по себе оборотни были живыми существами, и когда они умирали, то они действительно умирали. Тело — если его не сжигала распоясавшаяся общественность — гнило в земле, а душа воспаряла на небеса.
Исключение в общей схеме составлял так называемый двоедушник, у которого на каждый облик была отдельная душа. Та, что человеческая, после смерти отправлялась куда положено, а вот вторую душу с одного трупа в небесной канцелярии уже не принимали. У них там с учётом всё строго. И вот эта вторая душа, оставшись наедине с мертвым телом, могла начать чудить.
— А почему она могла это? — спросил Барсуков. — Чудить, в смысле.
— Скучно, наверное, стало, — с легкой улыбкой заметил я.
— Да, это есть так, — неожиданно подтвердил Клаус Францевич. — Поэтому в гроб с таким покойник класть разный дорогой для него вещь. Это чтобы он мог с этой вещь развлекаться.
На лице купца отразилось понимание, но вовсе не удивление.
— Ну, допустим, не положили? — проворчал он. — Что тогда?
— Тогда этот покойник мог стать упырь, — сказал Клаус Францевич.
Барсуков с размахом перекрестился. Я нахмурился. Что мне откровенно не нравилось в излагаемой доктором версии, так это то, как логично она вписывалась в картину преступления.
— А что теперь с этим упырем сделать можно, господин доктор? — тотчас вопросил Барсуков, загребая воздух обеими руками. — Как его загнать обратно под землю?
— Обычно помогать забить в сердце осиновый кол.
— Это можно, — тотчас согласился Барсуков.
— Во-первых, чтобы разрыть могилу, надо получить разрешение, — сказал я.
— Организуем, — пообещал Барсуков.
— А во-вторых, этого упыря вначале надо поймать, — добавил я.
Барсуков заметно погрустнел.
— Думаете, он сейчас не там? — спросил купец. — Он же вроде получил себе игрушку.
Тут Барсуков с надеждой посмотрел на доктора. Клаус Францевич с сожалением признал, что этого он «пока не знать». Вообще-то, классическому упырю полагалось пить человеческую кровь, а не в игрушки играть. На слове «кровь» Барсуков вздрогнул и еще раз перекрестился.
— Сомневаюсь, — сказал я. — Земля за зиму промерзла, она сейчас как камень. Так просто даже с лопатой не прокопаешь.
— Упырь иметь свой особый путь, — возразил Клаус Францевич. — Поэтому люди не ограничиваться осмотр могила, они выкапывать тело.
— А если откопать не получится? — спросил я, вспомнив слова кладбищенского сторожа о том, что не стоит этого делать.
Клаус Францевич на пару секунд задумался.
— Мы можем немного ждать, — сказал он. — Если оборотень больше не приходить, значит, он иметь свой игрушка, его сердце быть спокоен и он спокойно лежать свой могила.
— Так я хотел бы часы назад получить, ежели что, — напомнил Барсуков. — И кошелек с деньгами.
— Тогда продолжим следствие, — сказал я.
— Да уж извольте, — тихо проворчал Барсуков.
Я сверился со своими записями, и вернул разговор в более реалистичное русло.
— Итак, — сказал я. — Ваша супруга болеет и находится на квартире. А почему ваш приказчик не составил вам компанию?
— Он на сегодня выходной испросил, — ответил Барсуков.
— Ясно. Позднее мне потребуется переговорить с ними обоими.
— Это еще зачем? — удивился Барсуков.
— Простая формальность, — ответил я. — Но не совсем бесполезная. Вдруг они что-нибудь видели или слышали.
Барсуков махнул обеими руками и заверил меня, что этот разговор будет напрасной тратой времени.
— Скорее всего, — не стал спорить я. — Но так работает наша система, и она, знаете ли, приносит результаты.
На результаты Барсуков нехотя согласился.
— Ну что ж, — сказал я. — Пока к вам вопросов больше нет. Клаус Францевич, чем-нибудь еще порадуете?
— Я не знать, радовать вас это или нет, но уверенно предполагать орудие нападения, — ответил доктор.