— Подъем, дебошир! — скомандовал Матвеев, тряхнув его за плечо.
— А? Что? — проворчал тот, не открывая глаз.
— Подъем, говорю, — повторил Матвеев. — Вставай.
Громко и невнятно ворча, Мишка принял сидячее положение. Глаза его всё еще были закрыты. Потом он открыл их, увидел мать у двери и так вздрогнул, что весь хмель с него слетел разом. Если бы Марьяна так на всех пьяниц действовала, а не только на Мишку, она могла бы сделать неплохую карьеру вытрезвителя.
— Привет, Мишка, — сказал я.
В камере было две лавки, но я не рискнул присесть ни на одну из них. Там, небось, всякие насекомые стадами бегали. Какие оборванцы тут только не ночевали! Мишка медленно обвел камеру недоумевающим взором, и наконец в этом взоре проступило понимание.
— Ага, — ответил я на невысказанный вопрос. — Ты в участке, а значит, опять набедокурил по пьянке.
— Они первые начали, — проворчал Мишка.
— Как всегда, — бросил в ответ Матвеев, добавив в два слова столько недоверия, что хватило бы на целое обвинительное заключение.
Мишка было ощетинился, но взглянул на мать и тотчас сдулся.
— Ну а чего они обзываются-то? — только и осмелился прошептать он.
— А чего ты сразу в драку лезешь? — спросил я. — Или, к примеру, приличных людей на кладбище грабишь?
— Каких людей? — переспросил Мишка. — Никого я не грабил.
Он старательно замотал головой. Марьяна строго взглянула на меня и тихо сказала:
— Ты, Ефим, лучше говори прямо. Запутать он всё и сам запутает. И вообще, с каких это пор оборотни считаются приличными людьми?
На слове «оборотни» Мишка заметно вздрогнул.
— Оборотни не считаются, — сказал я. — А вот заезжие купцы считаются. Сегодня одного на немецком кладбище грабанули.
— Уверена, мой Мишка тут ни при чём, — тотчас заявила Марьяна.
Тот согласно закивал.
— Хотелось бы в это верить, — с сомнением протянул я.
— А что мешает? — спросила Марьяна.
— То, что в ограблении участвовал очень хороший стрелок из рогатки, — сказал я.
Марьяна слегка нахмурила брови.
— Ну, самый лучший стрелок из рогатки, которого я знаю, это ты, Ефим, — сказала она.
Тут Мишка вскинулся и чуть было впервые в жизни не поспорил с матерью. Не решился. Я незаметно подтолкнул Матвеева локтем. Мол, слышал? Матвеев лишь дернул уголком рта. Выглядело так, будто бы он и Марьяне не поверил.
— У тебя есть алиби, Ефим? — с улыбкой спросила она.
— Есть, — сказал я. — А вот есть ли оно у Михаила, нам как раз и предстоит выяснить. И на какие шиши он гулял, тоже надо выяснить.
— Про последнее я тебе и так скажу, — пообещала Марьяна. — Я ему рубль дала. Подозревала, что напьется, паршивец, но праздник же.
Мишка горестно вздохнул, старательно изображая полное раскаяние.
— Кто бы сомневался, — проворчал Матвеев.
— Ну да, — согласился я. — Семён, а что мы у Мишки нашли?
На «что мы нашли» у Мишки дернулись руки. Как если бы первая мысль была: «А вдруг нашли?», а вторая: «Ну не при них же проверять!» Семён с готовностью развернул учетную книгу и громко, проводя пальцем по строчкам, зачитал:
— Так, посмотрим… Вот, Алтынин… Принято на хранение сорок копеек мелкими монетами…
Остальное с рубля, он, стало быть, прогулял. Много Мишке не надо. Две-три рюмки чего покрепче, и он уже готов на подвиги.
— Портсигар металлический, пустой, — продолжил Семён. — Всё.
— Рогатки нет, — заметила Марьяна.
— Она может быть у сообщника, — сказал я.
— А кто у нас сообщник? — с легкой улыбкой спросила Марьяна. — Седой пёс дворовой породы?
Она это подавала как шутку, но Мишка дернулся, будто бы уже словил оплеуху. Стало быть, Марьяна случайно попала в цель. А может, и не случайно.
— Ну, это, скорее, главарь банды, — в тон ей ответил я.
— В это я могу поверить, — огласилась Марьяна, и улыбка на ее лице получилась очень грустной. — Но поверит ли суд?
— Под суд его пока никто не отдаёт, — успокоил я ее.
По крайней мере, в глазах Марьяны промелькнуло очень отчетливое облегчение. Мишка тоже воспрял духом. Это он зря.
— Но это во многом зависит от того, что мы еще найдем у него, — добавил я. — Сейчас как следует обыщем, тогда и решать будем.
Мишка тотчас вскинулся:
— А правов таких не имеете!
— Имеем, — спокойно сказал Матвеев, шагнув к нашему дебоширу.
— Что искать будете? — спокойно спросила Марьяна.
— Часы, кошелек и денег на полсотни рублей, — пояснил я.
Марьяна спокойно кивнула. Я прекрасно понимал ход ее мыслей: выглядит достаточно мелко, чтобы в крайнем случае просто откупиться от пострадавшего. Мишка потом получит на орехи, но всё это не впервой. В принципе, меня бы такой вариант тоже очень устроил.
— Мишка, — коротко велела Марьяна. — Сдавай добычу.
— Да нет у меня ничего, — заканючил тот.
— Что?
Вроде и голос не повышала, а такая угроза в этом «что?» обозначилась, что я сам чуть карманы не вывернул. Мишка поник. Я мысленно вздохнул. Это ж мечта любого полицейского! Подозреваемый дает показания, а рядом стоит такая Марьяна, и как только он начинает лгать, она сразу: «Что?» Сказка ведь, а не работа.
С кислой физиономией Мишка отогнул подкладку и, пошарив там, достал свернутые в трубочку деньги. Он отдал их Матвееву. Тот развернул. Там оказалось ровно пятьдесят рублей — пять червонцев выпуска 1905 года, но такие затертые и замятые, будто бы их выпустили еще в прошлом веке.
Всё выглядело так, словно интуиция меня не обманула. По крайней мере, выглядело, пока не встал вопрос о часах купца.
— Какие часы? — переспросил Мишка.
В его мутном взгляде промелькнула хитринка. Ёшкин кот, теперь точно будет строить из себя великого загадочника! Впрочем, именно на этот случай у нас и была Марьяна.
— Часы в золоченом корпусе, — строгим тоном, каким обычно говорят «нам всё известно», сказал я. — С изображением собаки.
— Не видел таких, — заявил Мишка.
А на лице прямо написано: «а вот угадай, видел или нет?» Как будто заняться мне больше нечем.
— А сколько они стоили-то? — спросила Марьяна. — Может, просто компенсировать ущерб и закрыть дело?
— Дороговато вам это встанет, — сказал я. — Часы пять тысяч стоят.
— Сколько?! — Мишка аж поперхнулся.
— Пять тысяч, — четко и внятно повторил я. — Так что сам понимаешь, нам они очень нужны.
— Ну правда, первый раз слышу, — жалобным тоном протянул Мишка.
Прозвучало это действительно похоже на правду.
— И на кладбище сегодня не был? — спросил я.
Мишка опасливо глянул на мать, потом на меня.
— Не-а, — заявил он.
Вот тут у меня с ходу возникло ощущение, что он опять врёт. Судя по тому, как нахмурился Матвеев, не у меня одного. Собственно, и в глазах Марьяны я прочел неприкрытое сомнение. Мишка вскочил на ноги, перекрестился и заявил, обращаясь к матери:
— Богом клянусь, мам, никого я сегодня не грабил!
Семён недоверчиво хмыкнул. Я нахмурился. Любому другому я бы в такой ситуации ни за что не поверил, но чтобы Мишка вот так прямо, с клятвой, соврал матери, да он лучше в тюрьму сядет!
— А деньги тогда откуда? — озвучил Матвеев общую мысль.
— Знакомый дал, — тотчас ответил Мишка.
— Хорошие у тебя знакомые, — сказал я. — Аж завидно. Будь другом, познакомь нас.
— Ага, друг, — проворчал Мишка. — А кто меня чуть что, за шкиряк и в кутузку?
— Это всё он, — сказал я, указав на Матвеева.
Городовой фыркнул. Марьяна усмехнулась, но взгляд ее оставался строгим.
— Да я сам его не знаю, — нехотя признал Мишка.
— И он дал тебе полсотни?!
— Ну не за просто так, конечно, — еще более нехотя признал Мишка.
Взгляд его при этом такие вензеля по полу выписывал, что если б он след оставлял — сложнейший бы узор получился. Хоть выпиливай потом кусок пола и на выставку.
— Уже лучше, — сказал я. — И за что он тебе заплатил?
— А это моё дело!
— Уже нет, — ответил я. — У купца стянули точно такую же сумму, так что ты, приятель, под подозрением.
— Да говорю тебе, не грабил я никого! — заявил Мишка. — И не крал. Вот в кои-то веки честно заработал, а мне никто не верит!
— Поверю, когда расскажешь: как? — пообещал я.
Мишка взглянул на мать, вздохнул и ответил:
— Да попросил он, чтоб я за его псом присмотрел. Ну а что? Для меня дело привычное. Опять же, деньги хорошие.
— Даже слишком хорошие, — сказал я.
— Ну а что? — спросил Мишка. — Некоторые своё зверьё повыше людей ценят.
Я согласился с тем, что такое бывает. Ну а как спорить, когда один такой прямо передо мной стоял? Точнее, раскачивался, как осинка на ветру.
— Хотя сумма уж больно приличная, — заметил я.
— Так и господин приличный, — ответил Мишка.
Вот тут он попался. Раз уж помнил, что господин приличный, то должен помнить, как тот выглядел! Мишка извивался, как уж на сковородке, но описание «приличного господина» я получил: высокий, худощавый, возраст Мишка на глаз определить не брался, но заметил седину в волосах. На купца Барсукова он походил мало.
Мы с Матвеевым переглянулись. Марьяна мгновенно уловила наши сомнения.
— Не ваш клиент, да? — спросила она.
— Пока не знаю, — ответил я. — Мишка, а этот пёс каким был? Седой дворнягой?
Получив утвердительный ответ, мы пошли на второй круг совсем неувлекательной игры «вытяни из Мишки честный ответ».
Имени «приличного господина» Мишка не знал. Тот просил называть его просто Гвоздь. Нам с Матвеевым это прозвище ничего не говорило. Марьяне — тоже. По словам Мишки, Гвоздь был приезжий, а может, и вовсе иностранец. Акцент у него был легкий, но заметный.
— Немец, может, — неуверенно сказал по этому поводу Мишка.
Познакомились они еще осенью, на немецком кладбище. Тут мы с Матвеевым переглянулись. Гвоздь там, по его словам, искал убежавшего пса. Мишка тут же вызвался в помощники, но пса они тогда так и не нашли. Впрочем, Гвоздь не сильно о нём беспокоился. Мол, нагуляется — сам придет. Тем не менее во время их последней встречи Гвоздь попросил Мишку присматривать за лохматым другом.