За два дня до падения мятежного Кронштадта в «Известиях ВРК Кронштадта» снова были опубликованы нормы продовольственной выдачи. Они, насколько можно сравнить с предыдущими, оказались еще скромнее: с 15 марта войсковым частям, морякам и рабочим предполагалось выдавать по ½ фунта хлеба или ¼ фунта галет и по 1 банке мясных консервов на четырех человек. Остальным гражданам вместо хлеба и галет выдавалось по 1 фунту овса. [391] В том же номере мятежной газеты была опубликована пространная статья «Обратите внимание на кормление лошадей». Там сообщалось, что вследствие нехватки фуража лошадей приходится кормить «суррогатами» («шелухой и мякиной»), отчего наблюдался их падеж. И это понятно: овес, предназначенный для корма лошадей, приходилось отдавать жителям Кронштадта.
Столь же тяжелым было положение с топливом в крепости. На дрова разбирались сараи, заборы, даже дома. Много топлива требовали механизмы линкоров, ведь для стрельбы из крупнокалиберных орудий необходимо было обеспечить работу корабельных электростанций. Известно, однако, что на «Петропавловске» имелось в запасе только 300 т угля при суточном расходе в 40 т, а на «Севастополе» угля не было почти совсем. [392] Командование мятежных линкоров пыталось приспособить машины кораблей для работы с жидким топливом, ибо в Кронштадте нашлись некоторые запасы солярового масла (топлива для подводных лодок и других дизельных кораблей).
Недостаток топлива оказывал прямое влияние «на ход военных действий. По данным советской разведки, на линкоре «Севастополь» орудия были «на холодной подаче», то есть снаряды и заряды к ним приходилось подавать вручную. Уже при первых же перестрелках обнаружилось, что «Петропавловск» активно ведет огонь, а «Севастополь» стреляет редко. [393]
Оказавшись в Финляндии, члены «ревкома» назвали недостаток продовольствия одной из решающих причин быстрого падения крепости. [394] Это неверно, ибо за две недели мятежа голод не успел еще проявиться в сколько-нибудь сильной степени. Здесь важно отметить другое: недостаток продуктов снабжения подтолкнул мятежников к поискам внешних контактов. Но только подтолкнул, не более, ибо «контакты» эти шли по многим вопросам, в том числе и сугубо политическим.
Как известно, первая атака мятежного Кронштадта, предпринятая утром 8 марта, окончилась неудачно для малочисленных советских войск. Мятежные агитаторы пытались использовать этот факт, чтобы как-то поднять мрачное настроение, царившее в Кронштадте. Они писали 10 марта в своей газете: «Наш боевой призыв услышан. Уже подходят резервы. Наши братья, рабочие и крестьяне, через головы большевиков подают нам руку помощи» и т. д. [395]
Все это была ложь, о чем хорошо знали те, кто сочинял подобное. Не подходили никакие «резервы», а рабочие и крестьяне России не поддержали кронштадтских заговорщиков. Главари «ревкома» понимали это. Но понимали они и другое: без помощи извне крепость долго не продержится. Значит… И вот, в том же номере мятежной газеты от 10 марта появляется сообщение о передаче кронштадтского радио «Всем… всем… всем…» Вначале шли обычные пропагандистские лозунги против «белогвардейских генералов» и т. п., а затем: «Но если бы наша борьба затянулась, мы, может быть, и будем вынуждены обратиться к внешней помощи продовольствием для наших раненых героев, детей и гражданского населения». Извиняющийся тон этой фразы в высшей степени характерен. Ведь все понимали, что «внешняя помощь» может прийти только от международной буржуазии, ведь только она имела хлеб и консервы, уголь и обмундирование, не говоря уже о патронах и снарядах. Как же быть с излюбленным лозунгом мятежных главарей, что восставший Кронштадт есть «гроза контрреволюции справа и слева»? «Ревком» все дальше и дальше скатывался на путь предательства по отношению к Советскому государству, к отказу от собственных лозунгов и деклараций. Практические действия такого рода последовали скорее, чем даже можно было ожидать.
В своих печатных заявлениях лидеры мятежа всячески открещивались от каких-либо связей за рубежом. Однако это был опять-таки сознательный обман масс. Радиостанция г. Ревеля приняла 14 марта следующий призыв кронштадтского «ревкома», адресованный ни много ни мало, как «редакциям всех газет Европы». Вот полный текст этого документа: «Редакционная коллегия «Известий Временного революционного комитета», желая дать всему миру возможность установить, за что борется геройский гарнизон и рабочие крепости, призывает в Кронштадт товарищей-корреспондентов всех стран. Коммунисты, опасаясь, что миру станет известна правда, не пропускают никого через Россию, и поэтому мы предлагаем вам потребовать от Финляндии визы на проезд. Просим заручиться полномочиями от своих редакций. Гарантируем полную безопасность». [396]
Содержание документа настолько выразительно, что комментариев не требует: мятежники с нетерпением ждут «товарищей-корреспондентов» из буржуазных стран. Гораздо важнее отметить другое: текст этой радиограммы (в отличие от других) в «Известиях ВРК Кронштадта» опубликован не был. Как видно, мятежные руководители отлично понимали, что массы рядовых матросов и солдат гарнизона настроены враждебно ко всяким «товарищам-корреспондентам» из-за рубежа, поэтому вынуждены были скрывать действия такого рода.
Впрочем, как уже говорилось, множество корреспондентов и без приглашения «ревкома» устремилось в Ревель и Гельсингфорс. И пока неизвестно, сколько среди всех этих газетчиков, сомнительных представителей благотворительных организаций и подозрительных «общественных деятелей» было агентов секретных служб и каких именно.
Итак, уже на вторую неделю своего существования главари кронштадтских «клешников», восставшие против Советской власти под «советским» флагом, уже попросили у зарубежных капиталистов помощи: хлеба и пропагандистских материалов. И эти их призывы без ответа не остались.
Деятели русской эмиграции очень хорошо понимали, чего стоит и чем пахнет этот самый хлеб для мятежного Кронштадта. Разумеется, в белоэмигрантских газетах писали о гуманности, о человечности и т. п. Но «в своем кругу» вещи назывались своими именами. Год спустя после событий в руки советских органов попала конфиденциальная переписка эсеровских деятелей периода кронштадтских событий. Из нее явствует, что хлеб для мятежников был лишь наживкой на крючках, которые подбрасывались «ревкому». А планы строились серьезные, во всероссийском масштабе.
Один из лидеров эсеров, В. М. Зензинов, писал 8 марта 1921 г. представителю эсеровской партии в Париже Е. Ф. Роговскому:
«Обеспечение продовольствием — сейчас самое важное дело. Если бы мы могли сейчас действительно продвинуть продовольствие в Кронштадт, мы сумели бы разблаговестить по всему миру. А когда Советская Россия узнает, что освободившийся от большевиков Кронштадт немедленно получил от Европы продовольствие, — эта весть будет искрой в бочку пороха».
Далее в том же письме называли уже конкретные возможности:
«…Сейчас имеется в Амстердаме 50 вагонов муки (то есть 50 000 пудов). По простой телеграмме весь этот груз может быть немедленно направлен в. Ревель (он уже погружен), и через две недели эта мука могла быть в Кронштадте».
В другом письме от 13 марта Зензинов сообщал, что эсеровский эмиссар, находящийся в Праге,
«16 марта выезжает обратно в Ревель уже в качестве официального дипломатического представителя чехословацкого правительства… и советует, как это лучше проделать технически, чтобы не узнали агенты ЧК и Литвинов не запротестовал». [397]
Советская авиаразведка регулярно патрулировала над островом Котлин. В донесениях пилотов обязательно шла речь обо всем замеченном на льду залива в направлении финского берега. Первые дни мятежа заснеженная ледяная поверхность оставалась безжизненной. Но вот в 18 час. 11 марта пилот лаконично доложил: «От северо-западной оконечности острова Котлин к Финляндии дорога». [398] На второй день было обнаружено уже две дороги, причем по одной из них двигались пять подвод. [399] В дальнейшем сообщение с финским берегом осуществлялось регулярно вплоть до падения мятежной крепости. Впоследствии члены «ревкома» показали, что из Финляндии было получено не менее 400 пуд. продовольствия и папиросы. [400]
По сообщениям белогвардейской печати, «помощь» мятежникам продовольствием оказывали из Финляндии представители русского (закордонного) Красного Креста. Еще до падения мятежной крепости два члена «ревкома», И. Орешин и Н. Архипов, перебрались в Териоки якобы для связи с международным Красным Крестом. [401] — Наконец, в Риге кипучую деятельность по оказанию помощи мятежникам развернул представитель американского Красного Креста полковник Райан, связанный, по его собственным словам, с деятелем белоэмиграции Цеитлером. [402] Протянув руку за экономическим и политическим подаяниями к реакционной эмиграции и международной буржуазии, кронштадтский «ревком» одновременно неизбежно шел на уступки в области идеологической. Конечно, об этом не говорилось на открытых заседаниях мятежных заправил, «Известия ВРК Кронштадта» за все время своего существования продолжали открещиваться от «контрреволюции справа». Более того. Печатный орган «ревкома», позируя перед массами, счел даже нужным однажды отмежеваться от лозунга созыва Учредительного собрания.