– Нет-нет, не говорите этого, – возразил мистер Мигльс, – это не дружеский ответ. Я чувствую себя задетым, когда слышу рассуждения о каких-то последствиях, которые должно было предвидеть, о том, что теперь уж поздно, и тому подобное.
– Чувствуете себя задетым, папа Мигльс? – спросила миссис Гоуэн. – Не удивляюсь этому.
– Ну, сударыня, – отозвался мистер Мигльс, – я надеялся, что вы по крайней мере удивитесь, потому что задевать умышленно за такие деликатные струны невеликодушно.
– Ну, знаете, – возразила миссис Гоуэн, – я ведь не ответственна за вашу совесть.
Бедный мистер Мигльс взглянул на нее с изумлением.
– Если мне, к несчастью, приходится вместе с вами расхлебывать кашу, которую вы заварили по своему вкусу, – продолжила миссис Гоуэн, – не браните же меня за то, что она оказалась невкусной, папа Мигльс.
– Послушайте, сударыня, – произнес мистер Мигльс, – стало быть, вы утверждаете…
– Папа Мигльс, папа Мигльс, – перебила миссис Гоуэн, которая становилась тем хладнокровнее и спокойнее, чем больше он горячился, – чтоб не вышло путаницы, я лучше буду говорить сама и избавлю вас от труда объясняться за меня. Вы сказали «стало быть, вы утверждаете…» С вашего позволения я докончу эту фразу. Я утверждала – не для того, чтобы упрекать вас или колоть вам глаза: теперь это бесполезно, – мне же нужно только выяснить существующие обстоятельства что с начала до конца я была против ваших планов и уступила только с большой неохотой.
– Мать, – воскликнул мистер Мигльс, – ты слышишь? Артур, вы слышите?
– Так как эта комната обыкновенных размеров, – сказала миссис Гоуэн, осматривая ее и обмахиваясь веером, – и как нельзя лучше приспособлена для беседы, то я полагаю, что меня слышат все находящиеся в ней.
Несколько минут прошло в молчании, прежде чем мистер Мигльс успел овладеть собой настолько, чтобы не разразиться вспышкой гнева при первом же слове. Наконец он сказал:
– Сударыня, мне неприятно говорить о прошлом, но я должен напомнить вам мои мнения и мой образ действий во всей этой несчастной истории.
– О милейший мой, – сказала миссис Гоуэн, улыбаясь и покачивая головой, – я их отлично понимала, могу вас уверить.
– Никогда, сударыня, никогда до этого времени не знал я горя и тревоги. Но это время было для меня таким горьким, что… – Мистер Мигльс не мог продолжать от волнения и провел платком по лицу.
– Я очень хорошо понимала, в чем дело, – ответила миссис Гоуэн, спокойно поглядывая поверх веера. – Так как вы обратились к посредничеству мистера Кленнэма, то и я обращусь к нему же. Он знает, понимала я или нет.
– Мне очень неприятно, – сказал Кленнэм, видя, что все взоры обратились на него, – принимать участие в этом споре, тем более что я хотел бы сохранить добрые отношения с мистером Гоуэном. У меня есть весьма веские причины для такого желания. В разговоре со мной миссис Гоуэн приписывала моему другу, мистеру Мигльсу, известные виды на этот брак; я же старался разуверить ее. Я говорил, что мне известно (и мне действительно известно), как упорно мистер Мигльс противился этому браку.
– Видите! – сказала миссис Гоуэн, обращая ладони к мистеру Мигльсу, точно само правосудие, советующее преступнику сознаться, так как улики очевидны. – Видите? Очень хорошо! Теперь, папа и мама Мигльс, – при этих словах она встала, – позвольте мне положить конец этому чудовищному препирательству. Я не скажу о нем ни слова. Замечу только, что оно может служить лишним доказательством того, что всем нам известно по опыту: такие вещи никогда не удаются, «не вытанцовываются», как выразился бы мой бедный мальчик, – одним словом, что из этого ничего не выйдет.
– Какие вещи? – спросил мистер Мигльс.
– Бесполезны всякие попытки к сближению, – продолжила миссис Гоуэн, – между людьми, прошлое которых так различно, которых свел вместе случайный брак и которые не могут смотреть с одинаковой точки зрения на обстоятельства, послужившие их сближению. Из этого ничего не выйдет.
– Позвольте вам сказать, сударыня… – начал мистep Мигльс.
– Нет, не нужно! – возразила миссис Гоуэн. – К чему? Это факт, не подлежащий сомнению. Ничего не выйдет. И потому, с вашего позволения, я пойду своей дорогой, предоставив вам идти своей. Я всегда буду рада принять у себя хорошенькую жену моего бедного мальчика и всегда буду относиться к ней ласково. Но такие отношения – полусвои, получужие, полуродня, полузнакомые – нелепы до смешного. Уверяю вас, из этого ничего не выйдет.
С этими словами вдова любезно улыбнулась, сделала общий поклон – скорее комнате, чем присутствующим, и распростилась навсегда с папой и мамой Мигльс. Кленнэм проводил ее до экипажа, похожего на коробку для пилюль, она уселась в него, сохраняя безмятежно-ясный вид, и укатила.
С этого времени вдова нередко рассказывала с легким и беззаботным юмором, как после тяжких разочарований нашла невозможным продолжать знакомство с этими людьми, родными жены Генри, которые так отчаянно старались поймать его. Не решила ли она заблаговременно, что отделаться от них для нее выгодно, так как это придаст более убедительный вид ее излюбленной выдумке, избавит от мелких стеснений и решительно ничем не грозит ей (обвенчанных не разведешь, а мистер Мигльс обожает свою дочку)? Об этом знала она одна. Впрочем, и автор этой истории может ответить на этот вопрос вполне утвердительно.
Глава IX. Появление и исчезновение
– Артур, дорогой мой, – сказал мистер Мигльс на другой день вечером, – мы потолковали с матерью и решили, что так оставлять нельзя. Наша элегантная родственница, вчерашняя почтенная леди…
– Понимаю, – сказал Артур.
– Мы боимся, – продолжил мистер Мигльс, – что это украшение общества, эта образцовая и снисходительная дама может набросить на нас тень. Мы многое можем вынести ради Милочки, но не считаем нужным, так как не видим в этом пользы для нее.
– Так, – сказал Артур, – продолжайте.
– Изволите видеть, – произнес мистер Мигльс, – она может поссорить нас даже с зятем, может поссорить нас с дочерью, может создать семейную неурядицу. Не правда ли?
– Да, в ваших словах много справедливого, – сказал Артур.
Он взглянул на миссис Мигльс, которая всегда была на стороне доброго и справедливого, и прочел на ее честном лице просьбу поддержать мистера Мигльса.
– И вот, нас так и подмывает, меня и мать, упаковать наши чемоданы и махнуть в сторону Allons и Маrchons. Я хочу оказать, нам пришло в голову съездить через Францию в Италию повидать нашу Милочку.
– И прекрасно сделаете, – сказал Артур, тронутый выражением материнской нежности на открытом лице миссис Мигльс (она, по всей вероятности, в свое время очень походила на дочь), – ничего лучше не придумать. И если вы спросите моего совета, так вот он: поезжайте завтра.
– Право! – воскликнул мистер Мигльс. – Мать, а ведь это идея!
Мать, бросив на Кленнэма благодарный взгляд, крайне тронувший его, выразила свое согласие.
– К тому же, Артур, – сказал мистер Мигльс, и старое облако затуманило его лицо, – мой зять снова влез в долги, и похоже на то, что я снова должен выручать его. Пожалуй, ради этого одного мне следует съездить к нему и дружески поговорить с ним. Да вот еще и мать волнуется (оно и естественно) насчет здоровья Милочки и боится, не чувствует ли она себя одинокой. Ведь и в самом деле это далекий край, и во всяком случае для нее чужбина, не то что в своем гнезде.
– Все это верно, – сказал Артур, – и все это только лишние поводы ехать.
– Очень рад, что вы так думаете: это заставляет меня решиться. Мать, дорогая моя, собирайся! Теперь мы лишились нашего милого переводчика (она чудесно говорила на трех языках, Артур, да вы сами слышали), теперь уж придется тебе вывозить меня, мать. Один бы я совсем пропал, Артур, один я и шага не сделаю Мне и не выговорить ничего, кроме имен существительных, да и то которые попроще.
– Что бы вам взять с собой Кавалетто? – предложил Артур. – Он охотно отправится с вами. Мне было бы жаль потерять его, но ведь вы доставите его обратно в целости.
– Очень вам благодарен, дружище, – ответил мистер Мигльс, – но я думаю, что лучше обойтись без него. Пусть уж лучше меня вывозит мать. Кавальлюро (вот уж я и запнулся на его имени: оно звучит точно припев комической песни) так нужен вам, что я не хочу его увозить. Да и бог его знает, когда еще мы вернемся; нельзя же брать его на неопределенное время. Наш дом теперь не то, что прежде. В нем не хватает только двух жильцов: Милочки и бедняжки Тэттикорэм, а выглядит он совсем пустым. Кто знает, когда мы вернемся сюда. Нет, Артур, пусть уж меня вывозит мать.
«Пожалуй, им в самом деле лучше будет одним», – подумал Кленнэм и решил не настаивать на своем предложении.
– Если вам вздумается побывать здесь в свободную минуту, – прибавил мистер Мигльс, – мне будет приятно думать и матери тоже… я знаю, что вы оживляете этот уголок частицей его прежней жизни и что дружеские глаза смотрят на портрет малюток на стене. Вы так сроднились с этим местом и с нами, Артур, и все мы были бы так счастливы, если бы судьба решила… Но позвольте: надо посмотреть, хороша ли погода для отъезда!
Мистер Мигльс поперхнулся, откашлялся и взглянул в окно.
Погода, по общему мнению, оказалась вполне благоприятной, и Кленнэм поддерживал разговор в этом безопасном направлении, пока все снова не почувствовали себя легко и свободно; затем он незаметно перешел к мистеру Гоуэну, распространился о его быстром уме и приятных качествах, которые выступают особенно ярко, если с ним обращаться осторожно; сказал несколько слов о его несомненной привязанности к жене. Он достиг своей цели: добрейший мистер Мигльс развеселился и попросил мать засвидетельствовать, что его искреннее и сердечное желание – сойтись с зятем на почве взаимного доверия и дружбы. Спустя несколько часов мебель была одета в чехлы, или, как выразился мистер Мигльс, дом завернул свои волосы в папильотки, а через несколько дней отец и мать уехали, миссис Тиккит и доктор Бухан поместились на своем посту у окошка, и одинокие шаги Артура шуршали по сухой опавшей листве садовых аллей.