– Я и не придаю значения этому обстоятельству и упомянул о нем только для объяснения своего визита и просьбы, с которой я намерен к вам обратиться.
– О, у вас есть просьба! То-то мне показалось, – ее красивое лицо искривилось насмешкой, – что ваши манеры сделались как будто мягче, мистер Кленнэм.
Он ничего не возразил, ограничившись легким отрицательным жестом, и перешел к исчезновению Бландуа. Возможно, она слышала об этом исчезновении? Нет. Хотя он считал это возможным, она ничего не слыхала. Пусть он взглянет кругом (прибавила она) и спросит себя, можно ли думать, что известия из внешнего мира достигают ушей женщины, которая заперлась здесь наедине с собственным сердцем. Высказав это тоном, который убедил его в ее искренности, она спросила, что он подразумевает под исчезновением. Он рассказал подробно об обстоятельствах дела, прибавив, что ему хочется разъяснить эту загадку и уничтожить темные подозрения, нависшие над домом его матери. Она выслушала его с очевидным удивлением и, по-видимому, заинтересовалась происшествием, но все-таки старалась скрыть это, не изменяя своей сдержанной, гордой, замкнутой манере. Когда он окончил свой рассказ, она заметила:
– Вы еще не сообщили мне, сэр, какое мне дело до всего этого и в чем заключается ваша просьба. Потрудитесь объяснить.
– Я полагаю, – сказал Кленнэм, упорствуя в своей попытке смягчить ее гнев, – что, находясь в отношениях (кажется, могу даже сказать: в близких отношениях) с этим человеком…
– Вы, разумеется, можете говорить что вам вздумается, – заметила она, – но я не ручаюсь за верность ваших или чьих бы то ни было предположений, мистер Кленнэм.
– Находясь, во всяком случае, в личных отношениях с ним, – продолжил Кленнэм, изменяя форму своего заявления в надежде сделать его более приемлемым, – вы можете сообщить мне что-нибудь о его прошлом, о его стремлениях и привычках, постоянном месте жительства. Можете дать хоть какие-нибудь указания, с помощью которых я отыщу его или узнаю, что с ним сталось. Вот моя просьба, и я обращаюсь к вам в крайне тяжелом душевном состоянии, к которому, надеюсь, вы не отнесетесь безучастно. Если вы найдете необходимым поставить мне какие-нибудь условия, я заранее принимаю их.
– Вы случайно встретили меня на улице с этим человеком, – заметила она, очевидно, к его огорчению, более занятая своими собственными размышлениями об этом предмете, чем его просьбой. – Стало быть, вы видали его раньше?
– Не раньше, потом. Я никогда не видал его раньше, но встретился с ним в тот же вечер, после которого он исчез, встретился в доме моей матери. Там я и оставил его. Вы прочтете в этом объявлении все, что известно о нем.
Он подал ей печатное объявление, которое она прочла, по-видимому, с большим вниманием.
– Это больше, чем я знаю о нем, – сказала она, возвращая листок.
В глазах Кленнэма отразилось горькое разочарование, может быть даже недоверие, потому что она прибавила тем же враждебным тоном:
– Вы не верите? Я же сказала правду. Что касается отношений, то они существовали, по-видимому, между ним и вашей матерью. А между тем вы поверили ее заявлению, будто она ничего не знает о нем.
Двусмысленный тон этих слов и улыбка, которой они сопровождались, вызвали краску на лице Кленнэма.
– Видите ли, сэр, – продолжила она с каким-то жестоким удовольствием, – я буду с вами откровенна, как вы того желаете. Сознаюсь, что если бы я заботилась о мнении других (я о нем не забочусь), о сохранении доброго имени (мне решительно все равно, доброе у меня имя или нет), то я сочла бы себя в высшей степени скомпрометированной близкими отношениями с подобным субъектом. Но он никогда не входил в мою комнату, никогда не засиживался у меня за полночь.
Она вымещала на нем свою злобу, обратив против него его же сообщение. Не в ее натуре было щадить человека; совесть ее не мучила.
– Не считаю нужным скрывать от вас, что это низкий продажный негодяй, которого я встретила в Италии (я была там недавно) и которым воспользовалась как подходящим орудием для моих целей. Скажу вкратце: мне требовался для моей прихоти, для удовлетворения сильного желания шпион, готовый на все ради денег. Я наняла эту тварь. Могу вас уверить, что, если бы требовалось зарезать кого-нибудь и у меня хватило бы денег заплатить ему (а он мог совершить убийство в темноте без всякого риска), он ни на минутy не остановился бы перед ним. По крайней мере, таково мое мнение о нем, и, кажется, оно не слишком расходится с вашим. Полагаю (следуя вашему примеру), что мнение о нем вашей матушки совершенно иного рода.
– Позвольте вам напомнить, – сказал Кленнэм, – что мою мать свели с этим человеком торговые дела.
– По-видимому, весьма настоятельные, – заметила мисс Уэд, – в довольно поздний для деловых переговоров час.
– Вы хотите сказать, – возразил Артур, чувствуя почти физическую боль от этих хладнокровных уколов, силу которых он уже раньше почувствовал, – что тут есть что-нибудь…
– Мистер Кленнэм, – спокойно перебила она, – вспомните, что я говорила об этом человеке. Повторяю, это подлый, продажный негодяй. Такая тварь не пойдет туда, где не ожидает для себя выгоды. Если бы он не рассчитывал на выгоду, вы бы не увидели нас вместе.
Утомленный этим настойчивым подчеркиванием темной стороны дела, возбуждавшего глухие подозрения в нем самом, Кленнэм молчал.
– Я говорю о нем, как будто бы он был жив, – прибавила она, – но, может быть, его уже прикончил кто-нибудь. Почем я знаю? Мне он больше не нужен.
Артур Кленнэм медленно поднялся с тяжелым вздохом и печальным лицом. Она не встала, но, бросив на него подозрительный взгляд и гневно сжав губы, сказала:
– Ведь он, кажется, приятель вашего дорогого друга, мистера Гоуэна? Отчего бы вам не обратиться к вашему другу?
Артур хотел было ответить, что Гоуэн вовсе не друг ему, но, вспомнив свою старую борьбу и решение, к которому она привела его, удержался и сказал:
– Во-первых, он не видал Бландуа с тех пор, как тот уехал в Англию; во-вторых, ничего о нем не знает. Бландуа – всего лишь его случайный знакомый, с которым они встретились за границей.
– Случайный знакомый, за границей! Да, вашему другу остается только развлекаться со знакомыми, какие подвернутся под руку, имея такую жену. Я ненавижу его жену, сэр.
Она сказала это с такой сосредоточенной подавленной злобой, что Кленнэм невольно остановился. Злоба сверкала в ее темных глазах, дрожала в ее ноздрях, воспламеняла даже ее дыхание, но лицо ее оставалось спокойным и ясным, а поза – непринужденной и высокомерно-изящной, как будто она находилась в самом равнодушном настроении.
– Не может быть, чтобы вам подали повод к такому чувству, которого, я уверен, никто не разделяет с вами, – вот все, что я могу сказать вам, – заметил Кленнэм.
– Вы можете, если угодно, спросить у вашего дорогого друга, что он думает об этом, – возразила она.
– Я не в таких близких отношениях с моим дорогим другом, – сказал Кленнэм, не выдержав характера, – чтобы разговаривать с ним об этом предмете, мисс Уэд.
– Я ненавижу его, – ответила она, – еще сильнее, чем его жену, потому что была так глупа одно время и так неверна самой себе, что почти влюбилась в него. Вы встречались со мной, сэр, только при обычных обстоятельствах и, наверно, приняли меня за обыкновенную женщину – быть может, несколько более своенравную, чем другие. Если так, то вы не знаете, что такое моя ненависть, да и не можете знать, не зная, как тщательно я изучала самое себя и окружающих. Потому-то мне и хотелось рассказать вам свою жизнь: не ради вашего участия, которым я не дорожу, а для того, чтобы, вспоминая о вашем дорогом друге и его жене, вы вспоминали и о том, что такое моя ненависть. Дать вам то, что я написала для вас, или не нужно?
Артур попросил дать ему эти записки. Она подошла к столу, открыла его и достала из ящика несколько листков бумаги. Протянув их Кленнэму, она сказала, ничуть не смягчившись, почти не обращаясь к нему, а точно разговаривая со своим собственным отражением в зеркале и стараясь оправдать перед ним свою злобу:
– Теперь вы узнаете, что такое моя ненависть. Довольно об этом. Сэр, в Лондоне ли, во время моей случайной остановки в дешевой квартире заброшенного дома, или в Кале – вы везде найдете со мною Гарриет. Быть может, вам желательно ее увидеть? Гарриет, подите сюда!
Она позвала вторично. Вошла Гарриет, бывшая Тэттикорэм.
– Здесь мистер Кленнэм, – сказала мисс Уэд, – он явился не за вами; он отказался от мысли вернуть вас… Я полагаю, вы отказались?
– Не имея ни власти, ни влияния – да, – ответил Кленнэм.
– Как видите, он явился не за вами, но все-таки ищет одного человека. Ему нужен Бландуа.
– С которым я видел вас на Стрэнде, – напомнил Кленнэм.
– Если вы знаете о нем что-нибудь, Гарриет, кроме того, что он приехал из Венеции (это мы все знаем), скажите мистеру Кленнэму.
– Я ничего больше не знаю о нем, – сказала девушка.
– Довольно с вас? – спросила мисс Уэд у Кленнэма.
Он не имел причины не верить им: манеры девушки были так естественны и голос звучал так искренно, что его последние сомнения рассеялись и он ответил:
– Мне приходится разузнавать повсюду.
Кленнэм еще не собирался уходить, но, видя, что он встал, девушка подумала, что он уходит. Она быстро взглянула на него и спросила:
– Здоровы ли они, сэр?
– Кто?
Она хотела было сказать «да все они», но передумала, взглянула на мисс Уэд и сказала:
– Мистер и миссис Мигльс.
– Они были здоровы, когда я в последний раз получил о них известие. Они за границей. Кстати, позвольте мне предложить вам один вопрос. Правда ли, что вас видели там?
– Где? Где меня видели? – спросила девушка, угрюмо опуская глаза.
– В коттедже, у садовой калитки.
– Нет, – сказала мисс Уэд. – Она там и близко не была.
– Вы ошибаетесь, – сказала девушка. – Я была там в последний раз, когда мы посещали Лондон. Я ездила туда вечером, когда вас не было дома, и смотрела в калитку.