– Да, – ответила она, несколько повысив голос.
– Я сказал, что это наше последнее совещание. Позвольте мне напомнить вам два предыдущих.
– В этом нет надобности.
– Черт побери, сударыня, – разгорячился он, – это моя прихоть. Кроме того, это проясняет положение. Первое совещание ограничивалось формальностями. Я имел честь познакомиться с вами, представить рекомендательное письмо. Я авантюрист, сударыня, к вашим услугам, но мои изящные манеры доставили мне популярность в качестве преподавателя языков среди ваших соотечественников, которые хоть и выглядят такими же накрахмаленными, как их воротнички, в отношениях друг к другу, но всегда готовы растаять перед иностранным джентльменом с изящными манерами. Тогда же мне удалось подметить в этом почтенном доме, – он с улыбкой огляделся, – кое-какие мелочи, убедившие меня в том, что я имел высокое удовольствие познакомиться с той самой леди, которую искал. Этим я и удовольствовался. Я дал честное слово нашему милому Флинтуинчу, что еще возвращусь, затем милостиво удалился.
Лицо миссис Кленнэм не выражало ни спокойствия, ни тревоги. Молчал ли он или говорил, она смотрела на него все так же спокойно и сурово, с тем же выражением готовности к чему-то необычайному.
– Я говорю «милостиво удалился», так как, конечно, с моей стороны было очень милостиво уйти, не обеспокоив леди. Милосердие в характере Риго – Бландуа. Это было вместе с тем весьма тонко сделано, так как оставляло вас в неопределенном положении, в ожидании визита, возбуждавшего в вас смутные опасения. Но ваш покорнейший слуга – дипломат. Клянусь Небом, сударыня, он дипломат. Вернемся к делу. Не назначив заранее дня, я являюсь к вам вторично и сообщаю, что у меня есть вещица, которую могу продать, если же она останется непроданной, то жестоко скомпрометирует глубоко уважаемую мной леди. Я излагаю дело в общих чертах. Я требую… кажется, тысячу фунтов. Может быть, вы поправите меня?
Принужденная отвечать, она неохотно сказала:
– Вы требовали тысячу фунтов.
– Теперь я требую две. Таковы невыгоды отсрочки. Но будем продолжать по порядку. Вы не соглашаетесь – мы расходимся. Я подшучиваю, шутливость – в моем характере. Шутя я пропадаю без вести. Да уж только за то, чтобы избавиться от подозрений, возбужденных моим исчезновением, стоило заплатить половину назначенной мной суммы. Случай и шпионы расстраивают мою шутку и срывают плод, быть может (кто знает? Только вы да Флинтуинч), уже созревший. И вот, сударыня, я снова появляюсь здесь, уже в последний раз. Слышите, в последний раз.
Постучав каблуками о ножку стула и встретив нахальным взглядом ее суровые глаза, он заговорил более грубым тоном:
– Ба! Постойте. Будем действовать по порядку. Не угодно ли уплатить по счету из гостиницы согласно условию? Через пять минут мы, чего доброго, будем на ножах. Я не стану ждать, а то вы меня надуете. Платите. Отсчитывайте мне деньги.
– Возьмите у него счет и заплатите, Флинтуинч, – сказала миссис Кленнэм.
Он швырнул счет в физиономию мистеру Флинтуинчу и, протянув руку, крикнул:
– Платите! Раскошеливайтесь! Чистоганом!
Иеремия взял счет, бросил бешеный взгляд на итог, достал из кармана маленький полотняный кошелек и положил деньги в протянутую руку.
Риго побренчал деньгами, взвесил их на ладони, слегка подбросил кверху, поймал и снова побренчал.
– Этот звук для храброго Риго – Бландуа точно запах свежего мяса для тигра. Так как же, сударыня? Сколько дадите?
Он неожиданно повернулся к ней с угрожающим жестом руки, в которой зажал деньги, точно собирался нанести удар.
– Я вам скажу то же, что говорила раньше: мы не так богаты, как вы думаете, и ваше требование является чрезмерным. В настоящую минуту я не имею возможности исполнить такое требование, если даже соглашусь на него.
– «Если»! – воскликнул Бландуа. – Послушайте эту леди с ее «если». Так вы, пожалуй, скажете, что не согласны?
– Я скажу то, что сама хочу сказать, а не то, что вы хотите сказать за меня.
– Говорите же, согласны или нет? Живо! Говорите, а не то я знаю, что мне нужно делать.
Она отвечала прежним тоном, не ускоряя и не замедляя своей речи:
– Кажется, вы завладели какой-то бумагой или бумагами, которые мне, конечно, желательно было бы получить обратно.
Риго с хохотом забарабанил каблуками о пол и побренчал деньгами.
– Я думаю! В этом-то я вам верю!
– Быть может, эта бумага стоит того, чтобы я за нее заплатила, но сколько именно – я не могу сказать.
– Что за черт! – сказал он злобно. – Это после недельной-то отсрочки?
– Да. Я не стану при моих скудных средствах, так как, повторяю, мы скорее бедны, чем богаты, платить за то, что мне доподлинно неизвестно. Вот уже третий раз вы являетесь с какими-то намеками и угрозами. Говорите толком, в чем дело, или убирайтесь куда хотите и делайте что хотите. Пусть лучше меня сразу растерзают на куски, но я не хочу, чтобы со мной играли как кошка с мышью.
Он так пристально посмотрел на нее сдвинутыми глазами, что его зловещие взгляды, казалось, скрещивались над крючковатым носом, и после продолжительной паузы сказал со своей адской усмешкой:
– Вы смелая женщина, сударыня.
– Я решительная женщина.
– И всегда были такой… Что, она всегда была такой, Флинтуинч?
– Не отвечайте ему! Теперь его очередь говорить все, что он может сказать, или убираться и делать все, что он может сделать. Вы помните наше решение? Пусть сам выбирает.
Она не опустила глаз перед его зловещим взглядом и не попыталась его избежать. Он снова уставился на нее, но она не шелохнулась. Он соскочил со стола, пододвинул стул к дивану, уселся и, облокотившись на диван, дотронулся до ее руки. Лицо ее оставалось по-прежнему суровым, внимательным и спокойным.
– Итак, вам угодно, сударыня, чтобы я рассказал вам эпизод из одной семейной истории в этом маленьком семейном кружке, – сказал Риго. – Я немножко знаком с медициной. Позвольте-ка ваш пульс.
Она позволила ему взять ее за руку. Нащупав пульс, он продолжил:
– История одного странного брака, одной странной матери, история мести и тайного гнета. Э-ге-ге! Как странно бьется пульс. Вдвое скорее, чем раньше. Это один из симптомов вашей болезни, сударыня?
Ее рука судорожно дрогнула, но лицо оставалось неподвижным. Она вырвала руку, а он продолжал со своей всегдашней улыбкой:
– Я вел жизнь, полную приключений. Я люблю приключения, это в моем характере. Я знал многих авантюристов: интересный народ, приятное общество! Одному из них я обязан сведениями и доказательствами – доказательствами, почтенная леди, относительно интереснейшей семейной истории, к которой я и приступаю. Она позабавит вас. Но… постойте, я и забыл. Надо же дать заглавие истории. Назовем ее историей одного дома. Нет… постойте. Домов много. Назовем ее историей этого дома.
Опираясь на диван левым локтем, раскачиваясь на стуле, дотрагиваясь время от времени до ее руки, чтобы сильнее подчеркнуть свои слова, скрестив ноги, то поглаживая волосы, то покручивая усы, то потирая нос, всегда с угрозой, грубый, наглый, хищный, жестокий, сознающий свою силу, он приступил, не торопясь, к рассказу.
– Итак, я намерен поведать историю этого дома. Начинаю. Жили здесь, скажем, дядя и племянник. Дядя – суровый старый джентльмен с железным характером, племянник – робкий, смирный и забитый.
Тут миссис Эффри, внимательно следившая за сюжетом, сидя на подоконнике, кусая скрученный конец передника и дрожа всем телом, внезапно вскрикнула:
– Не трогай меня, Иеремия! Я слышала в своих снах об отце Артура и его дяде. Он о них говорит. Это было еще до меня, но я слышала в своих снах, что отец Артура был жалкий, нерешительный, запуганный малый, что его, сироту, еще с детства запугали до полусмерти, что и жену ему выбрал дядя, не спрашивая о его желании. Вот она сама сидит здесь. Я слышала это в своих снах, а вы рассказываете это ей самой.
Мистер Флинтуинч погрозил ей кулаком, миссис Кленнэм сурово взглянула на нее, а Риго послал ей воздушный поцелуй.
– Совершенно верно, дорогая миссис Флинтуинч. Вы истинный гений по части снов.
– Я не нуждаюсь в ваших похвалах, – возразила Эффри. – Я не для вас говорю. Но Иеремия уверял, будто это были сны, и я расскажу их.
Тут она снова засунула в рот конец передника, точно хотела заткнуть кому-нибудь глотку – может быть, Иеремии, который трясся от злости, точно от холода.
– Наша милейшая миссис Флинтуинч, – сказал Риго, – обнаруживает поистине чудесную наблюдательность и остроумие. Да. Итак, история продолжается. Дядя приказывает племяннику жениться и говорит: «Племянник, я намерен женить тебя на леди с железным характером, таким же, как у меня, решительной, суровой, с непреклонной волей, на женщине, которая сотрет в порошок более слабого, безжалостной, не способной любить, неумолимой, мстительной, холодной, как камень, и бешеной, как пламя». Ах какая сила воли! Какая высокая энергия! Какой гордый и благородный характер! Я описываю его предполагаемыми словами дядюшки. Ха-ха-ха! Черт побери, я в восторге от этой милой леди.
Лицо миссис Кленнэм изменилось: как-то потемнело, и лоб нахмурился еще сильнее.
– Сударыня, сударыня, – сказал Риго, похлопывая ее по руке, точно его жесткие пальцы играли на каком-нибудь музыкальном инструменте, – я замечаю, что мой рассказ начинает интересовать вас. Я замечаю, что он возбуждает ваше сочувствие. Будем продолжать.
Но прежде чем продолжить, он прикрыл на минуту своей белой рукой ястребиный нос над вздернутыми усами, наслаждаясь эффектом, который он произвел.
– Так как племянник, по справедливому замечанию миссис Флинтуинч, – жалкий малый, которого запугали до полусмерти, то он только опускает голову и отвечает: «Дядюшка, воля ваша. Как вам угодно». Дядюшка делает как ему угодно. Он всегда так делал. Счастливый союз заключен, молодые поселяются в этом очаровательном замке, молодую принимает, скажем, Флинтуинч. А, старый интриган?