– Я полагал, – возразил тот, – что вы, быть может, уже получили извещение из Парижа…
– Мы не получали никакого извещения из Парижа относительно Бландуа, – сказал Иеремия.
– Нет?
– Нет.
Иеремия стоял в своей любимой позе. Улыбающийся мистер Бландуа распахнул свой плащ и засунул руку во внутренний карман, но остановился и с улыбкой в искрящихся глазах, которые показались мистеру Флинтуинчу слишком близко поставленными друг к другу, заметил:
– Как вы похожи на одного моего приятеля! Не точка в точку, положим, как мне показалось в первую минуту, в чем считаю долгом извиниться и извиняюсь, с вашего позволения (готовность признавать свои ошибки – одна из черт моего открытого характера), но все-таки удивительно похожи.
– В самом деле? – буркнул Иеремия довольно нелюбезно. – Но я ниоткуда не получал никакого рекомендательного письма ни о каком Бландуа.
– Так, – сказал незнакомец.
– Так, – подтвердил Иеремия.
Мистер Бландуа, ничуть не обескураженный такой небрежностью со стороны корреспондентов фирмы «Кленнэм и Ко», достал из кармана записную книжку, вынул из книжки письмо и подал его мистеру Флинтуинчу.
– Вы, без сомнения, знакомы с этим почерком. Может быть, письмо говорит само за себя и не требует рекомендаций. Вы гораздо более компетентный судья в этих делах, чем я. На мою беду, я не столько деловой человек, сколько джентльмен, как выражаются (произвольно) в свете.
Мистер Флинтуинч взял письмо с парижским штемпелем и прочел: «Рекомендуем вашему вниманию, по рекомендации одного весьма уважаемого корреспондента нашей фирмы, г-на Бландуа из Парижа…» – и прочее и прочее. «Все услуги и внимание, которое вы можете ему оказать…» – и прочее и прочее. «Прибавим в заключение, что, открыв г-ну Бландуа кредит в размере пятидесяти (50) фунтов стерлингов…» – и прочее и прочее.
– Очень хорошо, сэр, – сказал мистер Флинтуинч. – Присядьте. В пределах, доступных нашей фирме (мы ведем дела на старинный лад, без блеска и треска, на прочном основании) мы будем рады оказать вам всяческие услуги. Я вижу по штемпелю письма, что мы еще не могли получить уведомление. Вероятно, оно прибыло с запоздавшим пароходом, на котором прибыли и вы.
– Что прибыл с запоздавшим пароходом, сэр, – ответил мистер Бландуа, проводя белой рукой по своему ястребиному носу, – я знаю по состоянию моей головы и желудка – отвратительная и невыносимая погода дала себя знать им обоим. Вы встретили меня в том же виде, в каком я сошел с парохода полчаса назад. Я должен был явиться давным-давно, и тогда бы мне не пришлось извиняться; теперь прошу извинения, с вашего позволения, за несвоевременный визит и за то, что напугал – впрочем, нет, вы сказали: не напугал, вторично прошу извинения, – почтенную больную леди, миссис Кленнэм.
Нахальство и самоуверенно-снисходительный тон много значат, так что мистер Флинтуинч уже начинал находить этого господина не на шутку важной особой. Не сделавшись от этого более уступчивым, он поскреб пальцами подбородок и спросил, чем может служить господину Бландуа в настоящее время, когда дела кончены.
– Вот что, – ответил этот джентльмен, пожав плечами, – мне нужно переодеться, закусить, выпить чего-нибудь и поместиться где-нибудь на ночь. Будьте добры указать мне гостиницу. Я совершенно незнаком с Лондоном. Цена не играет для меня роли. Чем ближе, тем лучше. В соседнем доме, если есть.
– Для джентльмена с вашими привычками, – начал мистер Флинтуинч, – не найдется подходящей гостиницы поблизости…
Но мистер Бландуа перебил его, щелкнув пальцами:
– К черту мои привычки, почтеннейший! У гражданина мира нет привычек. Правда, я джентльмен, какой бы там ни было, этого не стану отрицать, но без предрассудков и обхожусь без всяких стеснительных привычек. Чистая комната, горячий обед, бутылка не очень кислого вина – вот все, что мне требуется, но требуется до зарезу, и ради этого я не собираюсь сделать ни одного лишнего шага.
– Тут есть поблизости, – сказал мистер Флинтуинч как-то особенно осторожно, встретившись на мгновение взглядом с беспокойными, сверкающими глазами мистера Бландуа, – тут есть поблизости таверна, которую я могу рекомендовать, но она не отличается хорошим тоном…
– К черту хороший тон! – сказал мистер Бландуа, махнув рукой. – Потрудитесь проводить меня в вашу таверну, если это не слишком затруднит вас, и я буду вам бесконечно обязан.
Мистер Флинтуинч надел шляпу и со свечой проводил гостя в переднюю. Тут, поставив подсвечник, он вспомнил о больной и сказал, что ему нужно предупредить ее о своей отлучке.
– Будьте любезны, – сказал гость, – передать ей мою карточку и прибавить, что я был бы счастлив лично засвидетельствовать свое почтение миссис Кленнэм и извиниться за беспокойство, которое причинило мое появление в этом мирном убежище, если только она соблаговолит принять меня, после того как я переоденусь и подкреплю свои силы.
Иеремия отправился с этим поручением, а вернувшись, сказал:
– Она будет рада принять вас, сэр, но, сознавая, что комната больной не может представлять ничего привлекательного, просит меня передать вам, что не будет в претензии, если вы предпочтете уклониться от визита.
– Уклониться от визита значило бы проявить невнимание к даме, – возразил галантный Бландуа, – а проявить невнимание к даме значило бы обнаружить нерыцарское отношение к прекрасному полу; рыцарское же отношение к прекрасному полу – одна из черт моего характера.
Высказав свои рыцарские взгляды, он перекинул через плечо запачканную грязью полу своего плаща и последовал за мистером Флинтуинчем в таверну, захватив по дороге своего носильщика с чемоданом, дожидавшегося у ворот.
Таверна оказалась очень скромной, но снисходительность мистера Бландуа не имела границ. Она была слишком объемиста для тесного помещения, в котором приняли его хозяйки: вдова и две дочери, стоявшие за прилавком; не могла уместиться в выбеленной комнатке с этажеркой, куда его пригласили сначала, и совершенно наполнила собой маленькую парадную гостиную, где он поместился наконец. Здесь, переодевшись, причесавшись, в надушенном белье, с большими перстнями на обоих указательных пальцах, мистер Бландуа, поджидавший обеда, развалившись на кушетке под окном, поразительно и зловеще напоминал (несмотря на разницу в обстановке и костюме) некоего г-на Риго, который когда-то точно так же поджидал завтрака, развалившись на выступе окна с железной решеткой в отвратительной марсельской тюрьме.
Его жадность за обедом тоже точь-в-точь напоминала жадность г-на Риго за завтраком. Та же хищная манера придвигать к себе все блюда зараз и, пожирая одно, пожирать глазами остальные. То же грубое себялюбие и полнейшее невнимание к другим, сказывавшееся в бесцеремонном обращении с хозяйскими вещами, с подушками, которые он подкладывал под ноги, с чистыми чехлами, которые он безжалостно мял своим грузным туловищем и огромной черной головой. Те же мягкие гибкие движения рук, напоминавших руки, цеплявшиеся за решетку тюрьмы. Когда же он наелся до отвала и, облизав свои тонкие пальцы, вытер их салфеткой, для полноты сходства недоставало только виноградных листьев.
Этот человек, с его зловещей улыбкой, щетинистыми усами, ястребиным носом, глазами, которые казались подкрашенными, как его волосы, и потому утратившими способность отражать свет, был отмечен самой природой, правдивой, мудрой природой, наложившей на него клеймо: «Берегитесь!» Не ее вина, если это предостережение оказывалось бесполезным. Природу никогда нельзя винить в этом случае.
Покончив с обедом и вытерев пальцы, мистер Бландуа достал из кармана сигару и, по-прежнему развалившись на кушетке, закурил, выпуская из тонких губ тонкие струйки дыма и время от времени обращаясь к ним с речью:
– Бландуа, голубчик, ты-таки возьмешь свое. Ха-ха! Ей-богу, ты хорошо начал, Бландуа. В случае необходимости – превосходный учитель английского или французского языка, самый подходящий для почтенной семьи! Ты сообразителен, остроумен, свободен в обращении, с обворожительными манерами, с интересной наружностью – джентльмен да и только! Ты проживешь джентльменом, милый мой, и умрешь джентльменом. Ты выиграешь любую игру. Все признают твои заслуги, Бландуа. Твой гордый дух покорит общество, которое так жестоко оскорбило тебя. Черт побери, ты горд по натуре и по праву, мой милый Бландуа! – Утешаясь такими речами, мистер Бландуа выкурил сигару и прикончил бутылку вина, затем присел на кушетку и, воскликнув серьезным тоном: – Теперь держись, Бландуа! Ты находчив, собери же всю свою находчивость! – встал и отправился в дом фирмы «Кленнэм и Ко».
Его встретила у дверей миссис Эффри, которая, по приказанию своего супруга, зажгла две свечи в передней, а третью на лестнице и проводила гостя в комнату миссис Кленнэм. Там был приготовлен чай и все, что требуется для приема ожидаемых гостей. Впрочем, приготовления эти в самых торжественных случаях ограничивались тем, что на столе появлялся китайский чайный сервиз, а постель накрывалась чистым темным покрывалом. В остальном изменений не было. Диван в виде катафалка с подушкой, напоминающей плаху, фигура во вдовьем наряде, точно ожидающая казни, уголья, тлеющие в груде золы, решетка, засыпанная золой, чайник над огнем и запах черной краски – все это оставалось неизменным в течение пятнадцати лет.
Мистер Флинтуинч представил джентльмена, рекомендованного вниманию фирмы «Кленнэм и Ко». Миссис Кленнэм, перед которой лежало письмо, наклонила голову и предложила гостю садиться. Они пристально взглянули друг на друга. В этом, впрочем, сказывалось только весьма естественное любопытство.
– Благодарю вас, сэр, за любезное внимание к жалкой больной. Немногочисленные посетители, являющиеся в этот дом по делам, редко вспоминают о моем существовании. Да и странно было бы требовать иного. С глаз долой – из сердца вон. Впрочем, хотя я и благодарна за исключение, но не жалуюсь на общее правило.
Мистер Бландуа самым любезным тоном высказал опасение, что обеспокоил ее, явившись так несвоевременно. Он уже имел случай извиниться перед мистером… виноват… он не имеет чести знать…