— Ага. Я ему, правда, не завидую. У них там теперь такая гнусная каша…
У меня чуть крыша не поехала. Джейсон Стемпл — коп?!
— А как с тем делом, в Джорджтауне? — спросил я, чтобы увести Сэмпсона в сторонку от этой темы.
— Ничего нового, — ответил он, легко переходя на другой предмет. — Я опросил троих из четырех известных нам жертв, и все еще топчусь на одном месте.
— Никто, значит, не желает ничего рассказывать? И это после того, что с ними произошло? Трудно в это поверить. Тебе так не кажется, Джон?
— Кажется. Женщина, с которой я разговаривал сегодня, армейский капитан. Она призналась, что насильник угрожал ее семье. И даже это я с трудом из нее выдавил.
Мы молча допили бутылку. Мои мысли опять переключились на Ким Стаффорд и ее жениха-полицейского.
Сэмпсон передал мне следующую бутылку.
— Вот что, — сказал он. — Мне еще с одной дамой побеседовать нужно — она адвокат, ее тоже изнасиловали. Последний шанс. Может, удастся ее расколоть.
Ага, вот в чем дело.
— В понедельник днем, а?
Я развернулся в вертящемся кресле, чтобы заглянуть в журнал предварительной записи пациентов.
— Знаешь, я весь день занят.
Я открыл вторую бутылку пива. Узкий луч солнца пробился сквозь деревянные жалюзи и коснулся плеча Сэмпсона, вперившего в меня тяжелый, мрачный взгляд. Человек-Гора, вот как я его называл. Другое его прозвище — Двойной Джон.
— В какое время — в понедельник? — спросил я в итоге.
— В три часа. Я за тобой заеду, мой милый. — Он протянул руку и чокнулся со мной пивной бутылкой. — А знаешь, ты мне сегодня обошелся в семь баксов.
— Это каким же образом?
— Дюжина пива, — пояснил он. — Я бы взял полдюжины, если бы знал, что это так легко пройдет.
Глава 60
Понедельник, три часа дня. Мне не следует быть здесь, но тем не менее я здесь.
Адвокатская фирма «Смит, Кертис энд Бреннан» слыла респектабельной. Фешенебельная приемная с деревянными панелями, с последними номерами «Гольф дайджест», «Таун энд кантри» и «Форбс» на столиках по углам говорила сама за себя: клиенты этой фирмы проживают отнюдь не в моем районе.
Мина Сандерленд была младшим партнером этой фирмы, а также третьей известной нам жертвой — третьей в хронологическом порядке. Она полностью соответствовала обстановке офиса — серый деловой костюм от хорошего портного и некая изящная сдержанность, какая иногда встречается у выходцев с Юга. Она провела нас в небольшой конференц-зал и, прежде чем начать разговор, опустила вертикальные жалюзи, закрыв сплошь стеклянную стену.
— Боюсь, вы зря теряете время, — сказала она. — Ничего нового я вам сообщить не могу. Я уже говорила это другим детективам. Несколько раз.
Сэмпсон протянул ей листок бумаги:
— Мы тут подумали, что вот это может нам помочь.
— Что это?
— Черновик заявления для прессы. Если какая-либо информация по этому делу дойдет до общественности, то вот в таком виде.
Пока она просматривала заявление, он продолжал объяснять:
— Публикация этого заявления будет означать, что следователи заняли более жесткую позицию в связи с тем, что ни одна из известных полиции жертв не желает сообщить какие-либо данные о насильнике и свидетельствовать против него.
— И это действительно так? — спросила она, отрываясь от листка.
Сэмпсон уже хотел было ответить, но тут у меня что-то случилось с горлом, и я его перебил. Закашлялся. Прием был неуклюжий, но он отлично сработал.
— Можно вас попросить принести стакан воды? — обратился я к Мине Сандерленд. — Извините меня, пожалуйста.
Когда она вышла, я повернулся к Сэмпсону:
— Не думаю, что ей следует знать, что теперь все зависит только от нее.
— О'кей. Думаю, ты прав. — Сэмпсон кивнул, потом добавил: — Но если она спросит…
— Давай-ка я ею займусь. У меня такое ощущение, что я ее уже понял.
Мои знаменитые «ощущения» уже стали частью моей репутации, но это вовсе не означало, что Сэмпсон сразу со мной согласится. И если бы у нас было больше времени для спора, он бы не отступил так быстро. Но тут вернулась Мина Сандерленд. Она принесла две бутылки минералки «Фиджи», два стакана и даже улыбнулась.
Выпив воды, я заметил, что Сэмпсон откинулся на спинку кресла. Это был знак, что в игру вступаю я.
— Мина, — начал я, — мы хотели бы попытаться найти с вами что-то вроде общего языка. Нечто среднее между тем, о чем вы захотите рассказывать, и тем, что нам необходимо выяснить.
— И что это должно означать? — спросила она.
— Это означает, что нам совершенно необязательно располагать описанием этого человека, чтобы поймать его.
Ее молчание я расценил как свой успех.
— Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Можете отвечать либо «да», либо «нет». Можете даже просто покачать головой, если вам так больше нравится. И если вопрос покажется вам неудобным, его можно пропустить.
Уголки ее рта чуть дрогнули в улыбке. Мой метод уступок был ей совершенно понятен. Я же хотел, чтобы наша беседа не содержала никаких угрожающих моментов.
Она убрала за ухо длинную прядь светлых волос:
— Вы можете продолжать. Пока что.
— В ту ночь, когда этот человек напал на вас, он чем-то конкретным вам угрожал, чтобы вы молчали после того, как он уйдет?
Она сначала кивнула, потом подтвердила:
— Да.
И тут у меня вдруг появилась надежда.
— Он угрожал каким-нибудь людям, которых вы знаете? Членам семьи, друзьям?
— Да.
— Он каким-либо образом связывался с вами после той ночи? Или как-то иначе давал о себе знать?
— Нет. Однажды мне показалось, что я видела его на нашей улице. Но это, видимо, был не он.
— Он угрожал вам только словами или еще чем-то? Может быть, он использовал еще какие-то средства, чтобы обеспечить ваше молчание?
— Да.
Так, тут я попал в десятку. Мина Сандерленд опустила глаза и несколько секунд смотрела на пол, потом снова взглянула на меня. Напряженное выражение на ее лице уступало место решимости.
— Пожалуйста, Мина. Это очень важно.
— Он забрал мою записную книжку, — сказала она. Немного помолчав, она продолжала: — Там была разная информация личного характера — адреса, телефоны. Семьи, моих друзей — они живут в Уэстчестере.
— Понимаю.
Я действительно все понял. Психологический портрет этого монстра уже прорисовывался.
Я молчал, считая про себя до десяти. На счете «семь» Мина заговорила вновь.
— Там еще были фотографии, — сказала она.
— Простите? Фотографии?
— Да, фотографии. Людей, которых он убил. Или по крайней мере утверждал, что убил. И… — Тут она сделала паузу, видимо, собираясь с силами перед следующим признанием, — и они были изуродованы. Он сказал, что использует хирургические скальпели.
— Мина, что еще вы можете рассказать об этих фото, что он вам показывал?
— Он выложил несколько фотографий, но я запомнила только первую. Это самое ужасное зрелище, какое я видела в жизни. — Внезапное воспоминание о пережитом отразилось у нее в глазах, и я понял, что она никогда не забудет этот ужас.
Через несколько секунд она немного успокоилась и произнесла:
— Там были ее руки… — Она снова замолкла.
— Что за руки, Мина?
— Он изуродовал обе кисти. А она была еще живая! И кричала от боли! — Тут ее голос упал до шепота. Мы зашли в опасную зону — это я понял сразу. — Он сказал, что ее звали Беверли. Как будто они были давними друзьями.
— О'кей, — мягко сказал я. — Можем на этом пока закончить, если хотите.
— Я бы хотела, — сказала она. — Но…
— Продолжайте, Мина.
— В ту ночь… у него был скальпель. И на нем уже была чья-то кровь.
Глава 61
Дело-то, оказывается, было чудовищное. И самым скверным было то, что если показания Мины Сандерленд соответствовали истине — да и как могло быть иначе? — то мы имели дело не просто с серийным маньяком-насильником, а еще и с серийным убийцей. И тут мой мозг снова переключился на убийство Марии и на серийные изнасилования того периода. Я попытался отвлечься хоть на минутку. Каждому делу — свой срок.
Я записал все, что сумел запомнить, сразу после беседы с Миной Сандерленд, пока Сэмпсон отвозил меня домой.
Мои предварительные наметки касательно психологического портрета преступника все больше и больше обретали смысл. Надо доверять своим первым впечатлениям. Я помню, об этом подробно говорит в своей книге Малколм Глэдуэлл.
Например, фотографии. Они помогают ему преодолевать депрессию в периоды «простоя». И еще — и это новый, самый жуткий поворот в этом деле — он использует эти «сувениры», чтобы держать жертвы в состоянии постоянного страха.
Когда мы уже ехали через Саут-Ист, Сэмпсон наконец прервал молчание.
— Алекс, я хочу, чтобы ты взялся за это дело. Официально, — сказал он. — Чтобы ты работал вместе с нами. Вместе со мной. Консультировал нас, что ли. Называй это как хочешь.
Я обернулся к нему:
— А мне показалось, что ты малость завелся, когда я перехватил инициативу.
— Ничего подобного. — Он пожал плечами. — Что толку спорить, когда мы получили результат. Кроме того, ты уже влез в него по уши. А так тебе еще и платить за это будут. Да и не откажешься ты теперь, даже если захочешь.
Я покачал головой и нахмурился, но лишь потому, что он был прав. Я уже чувствовал, что у меня начинается профессиональный зуд — все мысли помимо воли возвращались к обстоятельствам дела.
— И что я должен сказать Нане? — спросил я. Этим вопросом я как бы сообщил ему о своем согласии.
— Скажи ей, что ты нам нужен. Скажи, что ты нужен Сэмпсону. — Он свернул направо, на Пятую улицу, к моему дому. — А лучше придумай что-нибудь более солидное. Только она ведь сразу все унюхает, точно, унюхает. По глазам твоим поймет.
— Может, зайдешь?
— Здорово придумал! — Он не выключил мотор, когда остановил машину у тротуара.
— Ладно, я пошел. Пожелай мне удачи в разговоре с Наной.