– Ну и последнее. Но сначала просьба… Постарайтесь, чтобы дети… ваши дети… не видели этого сюжета. Потому что то, что вы увидите сейчас, не только аморально, но и отвратительно по всем параметрам человеческой совести. И нам кажется, закон должен стать на сторону обманутых и обесчещенных.
На экране появилось изображение: Любаня вошла в зал. Алексей Иванович запер за ней дверь, приблизился к девушке вплотную. Их разговор транслировался с субтитрами.
Затем голос Василия Петровича сообщил:
– Сегодня днем эта девушка погибла во время террористического акта, который она пыталась совершить по приказу лидера движения Зуслова Алексея Ивановича.
Хоронили Старкова на Ваганьковском. Люди плакали, не стесняясь слез, – и мужчины, и женщины. Гроб с телом покойного был завален цветами, оркестр вежливо молчал, ожидая, когда батюшка закончит молебен.
Кузьмичев оглядел присутствующих, негромко произнес:
– Я не знаю, что сказать… Могу сказать только то, что погиб друг. Погиб, спасая чужую жизнь. И это вызывает не только слезы благодарности, но и слезы глубокой скорби. Спасибо, Володя, и прости. Я действительно этого никогда не забуду. Буду помнить столько, сколько мне отведено лет жизни. И поверь, Володя, я постараюсь прожить их достойно хотя бы потому, что ты сохранил мне жизнь. Я буду жить только по законам чести и совести. И если я однажды их преступлю, нарушу, ты уже не станешь меня защищать оттуда, – Сергей показал пальцем на небо. – Ты просто попросишь Господа, чтобы он наказал меня… Прощай, друг.
Негромко играл оркестр, люди по-прежнему плакали, бросая цветы на могилу, никто не расходился, все смотрели на заваленный цветами холмик, в который могильщики уже воткнули деревянный крест.
Сергей, Костя и Вован отошли в сторону. Костя сказал:
– Наверно, не к месту. Но есть новость… Может, Володя услышит и тоже порадуется… Антон лидирует на выборах в Сибирске. Причем лидирует с бешеным отрывом.
Кузьмичев посмотрел на него, усмехнулся:
– Нам бы твои радости, Костя.
Вдруг что-то словно толкнуло его сзади, он оглянулся и увидел поодаль Маргеладзе, неотрывно глядящего в их сторону.
Сергей отвел от него взгляд, сказал Вовану:
– Свяжись с Сибирском, пусть Антон переправит сюда Катюшу…
Зуслов сидел в кабинете один, сосредоточенно работал над бумагами. Заглянул охранник, сообщил:
– Алексей Иванович, к вам просятся.
Тот поднял голову.
– Кто?
– Леха.
– Что ему нужно?
– Не говорит. Сказал, личное.
Зуслов подумал, нехотя отложил ручку, кивнул:
– Пусть войдет.
Охранник исчез, и на пороге возник Леха. Он пересек кабинет, в пяти шагах от Зуслова остановился.
– Что нужно? – спросил тот.
Леха молчал.
– Говори быстрей, у меня дела.
Неожиданно парень полез за пазуху, достал пистолет, направил его на Зуслова и несколько раз нажал на курок. Алексей Иванович хотел что-то крикнуть, но уронил голову на стол и затих. Изо лба текла кровь…
В кабинет ворвались охранники, Леха отпрыгнул назад, вставил себе в рот дуло пистолета и выстрелил…
Антон, крепко держа Катюшу за руку, в сопровождении двух охранников вошел с летного поля в зал для встречающих, увидел Кузьмичева и всю его свиту, нагнулся к дочке, негромко сказал:
– А вон и папка…
Катюша пробежала глазами по встречающим, никого из них не выделила, испуганно посмотрела на Антона, почти шепотом ответила:
– Не вижу.
– Вот он, смотри… – и Антон показал на Сергея.
Тот сделал шаг вперед, и девчушка, скорее почувствовав, чем узнав, отца, со всех ног понеслась к нему.
– Папочка! Папа! – обхватила его, повисла на шее, вцепилась ручонками в отцовские плечи. – Папочка, родной! – кричала. – Любимый папочка! Это ты! Я сразу узнала тебя!
Кузьмичев прижимал ее, целовал густые детские волосы, не скрывал слез и только приговаривал:
– Доченька моя… Доча. Доченька…
Потом они мчались в джипе в сопровождении мощной охраны. Катюша не отпускала отца, сидела у него на коленях, крепко обнимала.
– А мамочка где? – спрашивала она отца, заглядывая ему в глаза. – Ее тоже скоро увижу?
– Тоже увидишь, – кивнул Сергей.
– Она в Москве?
– В Москве!
Антон сидел рядом, улыбался довольный и счастливый. Сергей повернулся к нему, виновато произнес:
– Извини, а про губернатора я совсем забыл… У тебя все нормально?
– Более чем, – кивнул тот.
Молчал Николай, молчал и Кузьмичев.
– Это угроза? – спросил наконец Николай. – Шантаж?
– Не угроза и не шантаж, – спокойно ответил Сергей. – Я сделаю так, как сказал. Выступлю в прямом эфире и расскажу всю историю Крота. То есть мою историю. Как меня вербовали, каким образом вели по криминалу, кого я убирал на своем пути, и, главное, назову тех, кто вдохновлял меня на это. В частности, тебя назову. Да и не только… Мало не покажется.
– Тебя не останавливает даже смерть Старкова? Ты же дал клятву на его могиле.
– Смерть Старкова как раз меня окончательно и убедила в том, что пора завязывать… Погиб мужчина в расцвете лет. Во имя чего?
– Во имя будущего.
Кузьмичев ухмыльнулся:
– Боец невидимого фронта? И кто хотя бы раз вспомнит его в этом «будущем»?
– Ну хотя бы ты.
– Слабое утешение… Я, Николай, предпочитаю жить. У меня есть сын, жена.
Николай прошелся по комнате, остановился напротив гостя.
– Твоя жена – убийца. Она убила человека. Ее невозможно освободить.
– Я по вашей милости причастен к сотням убийств. И тем не менее на свободе.
– Это совсем другое дело.
– Это одно и то же, – возразил Сергей.
Николай устало улыбнулся:
– Ты должен хорошо подумать.
– Я уже хорошо подумал. – Кузьмичев поднялся. – И я пришел сюда с решением.
Лицо Николая стало жестким.
– Но ведь мы можем помешать тебе с твоей авантюрой. Элементарно можем помешать. Ты можешь не выйти отсюда. Это ты понимаешь?
– Понимаю. И если так ставится вопрос, хочу предупредить – я предвидел такой вариант и уже записал свое выступление. – Кузьмичев достал из кейса видеокассету, передал собеседнику. – Посмотри, здесь все сказано. И если вы все-таки решите «помешать», этот материал найдет хозяина. И прозвучит еще серьезнее – ты тоже должен это понимать.
Николай повертел кассету в руках, кивнул:
– Ступай, я изучу вопрос.
Под утро, когда было еще темно, к кладбищенскому забору подошел Важа, легко, по-спортивному перемахнул на другую сторону.
Тявкнула в стороне сторожевая собака и умолкла.
Важа, переходя с аллеи на аллею, миновал церковь, добрался, наконец, до памятника Маргеладзе-младшего.
Профессионально и быстро обследовал ближние могилы, осторожно подложил под памятник Маргеладзе небольшой полиэтиленовый пакет. Прикрыл его землей, забросал старыми листьями.
Вокруг было тихо и спокойно.
Маленькая площадка перед памятником Маргеладзе-младшего не вмещала всех пришедших, люди растянулись по ближним аллеям, слушали выступающих.
Говорило какое-то официальное лицо из мэрии.
– …Мы должны искренне и низко поклониться памяти убиенного бандитами! Это был человек достойный, чистый, добрый. Он, несмотря на свою молодость, все-таки успел сделать много красивого и полезного для людей. Вечная память тебе, и пусть земля тебе будет пухом.
Затем выступал Маргеладзе. Он едва справлялся с волнением.
– Брат! Дорогой, единственный, родной! Мне очень плохо без тебя. Да, у меня есть друзья. Очень близкие друзья. Такие, как только что выступавший Игнатий Петрович, человек не последний в этом городе! Но все равно я не могу забыть тебя. Не могу смириться, что тебя больше нет. Что не услышу твой голос, не смогу ощутить твои объятия, обнять тебя в ответ! Прости меня за то, что я до сих пор не наказал тех подонков, которые подняли на тебя руку. Но клянусь, я это сделаю. Я уже их нашел, остается только наказать. Жестоко, по законам чести и справедливости. Ты сейчас слышишь меня, потому что в такой день ты приходишь на землю, чтобы помочь нам, поддержать, успокоить! И я тебе говорю, мой любимый брат… Конечно, рано или поздно мы с тобой встретимся. Там, в другом мире. Но сегодня снова хочу поклясться, что…
И в это время произошел сильный взрыв. Взлетела в воздух тяжелая мраморная плита. Маргеладзе с окровавленной шеей в ужасе оглянулся, попытался сделать несколько шагов и рухнул к подножию памятника. Рядом с ним пытался подняться чиновник из мэрии – живот его был распорот.
Испуганные люди неслись прочь, кричали, падали, звали на помощь.
Важа стоял далеко в стороне, видел все это, какое-то время не в состоянии был двинуться с места, затем развернулся и почти бегом поспешил к выходу.
Кузьмичев собрал в кабинете самых близких людей – Костю, Вована, Антона… Взял со стола бумаги, показал друзьям.
– Здесь все расписано. Вплоть до распределения акций… Президентом корпорации я назначаю тебя, Костя… Вован… извини, Владимир Иванович – твой первый зам. Ну а вам, господин губернатор, – обратился он к Антону, – я просто передаю часть акций, и вы должны использовать их для укрепления своего замечательного края.
– Андреич, – прервал его Вован, – извини, конечно, но это похоже на какой-то бред. Признайся, ты нас разыгрываешь или мы ничего не понимаем?
– Скорее, не понимаете. Поэтому объясняю еще раз, – сказал Сергей. – Я выхожу из игры. Больше ни корпорацией, ни бизнесом, ни криминалом, ни политикой я заниматься не буду. Предоставляю вам такое право. Вы моложе меня, сильнее, и может, даже умнее… Мужики, я просто устал от всего. И хочу нормально, по-человечески пожить. У меня есть семья.
Зазвонил мобильный, Кузьмичев поднес аппарат к уху. Звонил Николай.
– Сейчас двенадцать пятнадцать, – коротко и деловито сказал он. – А ровно в четырнадцать жена будет ожидать тебя возле памятника Юрию Долгорукому. Не опаздывай, – и положил трубку.
Кузьмичев поднял глаза на товарищей.