– Сколько ещё до отката?
– Минут пятнадцать. Потом забирай. А пока можем чайку попить.
– Из каменного корня?
Они оба рассмеялись.
– Хорошо только я ошейники сразу надену, – сказал Злой Боб, доставая из мешка четыре блестящих ошейника. – Мало ли, может, у кого-то откат раньше начнётся. Мне их упускать никак нельзя. Лавочник, который их продал, большую скидку сделал, но на условии, что они точно не вернутся.
«Ларус – тварь! – подумал Серёга. – Хороший друг у Бегемота оказался. Тут, похоже, вообще никому нельзя верить».
Охотник поочерёдно надел ошейники на всех хомяков.
– Ничёсе! – воскликнул маг, глянув на ошейники. – Полная блокировка воли? Ты где такие взял?
– У южнозвезданутых на партию красивых рабынь выменял, – осклабился Злой Боб. – Хрен его знает, как они такие штуки делать научились, но вещь убойная, мало того, что волю подавляет, так ещё и исходящие ПМ блокирует. Один лишь минус – не работает, если стоит основная блокировка. Но у них она снята.
Невлин и его гость выпили по чашечке чая, после чего Боб встал из-за стола и приказал хомякам:
– Так! Вы, неудачники, быстро встали и пошли за мной! И не отставать!
Не дожидаясь реакции пленников, Боб вышел на улицу.
«Ща! Всё брошу и пойду!» – подумал Серёга и обнаружил, что его тело уже начало выполнять команду: всё бросило и пошло.
«Куда? Ноги! Мать вашу! Куда?» – мысленно вопил Серёга, но ноги не слушались.
И не только у него. Все боевые хомяки вышли на улицу и гуськом поплелись за Злым Бобом в сторону леса.Глава 25
Фёдор стоял на балконе и курил, глядя как во дворе элитной многоэтажки персональный водитель полирует фланелевой тряпочкой бока его служебной машины. Парень был работящий, всегда приезжал заранее, а в этот день вообще за час приехал, очень уж боялся подвести шефа. Ведь через час надо было выезжать в аэропорт.
Час. Впереди ещё был целый час. Или всего час? Фёдор аккуратно погасил окурок в пепельнице и призадумался. Лучше всего подходило «последний час». Последний час с семьёй, последний семейный завтрак, последнее услышанное ворчание жены, последние увиденные улыбки дочери.
«И не хрен этот час на курево тратить, — подумал Фёдор и вернулся на кухню. — Вот что-что, а покурить ещё точно время будет».
Жена как раз закончила накрывать стол к завтраку. На праздничной белой скатерти красовался пышный омлет, на который сразу же после приготовления жена положила кусочек сыра, после чего свернула омлет в конвертик, так, чтобы сыр внутри расплавился и нежно тянулся вслед за каждым отломленным вилкой кусочком. Только что поджаренный кусок бекона, аккуратно уложенный поверх омлетного конвертика, и две чесночные гренки дополняли картину. И огромная полулитровая чашка свежесваренного латте. Это было так просто и так вкусно. Фёдор не знал, попробует ли он ещё когда-нибудь такой завтрак, и, вообще, попробует ли он ещё хоть какой-нибудь завтрак, приготовленный женой. Он осторожно подцепил вилкой омлет, стараясь запомнить эти мгновения навсегда.
Прибежала дочь Алина, которую на столе ожидала большая тарелка овощного салата с брынзой и чашка зелёного чая.
— Надоела я вам за месяц? — звонко рассмеялась дочь и принялась за салат.
Она ещё ничего не знала. После небольшого семейного совета Фёдор с женой решили ничего не говорить дочери заранее. Нет, они не собирались довести до того, чтобы она узнала обо всём из газет. Мать должна была позвонить ей сразу же, как только всё произойдёт. Но пока ей лучше было ничего не знать. Фёдору очень хотелось, чтобы хоть кто-то в семье не знал, что это был их последний счастливый день, их последнее безмятежное утро.
Фёдор доел завтрак, допил кофе и поглядел на часы. Тридцать минут пролетело. Стоило уже потихоньку собираться. Он встал из-за стола, подошёл к дочери и поцеловал её в макушку.
— Пап, ты чего? — удивилась Алина.
– Я тебя очень люблю, доча, – Фёдор погладил шелковистые волосы дочери. – Я очень тебя люблю!
– Я вообще-то знаю, — Алина рассмеялась. — Только что за траурные нотки? Как будто на сто лет расстаёмся. Зимой же прилечу, обещаю! Не останусь я там на Новый год.
Фёдор перехватил взволнованный взгляд жены и понял, что чуть не прокололся. Решили же не подвергать дочь лишним переживаниям, а он чуть всё не испортил.
— Так, всё! Собираемся! – Фёдор поменял тон на жизнеутверждающий. – Через пятнадцать минут чтобы все были у двери!
Пока дочь с женой собирали вещи, Фёдор сходил за своим кейсом. Документы и смена белья, это всё, что он собирался забрать с собой из дома. Возвращаться в квартиру после аэропорта он уже не планировал. Сразу же после того, как самолёт понесёт Алину в сторону славного города Праги, где её ждало обучение на втором курсе университета, Фёдор собирался поехать на работу. Там он планировал привести в порядок бумаги, возможно, несмотря на обострившийся гастрит, выпить для храбрости грамм сто кальвадоса и ждать.
Его арестовывать должны были приехать ровно в три. Об этом было уговорено заранее. Следователь хотел провернуть всё ещё несколько дней назад, но Фёдор настоял на том, чтобы ему дали возможность провести время с семьёй вплоть до отъезда дочери.
Не самый приятный сюрприз ждал Алину вечером, но вариантов не было. По большей части Фёдор и делал это всё ради Алины. Конечно, немного было обидно, но Фёдор решил: пусть уж лучше Алина думает, что отец преступник, чем знает правду. Фёдор договорился с женой, что если ему когда-нибудь удастся выбраться живым из этой передряги, то он сам всё расскажет дочери, а если не удастся, то тогда всё расскажет жена. А пока решили ничего не говорить, для безопасности дочери это был лучший вариант.
— Ну что, присядем на дорожку? — спросила жена, когда все собрались в прихожей.
Фёдор кивнул головой. Они с супругой присели на банкетку, Алина на чемодан. Взялись за руки. Наступила звенящая тишина. Фёдор посмотрел на жену, затем на дочь. Потом время остановилось, а картинка поплыла.
И Фёдор проснулся. Этот сон, приходящий примерно раз в три дня, с пугающей точностью повторял утро того злополучного дня, разделившего его жизнь на «до» и «после». Словно кто-то крутил видеозапись в его голове. Каждый раз после пробуждения Фёдор явственно ощущал теплоту рук дочери и жены, их запах. Эти сны были самым трудным, что он переживал в Игре. Но и самым дорогим, что у него было.
Первый такой сон пришёл во время третьего реса. За те сутки, что Фёдор возрождался, сон приходил несколько раз. Вроде бы стоило этим снам радоваться, хоть что-то милое и приятное, но после пробуждения на Фёдора накатывала такая тоска и депрессии, что он давно бы наложил на себя руки, если бы в виртуальном мире с его респаунами это имело смысл.
Фёдор приподнялся на локте. Дерюга, на которой он спал, воняла псиной, чего Фёдор никак не мог понять. Откуда в виртуале такие запахи? Специально что ли сгенерировали для аутентичности мерзкого барака? В полуметре он него подрагивала чья-то спина. Видимо соседу по бараку снился тоже не самый приятный сон.
Не успев подумать, вставать ему или ещё немного поваляться, Фёдор заметил, как настежь открылась дверь барака, и вошёл надсмотрщик.
— Подъём! Бегом! Работа не ждёт! Пошевеливайтесь, скоты! Кто последний, тому выбью зуб! — надсмотрщик мерзко заржал, довольный собой.
«Сегодня человек, – подумал Фёдор. – Хотя какой это человек? Животное».
Он был прав, в этот день функции надсмотрщика выполнял живой игрок. Надзиратели неписи, хоть и карали жестоко за непослушание или саботаж, но излишней и ненужной жестокости не проявляли и над рабами не издевались. Реальные же игроки зачастую проявляли недюжинные способности по части садизма и унижений в отношении подневольных. У Фёдора сложилось ощущение, что там, в реале, специально выбирали наиболее отмороженных выродков для того, чтобы отыгрывать персонажей-надсмотрщиков.
После угрозы надзирателя, рабы, сбивая друг друга с ног, ринулись на выход, теша нездоровое эго садиста. Фёдору претило бежать вместе со всеми, но и задерживаться не хотелось, у него итак уже не хватало семи зубов. Три выбили в первый же день безо всякой причины, просто чтобы показать новенькому, что легко тут не будет. И два раза он выходил из барака последним. Надсмотрщик хоть и обещал обычно выбить зуб, но бил так сильно, что одним редко когда дело ограничивалось. Большинство рабов были либо полностью лишены зубов, либо имели в наличии лишь небольшое их количество.
Фёдор так и не понял, был ли это игровой баг или, наоборот, такая фича, но главная проблема заключалась в том, что в Игре выбитые зубы не восстанавливались обычным поднятием здоровья. Если игроку выбивали глаз или отрывали палец, то после наложенного лечения или путём постепенной регенерации, они восстанавливались. Но только не зубы. На месте выбитого, вместо нового просто быстро затягивалась ранка, и всё становилось так, как будто зуба никогда и не было. Единственная возможность восстановить зубы был респаун.
Но рабы погибали редко. На каждого из них был надет специальный «ошейник ограничения свободы». Магический аксессуар, который немного подавлял волю и следил за физическим состоянием раба. При достижении порога в десять процентов жизни, ошейник защищал того, кто его носил от мелких и средних повреждений и начинал лечить. При этом убить раба, конечно, было можно. От прямого удара мечом в грудь никакой ошейник спасти не мог. Как и от падения огромного куска породы на голову. А вот о самоубийстве с таким ошейником можно было даже и не мечтать.
Фёдор, не переходя на бег, но и не задерживаясь, шёл к выходу из барака, но, не доходя метров пяти до него, он услышал дикий крик «В сторону!» и буквально через секунду получил удар локтем в шею. Падая, он заметил, как сбивая всех на своём пути, наружу несётся один из рабов.
Фёдор сразу же встал и быстро пошёл дальше, но эти несколько секунд оказались решающими. Все уже успели выйти до него, и вот теперь на выходе из барака его поджидал ухмыляющийся надсмотрщик четырнадцатого уровня, казалось, все свои очки и купоны вложивший в характеристику «внешний вид». Слишком уж он был огромным и свирепым на вид. Когда эта злобная морда начала разминать кулак, Фёдор даже не предпринял попытку уклониться или убежать, он понимал, что толк будет примерно тот же, как если в чистом поле попытаться убежать от внезапно хлынувшего ливня.