— Что ты ему скажешь?
— Я скажу ему, что его отец был храбрым и истинно верующим, что это был крот, которым могут гордиться близкие. Я скажу еще, что Спиндл любил всю жизнь только одну кротиху и был верен ей, как был верен Камню, во всем, что бы он ни делал. Я скажу ему, что лапы Спиндла хоть и были слабее, чем у некоторых, но крепко держались за то, что многие легко упускают: веру в Камень и верность тем, кого любят. И еще, самое главное, я скажу ему, что Спиндл давал силы другим, его записи дадут силы и знания кротам будущих поколений.
Звезда сияла все ярче. Теперь она была прямо над Спиндлом.
— Ты помнишь, как мы впервые встретились с тобой в Аффингтоне? — прошептал Спиндл.
Триффан кивнул.
— Я помню твою храбрость, — ответил он. — Я помню, как Босвелл сказал о тебе: «глубоко верующий крот». Я помню, как много мы пережили вместе.
— Теперь я спокоен, Триффан, мне...
— Да, Спиндл?
Голос Спиндла слабел, тело его холодело.
— Мне... интересно! — ответил он.
И даже теперь Триффан мог бы поклясться, что в глазах его друга светятся ум и любознательность, целеустремленность и жизнелюбие. Ему и сейчас был интересен этот мир, как детенышу.
— Триффан,— проговорил Спиндл,— я записал, сколько смог, и спрятал записи. Но ты сможешь найти их. Я оставил для тебя специальные метки. И Мэйуид знает многие тайники. Я никогда не решался сказать Мэйуиду, что очень его люблю. И Бэйли тоже. Но я любил их! Я... просто не знал нужных слов, Триффан. Даже для Тайм я находил их с трудом. Триффан... Я хотел сказать тебе: я следовал за тобой не потому, что это был мой долг, моя миссия, хотя так оно и было. Я следовал за тобой потому, что... полюбил тебя. В тебе — дух Камня, часть его Безмолвия. Ты и сам этого не замечаешь. Но довольно, теперь иди к Фиверфью. Я оставил ее у Камня. Иди.
Боль опять настигла Спиндла, но глаза его вдруг засветились счастьем, он обратил взор на восток и с восторгом прошептал:
— Смотри! Ты видишь, Триффан?
Лапа его соскользнула с лапы Триффана, он затих. А Звезда Крота Камня осветила кротов, поднимавшихся по склонам, чтобы быть поближе к ней.
Триффан, прошептав слова благословения своему умершему другу, оставил его, а сам, выполняя последнюю просьбу Спиндла, пошел к Камню, чтобы найти там Фиверфью.
Проходя через лес, Триффан встретил множество кротов.
— Идемте к Камню! — крикнул им Триффан.
Они узнали Триффана и последовали за ним. Старые, слепые, калеки, больные, напуганные, отчаявшиеся, опустившиеся — все пришли к Камню в эту Ночь ночей. Они шли из Болотного Края, из Истсайда, из Бэрроу-Вэйла, из Вестсайда. Они понимали, что начинается новая жизнь, что этот Свет, проникший в их сердца, — больше, чем просто свет Звезды, которая будет сиять лишь одну ночь, а потом погаснет. Этот Свет навсегда сохранится в сердцах кротов.
Они шли за Триффаном. Он первый увидел, как чистый неземной Свет освещает Данктонский Камень. У подножия Камня, где оставил ее Спиндл, лежала Фиверфью. Храбрый Триффан, который только что уверенно вел за собой кротов, растерялся.
— Подойди к ней, крот,— ободряюще сказала Триффану какая-то старая кротиха, и он робко приблизился к Фиверфью.
Фиверфью шепотом заговорила с ним о безмолвии, которое было между ними в Вене. То было не Безмолвие Камня, а безмолвие утраты. Скоро эта пустота заполнится Пришествием Крота Камня.
Она тяжело вздохнула и вдруг вздрогнула от резкой боли.
— Триффан,— прошептала она.
— Что, любимая?
— Нам поручено великое дело!
— Наша миссия послана нам Камнем, значит, мы должны справиться.
— То его чадо.
— Я знаю.
— Любимый, мне страшно!
— Я тоже боюсь, Фиверфью, но с нами Камень.
— Мой дорогой, Босвелл — первая сущность Камня среди кротов, чадо — вторая, Безмолвие — последняя и окончательная... О, как мне страшно!..
— Мне тоже страшно...
О чем еще говорили в эту ночь Триффан и Фиверфью? Никто не знает. Как они успокаивали друг друга? Никому не известно. Какие молитвы они шептали? Неведомо.
Кроты смотрели на них из тени деревьев. Никто, кроме этих двоих, не решился войти в круг Света.
Однако у самого подножия Камня, куда Триффан и Фиверфью осторожно пробрались, лежала небольшая тень. Вернее, это была даже не тень, просто мягкий сумрак, какой бывает в ясный день под ветвями буков. Камень защищал Фиверфью от прямых лучей.
Здесь и прозвучал первый крик роженицы. Этот крик был совсем не похож на крики обыкновенной кротихи, рожающей в темной норе. Он был особенно громким и сильным, он разнесся по бесплодной системе, его слышали деревья и долины и само небо над Данктоном.
Ее боль отозвалась болью у других, особенно у кротих, которые сами жаждали детей. Весь кротовий мир замер, услышав этот крик. Все поняли: осталось совсем немного до рождения Крота Камня.
Это поняли Алдер в Шибоде, Уорф, Хеабелл и Сквизбелли в Биченхилле и многие другие.
Это поняли Старлинг и Хит. И сидим Лейт тоже понял. Потрясенный, он не мог отвести глаз от неба. Он никогда не видел такой красоты над Верном.
Поняли Лоррен и Хоум, и даже те, кто родились уже после бегства из Данктона и не знали своей родной системы. Их глаза тоже загорелись радостью, когда они поняли: родился Крот Камня.
Почувствовала это и Хенбейн. И ее сын. Он был темный — в Триффана, но было в нем нечто порочное, унаследованное от Руна. Его звали Люцерн.
— Что это? — спросил он, когда Хенбейн вывела его из Высокого сидима посмотреть на Звезду.
— Это — вызов тебе, мой дорогой Люцерн! Смотри, смотри на этот свет. Ты рожден для того, чтобы погасить его. Этот свет означает Пришествие Крота Камня.
Люцерн смотрел на небо и, в отличие от Лейта, не испытывал страха.
— Я рад, что мне этот свет не нравится, — сказал он.
— Я тоже, мой дорогой, — ответила Хенбейн. — А теперь иди сюда...
Несмотря на его возраст, она все еще кормила его, он всасывал любовь к тьме с молоком матери. И пока Люцерн сосал, глаза его были устремлены в небо, а сердце переполняла темная злая радость.
Скинт, Смитхиллз и Бэйли шли вдоль дороги ревущих сов. Все пути наверх тщательно охранялись, и, хотя втроем они могли бы убить одного или двух грайков, этот вечер был не для убийств. К тому же они хотели проникнуть в Данктон незамеченными.
Они передвигались очень осторожно. И при всей своей осторожности вдруг наткнулись... на притаившегося грайка. Смитхиллз приготовился к бою. Грайк — тоже. Он был большой и, видимо, сильный.
— Куда вы идете? — спросил он.
Это был слишком вежливый вопрос для грайка. Скинт выступил вперед:
— Мы идем с миром, крот...
Он не закончил фразы, потому что грайк вдруг ахнул, спрятал когти, облегченно вздохнул и подошел ближе:
— Если это не Скинт, тогда я не Маррам!
— Благодаренье Камню! — воскликнул Скинт.
Они быстро обменялись новостями. Никто из них уже больше ничему не удивлялся этой волшебной ночью. Теперь им нужно было перейти дорогу ревущих сов.
— Послушай, Маррам, ты похож на грайка, ты настоящий грайк! Вот и веди себя соответственно. Прикажи, например, этому патрулю убраться обратно к тоннелю, тут-то мы незаметно и проскользнем, — предложил Скинт.
Так и вышло. Грайков вполне убедил вид Маррама и его властный голос, и они ушли. Тогда кроты поднялись по насыпи и осторожно приблизились к обочине дороги. Там стоял невыносимый шум, глаза застилал дым, который выпускали ревущие совы. Кроты знали, что, переходя дорогу, нельзя встречаться взглядом с ревущей совой.
— Бегите быстро,— велел Скинт,— и не останавливайтесь.
Они по двое перебежали сначала на середину дороги, а потом — на противоположную сторону. Ревущие совы с грохотом проносились мимо, сверкая своими ужасными глазами.
Наконец кроты добрались до юго-восточных Лугов Данктона.
— Куда теперь, Скинт? — спросил Маррам.
Но дальше их вверх по склону повел Бэйли. Дойдя до огромных буков, обозначавших границу Древней Системы, Бэйли остановился. Он увидел худого мертвого крота. Тем не менее глаза крота были открыты, а мех блестел в звездном свете.
— Да это же Спиндл! — тихо произнес Смитхиллз.
— Точно, — подтвердил Скинт и взглянул на Бэйли.
— Я знаю этого крота, — сказал Бэйли. — Я видел его с Триффаном в Верне, и еще он однажды говорил со мной в Бэрроу-Вэйле.
Смитхиллз и Скинт промолчали, им была известна история Бэйли. Бэйли посмотрел в глаза своим товарищам и спросил так робко, будто заранее знал ответ:
— Что за крот был этот Спиндл?
Ему ответил Смитхиллз глухим от слез голосом:
— Это твой отец. Ты не догадывался об этом?
Бэйли горько заплакал. Маррам подошел утешить его. Но не успел Бэйли утереть слезы, как Скинт сказал:
— Он словно чувствовал, что ты вернешься домой. Он знал, что можно будет гордиться тобой. Он верил в будущее и что его Бэйли, сын его возлюбленной Тайм, будет достоин этого будущего. Оставь своего отца, друг мой, и пойдем с нами. Сегодня ночью родился Крот Камня, он приведет нас к Безмолвию, которое Спиндл из Семи Холмов уже, конечно, познал.
И все четверо скоро исчезли среди деревьев. Они отправились к Камню.
Когда они подошли к Данктонскому Камню, из груди Фиверфью вырвался последний крик и она родила Крота Камня.
Он был крошечный, липкий, как все новорожденные. Но он был рожден в тени Камня, прикрывшего его от яркого Света Звезды. Этот детеныш был рожден на радость всем кротам. Он был рожден, чтобы ему поклонялись. В смутное мрачное время появился крот, который должен был принести Свет и Безмолвие.
Фиверфью свернулась вокруг него и теперь радостно его вылизывала. Некоторые кроты осмелились подойти ближе. Они слышали первый писк детеныша, любовались малышом, смотрели, как мать его кормит. Старым, немощным, павшим духом — всем было позволено смотреть, всем разрешено разделить радость Фиверфью. Даже некоторые кроты Слова пришли к Камню в ту ночь и вовсе не верующие, даже тот, кто был на пороге смерти, как Тр