Д.: Вы можете сейчас дать показания, что конкретно вы передали ЦРУ по линии ВПК?
П.: В перечне заданий было так много всего, что я не могу сейчас все вспомнить.
Д.: Назовите то, что помните.
П.: В перечне заданий ВПК Совмина содержались, например, такие темы по добыванию сведений:
— о планах использования самолетов в качестве носителей ядерно- го оружия, о закупке за рубежом самолетов, которые могут быть переоборудованы для доставки ядерного оружия к цели;
— о количестве накопленного в Индии и нарабатываемого в год плутония; о природных запасах и количестве добываемой руды и мощности обогатительных фабрик по урану, торию и литию; о планах строительства предприятий по разделению изотопов лития;
— о производстве и закупке Индией для нужд КАЭ [107] ртути, лития начиная с 1970 года;
— о РЛС[108] для обнаружения низколетающих целей и о характеристиках контактных датчиков цели для ракет «Рапира», «Тайгер Кэт», «Рэд Топ» и «Файстрик»;
— о технологии изготовления циркониевых трубок от руды до готового изделия;
— об информационных бюллетенях ФАО [109] и о международном институте риса по изучению ржавчины зерновых культур, кукурузы и перикуляриоза риса. И о каких-либо достижениях по исследованию этих заболеваний…
Сделав паузу, Поляков попытался вспомнить что-то еще, но, так и не вспомнив ничего, сказал:
— Если что-то всплывет в моей памяти, то я обязательно сообщу вам потом.
Д.: В 1974 году ЦРУ для придания видимости активной работы подставило вам техника американского посольства в Дели Роберта Марциновски. Вы можете объяснить, в чем заключался смысл вашей разработки этого техника, являвшегося явной «подставой» вам?
П.: Смысл разработки состоял в том, чтобы укрепить мое положение в ГРУ. А еще она была направлена на улучшение отношений с моим начальником в Центре генерал-лейтенантом Сеськиным, относившимся ко мне недоброжелательно и стремившимся всеми путями, правдами и неправдами скомпрометировать и очернить меня перед командованием. До отъезда в мае 1974 года в отпуск в Москву я провел четыре встречи с Робертом Марциновски и получил от него мало-мальски полезную информацию.
Д.: Вы сказали, что в мае 1974 года вам предстояло поехать в отпуск. Давалось ли вам тогда задание на Москву?
П.: Разумеется. Оно предусматривало глобальные, заведомо невыполнимые для меня задачи. Это, кстати, понимал тогда и Диллон, который реально смотрел на вещи и трезво оценивал мои возможности. Естественно, он не взял на себя смелость пересматривать задание Лэнгли и попросил меня добыть дополнительные сведения по вопросу подготовки в СССР лидеров повстанческих движений. На случай невозвращения из отпуска мне были переданы шифр-блокноты, конспиративные адреса в США, письма-прикрытия, тайнописная копирка и условия связи в Москве через тайники. Поддержание радиосвязи тогда не предполагалась. Новым было нанесение тайнописи. Оно должно было производиться не на обратной стороне письма-прикрытия, а на внутренней части конверта.
А теперь с вашего позволения, Александр Сергеевич, я хотел бы передать в распоряжение следствия два своих заявления…
Д.: О чем они?
П.: Одно по вопросам подготовки моей диссертации и об использовании ее материалов начальником Военно-дипломатической академии генерал-полковником Павловым в личных интересах. Второе: о нарушениях воинского долга и злоупотреблении служебной деятельностью некоторыми офицерами ГРУ.
— Об этом и о многом другом мы поговорим завтра, — заметил Духанин и, посмотрев на часы — до окончания допроса оставалось еще несколько минут, — спросил: — Скажите мне: что для вас Родина? И как вы к ней относитесь?
Поляков с усмешкой ответил:
— Да никак! Она для меня — абстрактное понятие.
— Ну как же так?! — удивился следователь. — Для всех слова Родина, честь и патриотизм — это святые слова.
— Для меня они тоже были святыми в годы войны, а потом. Не хочу больше говорить об этом.
— Но как же могло так случиться, что для боевого офицера, орденоносца, генерала-разведчика Родина стала вдруг абстрактным понятием?
— Очень просто. Я считал всегда, что страна, которую я защищал в годы войны, должна была дать мне больше, чем дала. За шестнадцать лет после окончания войны в стране коренным образом изменилась обстановка, произошло и перерождение в моих взглядах на жизнь. Я взял себе за принцип: брать от жизни или все, или ничего! А всего моя Родина не давала мне и не могла тогда дать.
— Вот ведь как! Или все, или ничего! Неужели вы, Дмитрий Федорович, и в самом деле считали тогда, в тяжелые послевоенные годы, что Родина вам, как ее защитнику, что-то недодала?.. А не кажется ли вам, что она, наоборот, незаслуженно передала вам столько лишнего, что не отработать вам за это еще десятки лет?!
— Нет, не кажется. Мне хотелось жить достойно, а все остальное — патриотизм, Родина, дело партии — все это ерунда!
Духанин не ожидал услышать от фронтовика, бывшего военного атташе таких злобных, ядовитых слов и потому, с трудом сдерживая себя, с некоторым возмущением в голосе парировал:
— Вот с такой крохоборческой идеологией и принципами — или все, или ничего — некоторые и обрекали себя и своих близких на вечный позор. Для основной же массы советских людей честь была, есть и остается превыше всего. С вами, Дмитрий Федорович, мне все понятно: честь и совесть уже давно покинули вас. Но Родина-то, Дмитрий Федорович, дается нам всего один раз до самой смерти. Это во-первых. А во-вторых, Родину не выбирают по вкусу или желанию, как не выбирают себе мать. Родина, как и родная мать, — она нам на все времена быстротечной жизни. И надо только благодарить за честь называться ее сыном. Мы должны всегда разделять судьбу матери-Родины и любить, хранить, ценить и оберегать ее. И делать для нее все, что в наших силах, — хорошее и доброе. Повторяю, Родина у нас, как и мать, только одна. Двух родных матерей не бывает, как и двух Родин у нас не может быть.
Я согласен с вами. И потому я сегодня здесь, а не в Америке. Хотя мне не раз предлагалось перебраться туда и из Индии и из Бирмы.
Духанин снова посмотрел на часы, потом на Полякова и, поморщившись, как от зубной боли, сказал:
А вот о том, кто вам предлагал перебраться туда и за какие заслуги, мы поговорим на следующем допросе…
Несмотря на вскрывавшиеся в ходе следствия все новые и новые факты предательской деятельности Полякова, угрызений совести он по-прежнему не чувствовал. Следователь понимал, что напротив него сидел преступник, с которым он должен постоянно поддерживать хорошие отношения на уровне доверия и откровенности, внушать подследственному профессиональное уважение и понимание его положения. И все это делалось Духаниным ради того, чтобы разоблачить предателя, у которого уже был ярлык врага, и эта оценка его не менялась, хотя открывались и хорошие стороны этого человека. Как врач привыкает к тому, что пациент испытывает чувство боли при проведении операции и по этому поводу хирург не падает в обморок, так и следователь, имея дело с разными обстоятельствами, в том числе и с ужасными, не пересматривает каждый раз свое отношение к сидящему напротив обвиняемому. Свои чувства и недовольство в таких случаях скрываются внутри. Поэтому мозг следователя, не имея передышки, был в постоянном напряжении и днем и ночью. И если об этом Духанину приходилось раньше читать или слышать, то теперь довелось познать все это на собственном опыте.
Придерживаясь ранее избранной тактики допроса — благожелательного отношения к допрашиваемому и удержания инициативы в руках следствия, Духанин, прежде чем выяснить, кто же из американских «дипломатов» предлагал Полякову остаться за границей, а затем перебраться в США, решил поменять тему допроса и возвратиться к выяснению причин провалов разведчиков-нелегалов. К тому времени оперативно-следственная группа завершила свои исследования серии загадочных провалов. Показания отдельных сотрудников ГРУ о том, что это было дело рук Полякова, являлись, конечно, важными, но они не имели под собой каких-либо доказательств, и только с помощью объективного выяснения всех обстоятельств можно было рассчитывать на полное понимание происшедших событий и выявление действительного предателя девятнадцати нелегалов. В их длительную подготовку для тайной работы за рубежом вкладывались большие деньги, эти люди составляли золотой фонд советской разведки, они проживали в чужих странах по поддельным документам, ходили по лезвию ножа и находились там по несколько лет без близких родственников и знакомых.
Глубокий и детальный анализ реальных потерь в агентурной и нелегальной сети ГРУ, который применили следователи группы Духанина по каждому фигуранту, позволил окончательно установить вину предателя Полякова. Поэтому на допросе Духанин, имея под рукой данные объективного анализа, потребовал от арестованного генерала подробного отчета обо всех агентах, находившихся на связи в период работы в США, а также о разведчиках-нелегалах, действовавших в зоне ответственности его резидентуры. Этому было посвящено несколько продолжительных допросов, и на каждом из них Александр Сергеевич буквально выжимал из Полякова показания, требуя их с такими подробностями, что ему невольно приходилось как бы еще раз переживать время своих первых командировок в США.
Закончив выяснение обстоятельств провалов разведчиков-нелегалов, следователь неожиданно для Полякова перешел к его работе в Рангуне:
— Из оперативных материалов ГРУ видно, что в период служебной деятельности в Бирме вы поддерживали тесные взаимоотношения с военными атташе из Франции, Израиля и Индии. Назовите их, пожалуйста, и дайте показания, какого характера были эти отношения? И чем они закончились?