Последние два года жизни больной раком «Лирик» провел в Москве один. Его, правда, навещали младший брат Алан и старший сын Фергюс, который выполнил последнюю волю своего отца — перевез урну с прахом умершего 6 марта 1983 года легендарного советского разведчика Дональда Дюарта Маклейна из Москвы на родину, в семейный склеп близ деревни Пенн.
Она не захотела стать Мата Хари
Генералу Долгих позвонили из Управления кадров МВД и распорядились направить на работу в один из лагерей ГУЛАГа полковника Рыбкину Зою Ивановну, уволенную из разведки «по сокращению штатов». Звонок озадачил генерала. Такого в истории своего обширного хозяйства он припомнить не смог. В годы ежовских и бериевских репрессий в ГУЛАГ сплавляли разведчиков, в основном руководителей центрального аппарата, а из-за кордона — резидентов, цвет советской разведки. Но они считались не уволенными, а осужденными, «врагами народа», «агентами иностранных разведок». Так что с ними было все ясно. А тут — сплошной туман. В личном деле уволенной он не нашел ни малейшего намека на то, за что эту красивую, ладно сложенную женщину с умными, говорящими глазами и тщательно уложенными темно-русыми волосами, удостоенную за конкретные оперативные результаты многих орденов и ведомственных наград, возглавлявшую один из ведущих отделов разведки, вдруг предали анафеме и сплавили к нему, в ГУЛАГ, «для дальнейшего прохождения службы».
— На Колыму согласны поехать?
— Согласна, — по-военному четко, но спокойно ответила она.
— А если в Магадан?
— Тоже согласна.
Генерал в недоумении развел руками.
— Послушайте, я просмотрел ваше дело. Вы сейчас просто кокетничаете. Никуда вы не поедете. И зряшная эта затея.
— Я поеду в любое место, какое мне предложат, — твердо, но все так же спокойно повторила она.
— ГУЛАГ первый раз посылает на работу в лагерь женщину. Вас там немедленно проиграют в карты, а я буду вынужден нести за вас ответственность. Потом, вы знаете какие-то иностранные языки, а там в употреблении только матерный.
— Обойдусь без него, — отрезала она.
— Неужели вы всерьез поедете? — не унимался Долгих.
— Пошлем ее в Воркуту. Это тоже за Полярным кругом, но ближе к Москве, — подсказал ему начальник отдела кадров ГУЛАГа.
— Оформляйте ее откомандирование, — махнул рукой генерал и, переведя взгляд на свою новую подчиненную, добавил:
— Но имейте в виду, это бандитский лагерь. Для особо опасных преступников.
В кадры разведки ее зачислили в августе 1929 года. И сразу же нацелили на работу в Китае. На оперативную подготовку отвели шесть месяцев, предупредив, что «по-настоящему все премудрости разведработы придется осваивать в поле».
«Впервые я отправилась за границу в начале 1930 года, — вспоминала впоследствии Зоя Ивановна. — Тогда мне шел 23-й год. Обстановка в Харбине — главном гнезде белогвардейцев на Дальнем Востоке — была напряженной. Я работала в представительстве Нефтесиндиката СССР. Учила английский и китайский. Китайским языком так и не овладела. Научилась управлять автомашиной, фотографировать документы и объекты на улице, распознавать работников наружного наблюдения и уходить от них, составлять агентурные шифры. Кроме того, я изучила город, обычаи его жителей, местную прессу.
Через некоторое время мне передали на связь первого агента. Встреча с ним была назначена в антикварной лавке. Со словами пароля мы обращались не друг к другу, а к хозяину магазина.
В назначенный час я зашла в лавку. У прилавка стоял человек. Увидев меня, он попросил у хозяина кузнецовские чайные чашки. А я попросила показать мне пасхальные фарфоровые яйца. Это и был пароль. Когда хозяин отвернулся к полке, агент, как было условлено, правой рукой сунул мне в левую руку туго свернутый пакетик. Сунув руку в карман с зажатым в кулак донесением, я вышла из магазина».
Вскоре круг агентуры, переданной на связь молодой разведчице, расширился. Появились собственные приобретения. Теперь дело не ограничивалось «моменталками», наподобие той, удачно проведенной в антикварной лавке. Нужно было проводить инструктажи с каждым агентом, обсуждать с ним пути решения текущих и долгосрочных заданий, вникать в его личную и семейную жизнь, а также в служебные дела. И Зоя справлялась с этим далеко не худшим образом.
Там же, в Харбине, довелось ей на личном опыте убедиться в том, что в разведке мелочей не бывает. Наглядный урок тому преподнес ей сын Володя.
«В Харбин я поехала с мамой и сыном. Однажды, когда сыну было около пяти лет, мы пошли с ним в парикмахерскую. Я сидела в женском отделении, а его за занавеской стригли в мужском отделении. Слышу, какой-то голос спросил:
— Мальчик, ты чей?
— Мамин.
— А кто твоя мама?
И маленький Володя вдруг ответил:
— Моя мама больше не коммунистка, а папа — коммунист, поэтому он остался в Москве.
Я с закрутками на голове зашла за занавеску. Какой-то мужчина стоял рядом с парикмахером, который стриг моего сына. Увидев меня, он сказал с масляной улыбкой на лице: «У вас, мадам, прелестный мальчик». Затем поклонился в мою сторону: «Разрешите представиться — профессор Устряков». Это был известный в Харбине белоэмигрант, один из идеологов «сменовеховства».
За отца Володи, крестьянина-батрака Казутина, она вышла по молодости, девятнадцатилетней девушкой. Брак был недолгим. Семья не сложилась. Слишком разными они были. По взаимному согласию оформили развод перед самой командировкой в Харбин. Она долго мучилась над тем, как все это объяснить сыну. Хотелось как-то проще, доходчивее. Вот и вышла промашка, к счастью, никаких последствий за собой не повлекшая.
…«Я вернулась из Китая в Москву в феврале 1932 года. Некоторое время работала начальником отделения в иностранном отделе ОГПУ в Ленинграде. Курировала Эстонию, Литву и Латвию, но не долго, всего несколько месяцев».
В город на Неве она перевелась по собственному желанию. «Потому что там с квартирами было легче, чем в Москве. К тому же мне хотелось заняться по настоящему оперативной работой. Я боялась, что здесь меня могут посадить на какую-нибудь канцелярскую работу».
Она, естественно, не знала, что у руководства разведки были на нее свои виды.
Осенью 1932 года Зою Ивановну направляют в Германию, не ставя перед ней никаких разведывательных задач. Ей предписывалось овладеть в совершенстве немецким языком и его австрийским диалектом. И одновременно вжиться в заграничную жизнь с ее нравами, обычаями и особенностями быта. Вжиться настолько, чтобы чувствовать себя в ней «как рыба в воде».
По документам она была супругой «высокопоставленного эксперта», что открывало ей двери даже в высшие круги буржуазного общества и позволяло открыто совершать регулярные поездки в Вену. В Берлине она поселилась в престижном пансионате «Мадам Роза» на Унтер-ден-Линден, но затем переехала на частную квартиру профессора музыки фрау Альбины Шульц. Задание Центра выполнялось безупречно.
В конце 1933 года ее вернули обратно, из Берлина в Москву, где она предстала перед высоким начальством. Отчиталась о проделанной работе. Затем выслушала новое, на этот раз сугубо разведывательное, задание.
— Легенда для вас подготовлена и утверждена. Поедете в Женеву. Познакомитесь с генералом «К», руководящим сотрудником генерального штаба. Он тесно сотрудничает с немцами. Станете его любовницей ради получения интересующей нас секретной информации о планах нацистской Германии в отношении Франции и Швейцарии. Ну и, конечно, хорошенько изучите его самого, его связи не только в армейских, но также в политических и деловых кругах, среди государственных чиновников. Вам понятна суть задания?
— Да, понятна. А обязательно становиться его любовницей? Без этого нельзя?
— Нет, нельзя. Без этого невозможно будет выполнить задание.
Так вот ради чего ее посылали в Германию! Уже тогда ей была уготована участь советской Мата Хари. Сначала — любовница генерале «К», затем — какого-нибудь банкира «Т» или политического деятеля «X»… И пошло-поехало! А если это претит? Если роль Мата Хари не для нее? Тогда как быть?
— Хорошо. Я поеду в Женеву, стану любовницей генерала «К», раз без этого нельзя. Я выполню задание, но потом… застрелюсь.
Высокие начальники явно не ожидали такого поворота. Но и не сомневались, что эта «красавица» способна пустить себе пулю в лоб. Они переглянулись, о чем-то пошушукались и молвили:
— Вы нам нужны еще живой.
А несколько месяцев спустя ее нелегально переправили в Ригу. Она стала гражданкой Латвии. Но вскоре, действуя по легенде, с латвийским паспортом перебралась в знакомую ей Вену. Там ей предстояло обвенчаться с мужчиной, которого она никогда не видела и ничего о нем не знала. Речь шла о сугубо фиктивном браке, не предполагавшем супружеских отношений. Иначе бы она не согласилась.
Далее, как предусматривалось легендой, они вместе должны были направиться в Турцию. Но по пути, прямо в поезде, им надлежало разыграть семейную ссору, в результате которой муж со своими пожитками на ближайшей станции покидал поезд и свою молодую жену навсегда. А она, гражданка Латвии, благополучно доехала до Стамбула и там, пару-тройку месяцев спустя, открывала частный салон моды.
Однако запланированный муж в Вене так и не объявился. С ним стряслось что-то непредвиденное. В результате вся операция была отменена. А Зоя Ивановна поставила жирный крест на своей, едва начавшейся работе в нелегальной разведке.
В конце лета 1935 года 28-летняя Зоя Ивановна была назначена, уже по линии легальной разведки, заместителем резидента в Хельсинки под прикрытием представителя «Интуриста».
В те годы Финляндии придавалось если не ключевое, то очень важное значение в стратегических планах как нацистской Германии, так и Советского Союза. Между Берлином и Хельсинки все более четко обозначались контуры союзнических отношений, в том числе по линии спецслужб. Это вызывало вполне оправданную озабоченность в Кремле. Сталин был готов подписать с финнами «Пакт о ненападении, экономическом и военном сотрудничестве в случае агрессии третьей стороны». Под третьей стороной недвусмысленно подразумевалась Германия. Но он не знал, на какие политические силы в Финляндии можно было опереться для реализации этого замысла. Проработка этой проблемы стала одним из главных направлений деятельности советской разведки в Хельсинки.