Получив вознаграждение и выслушав в очередной раз строгие товарищеские советы и рекомендации, Раммингер 20 июня вылетел из Москвы в Антверпен рейсом шведской авиакомпании САС. По договоренности он должен был вновь объявиться в Москве в первой декаде сентября 1968 года. Этого не случилось. А в октябре стало известно о его аресте.
Если врач говорит, что больной обречен, родственники и друзья последнего с вынужденной покорностью ожидают непоправимого. А когда это происходит, они скорбят по усопшему и отдают дань уважения. Так принято. Примерно такой была и реакция Москвы на арест Раммингера и его сообщников по делу «Сайдуиндер».
Это не было провалом советской разведки, поскольку Раммингер не был ее агентом. У него не было никаких доказательств того, что он работал на нее. У советской же разведки также не было никаких оснований считать, что Раммингер ее агент. Это был тот редкий случай, когда «доброжелатель» и разведка, заинтересованные друг в друге, так и не нашли общего языка. Москве оставалось лишь сожалеть, что произошло то, о чем она так настойчиво предупреждала Раммингера.
…В начале февраля 1969 года на один из известных Раммингеру почтовых адресов пришло письмо, датированное 19 января, в котором он сообщал, что находится в следственной тюрьме в Кельне.
«Дорогой друг!
Вы хорошо знаете, что Линовски предал меня и я нахожусь в тюрьме. Я намерен внести залог и выйти на свободу. По этой причине, а также для того, чтобы оплатить процесс, мне срочно нужны оставшиеся на моем счету 4500 долларов. Возможно, Вы сможете сделать для меня несколько больше. Я был бы Вам за это весьма благодарен. Пожалуйста, передайте деньги наличными моей матери Лизбет Раммингер по адресу: Крефельд, Шроерштрассе, 24. Заранее благодарен.
Завтра или послезавтра, когда меня поведут к врачу, я, будучи неконтролируемым, опущу это письмо в почтовый ящик. Слава Богу, что Линовски смог предать не слишком много, поскольку он далеко не все знал.
Меня допрашивали месяцами, однако ничего не узнали, кроме того, что я занимался проектированием для Вас завода — Миль-киватверк. Не бросайте меня на произвол судьбы. С приветом,
Манфред Раммингер. 19.1.69
P.S. Я до сих пор нахожусь в предварительном заключении и поэтому еще пользуюсь многими льготами».
Реакция в Москве была однозначной — оказать Раммингеру посильную помощь. Для передачи денег его матери был задействован опытный агент «Р». Утром 2 апреля 1969 года он передал фрау Раммингер 18 тысяч марок, которые некий Гюнтер якобы задолжал ее сыну и не смог вовремя вернуть.
29 апреля от Раммингера пришло второе письмо.
«Дорогой друг!
Прежде всего сердечно благодарю всех тех, кто принимал участие в исполнении моей просьбы. И не столько за деньги, сколько за проявленные внимание и заботу, за то, что в тяжелый для меня момент я нашел поддержку у Вас и Вашего народа, как у своих верных друзей. Это вселяет в меня надежду и облегчает мой жребий. Со своей стороны, заверяю Вас в своей верности и союзе. Проявленная Вами готовность оказать мне помощь и то, что я смог сделать для Вас, наполняют меня гордостью. Как Вам известно, я приобрел в наших интересах целый ряд лиц и до сих пор мне удается оградить их от подозрений. Благодаря Вашим советам Линовски едва ли знает этих людей или располагает точными сведениями о них. Так что его предательство не дало других результатов, кроме Кноппе и меня. В письме не напишешь всего, что хотелось бы. Тем не менее могу сообщить, что отношение ко мне со стороны сотрудников безопасности, федеральной адвокатуры и следователя весьма благоприятное, поскольку моя «вина» лишь в том, что я спроектировал для Вас завод Милькиватверк и готов был к определенным взаимным услугам. Я хочу тем самым сказать, что обстоятельства, в которых я нахожусь, весьма благоприятны для того, чтобы произвести обмен. Дело за Вами. Я настойчиво прошу Вас как можно скорее начать соответствующие переговоры. Их можно инициировать через моего адвоката Рольфа Бехера, Вэйсенбур-гштрассе, 78, Кельн, тел. 737776. Он пользуется моим полным доверием и располагает обширными связями. Вы можете разговаривать с ним совершенно открыто. Он уже провел одно подобное дело.
Это письмо направляется вновь через Рим. Еще раз прошу Вас приступить к переговорам об обмене, пока не начался процесс.
С чувством благодарности и верой,
Ваш Манфред Раммингер. 24.4.69»
Но вопрос об обмене даже не возникал. И не мог возникнуть, хотя бы потому, что Раммингср, строго говоря, действовал на свой страх и риск, не связывал себя узами агентурных отношений. А ведь разведка меняет либо разведчиков, либо агентов.
7 августа 1976 года из Кельна поступило сообщение, что торгпредство СССР посетил некто Манфред Раммингер с предложением поставить советской стороне десять блоков памяти бортового компьютера истребителя «МРСА» по цене 250 тысяч марок за штуку. Беседовавшему с ним сотруднику посетитель рассказал, что более пяти лет назад им был выполнен заказ советской стороны на поставку ракеты «Сайдуиндер» и ряд навигационных приборов для военной авиации. Упомянул тех, с кем тогда контактировал. Рассказал, что после освобождения из тюрьмы в течение года внимательно наблюдал за окружающей обстановкой и пришел к выводу, что спецслужбы не ведут за ним слежку. А коли так, то он хотел бы возобновить свою работу, готов в любое время прибыть в Москву.
Но у разведки свои правила, свои законы. О продолжении прежних контактов с Раммингером не могло быть и речи. Другое дело — официальные деловые связи между ним и советскими внешнеторговыми организациями. Поэтому Москва не возражала против приезда Раммингера в качестве обычного туриста.
14 сентября 1976 года он прилетел в Москву. Рассказал о провале своей группы, покаялся, что скрыл тогда историю со злополучными ворами, которые вывели на них полицию. Признался и в том, что Кноппе еще до ареста Линовски, оказывается, был на подозрении у службы безопасности, поскольку жил явно не по средствам. Получив после кражи «Гремучей змеи» свою долю, он тотчас приобрел, как выразился Раммингср, «золотую мечту всех плейбоев» — «мерседес» жемчужного цвета — и лихо разъезжал на нем в сопровождении девиц, «оплачиваемых по высшему разряду». Это явно не укладывалось в размеры довольно скромного жалованья фельдфебеля, который к тому же обязан был по суду помогать своей бывшей жене с двумя детьми.
Провал, суд и длительное пребывание в тюрьме заставили Раммингера вспомнить о терпеливо проводившихся с ним в Москве инструктажах, о товарищеских советах и деловых рекомендациях. Теперь он стал рассудительнее, осторожнее и расчетливее. Похищение «Сайдуиндер» было, по его словам, преподнесено в прессе как комедийный фарс. Благодаря этому он стал популярной личностью и, выйдя из тюрьмы, быстро занял прочное место в сфере предпринимательства. В частности, открыл в Крефельде новую фирму — «Бюро планирования».
Сообщил Раммингер и о том, что Кноппе после выхода из заключения обосновался в Испании. Устроился там пилотом в какой-то частной компании. А Линовски бесследно пропал.
В Москве Раммингер провел пять дней. Многочасовые беседы с ним, видимо, подвели его к мысли о том, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. По крайней мере, он охотно согласился с тем, что со всеми деловыми предложениями впредь будет обращаться, причем вполне официально, в советское торгпредство. Утром 19 сентября он вылетел из Москвы обратно в Антверпен.
…И все же Раммингер остался прежним Раммингером. 7 июня 1977 года он посетил советское торгпредство в Кельне и попросил срочно сообщить в Москву о том, что через советское коммерческое бюро в Западном Берлине он пересылает два компьютера для самолета «Торнадо» общей стоимостью 450 тысяч марок. Причем просит ускорить выплату вознаграждения, поскольку у него подходит срок оплаты уже купленного им скакуна. Сам он прибудет в Москву в период 3-10 октября.
Однако ни компьютеры, ни их отправитель в Москву не прибыли. Попытки навести справки о Раммингере по его официальному адресу ничего не дали. Лишь десять дней спустя в датских газетах промелькнуло сообщение: «В Антверпене на автомобильной стоянке у гостиницы «Адлон» двое неизвестных, вооруженных пистолетами, тяжело ранили гражданина ФРГ Манфреда Раммингера, в прошлом руководителя группы злоумышленников, похитивших в 1967 году с аэродрома в Нейбурге американскую ракету «Сайдуиндер». По дороге в больницу Раммингер, не приходя в сознание, скончался. Задержать стрелявших не удалось. Мотивы преступления неизвестны. Полиция ведет расследование».
Полицейским удалось выяснить, что в течение последних лет Манфред Раммингер приобщился к наркобизнесу и, скорее всего, пал жертвой наркомафии. Ему шел пятьдесят седьмой год.
Генерал предатель
РАНДЕВУ ПО ЧЕТВЕРГАМ
Сотрудники наружного наблюдения — или попросту НН — без особого труда «установили объект», когда тот проходил паспортный контроль в аэропорту «Шереметьево», и «повели его», ни на секунду не теряя из виду. Поставленная перед ними задача была не из простых.
Высокопоставленный сотрудник ЦРУ но подложному паспорту прилетел из Лэнгли, чтобы встретиться в Ленинграде с агентом из числа советских граждан. Хотя резидентура ЦРУ, действовавшая под «крышей» посольства США в Москве, была укомплектована опытными агентами, ей эту встречу не доверили. Похоже, агент был из категории «ценных», «особо оберегаемых». Его-то и предстояло выявить сотрудникам НН. А в таких случаях решающую роль могла сыграть любая мелочь. В свое время разоблачение полковника ГРУ Пеньковского как американского агента началось с того, что кто-то из бригады НН случайно, со спины, по конфигурации ушей признал в нем человека, который так ловко ускользал от «наружки» после моментальных контактов с супругой американского военного атташе на Цветном бульваре.
Как положено в таких ситуациях, из Москвы в Ленинградское управление КГБ ушла подробная ориентировка. А вслед за ней туда выехала группа оперативников для координации поисковых мероприятий. В существо дела и цели операции был посвящен заместитель начальника ленинградского УКГБ генерал-майор Калугин. Не ведал генерал лишь одного — передав «цэрэушника» под опеку своих ленинградских коллег, Москва для перестраховки направила в город на Неве свою бригаду. И, как оказалось, не напрасно.
Будучи на «хвосте» у американца, мчавшегося на автомашине по мосту через Неву, московская бригада НН обратила внимание на то, что в соседнем ряду на встречном маршруте вдруг проследовала служебная «Волга» Калугина. Куда спешил генерал? Если домой, то дом в другом направлении. Если по служебным делам, то время для них слишком позднее.
А главное — почему «цэрэушник», вернувшись в гостиницу, сразу же собрался в Москву, а оттуда — к себе, в Лэнгли? Почему не состоялась его встреча с агентом, ради которой он проделал столь долгий путь?
И многое повидавшие на своем веку московские «наружники» решились, не запрашивая санкции (просто времени для этого не было), на собственный страх и риск понаблюдать за Калугиным. Как вскоре выяснилось, интуиция их не подвела.
«Встреча» Калугина с «цэрэушником» на мосту состоялась в четверг. А ровно через неделю, тоже в четверг, сотрудники НН проследовали за генералом в театр и там четко зафиксировали его «визуальный контакт» с установленным сотрудником подрезидентуры ЦРУ в Генконсульстве США в Ленинграде. Дальше — больше: несколько четвергов подряд в одно и то же время, на одном и том же месте, на расстоянии прямой видимости из окна квартиры Калугина парковалась автомашина все той же подрезидентуры ЦРУ. Сомнений не оставалось — это был условный сигнал.
БЛЕСТЯЩАЯ КАРЬЕРА С ПЕЧАЛЬНЫМ КОНЦОМ
Вот уже много лет Калугин не покидает США. В пригороде Вашингтона у него двухэтажный домик за 120 тысяч «зеленых». Перед фасадом — лужайка. Еще у него — серебристого цвета «БМВ» и любимая жена, которая прекрасно готовит обожаемые им океанские крабы. Прямо, как в «Белом солнце пустыни». Помните слова Абдуллы: «Хороший дом, любящая жена… Что еще нужно мужчине, чтобы скрасить старость?!»
Ан, нет! Калугину не по себе. Состояние душевного дискомфорта не покидает его. И есть от чего. У Гундарева, Богатого, Шевченко и прочих предателей не возникало никаких проволочек с получением «зеленой карты» — вида на жительство. Она как бы входила в оплату за содеянное. А ведь они — мелюзга по сравнению с ним, бывшим генерал-майором КГБ, бывшим начальником внешней контрразведки ПГУ, бывшим Почетным чекистом и т. д. и т. п. Почему же именно для него получение «зеленой карты» выросло в целую проблему? «Пока глухо. Каменная стена, — жаловался он своему закадычному другу Михаилу Любимову. — И никто не объясняет, в чем дело. Одни слухи. Например, говорят, что пенсионеры ЦРУ резко возражают. Ох уж эти ветераны!»
Неужели генералу-предателю невдомек, что дело-то не в ветеранах, а в нем самом!
…Его служебная биография началась 14 августа 1952 года, когда его отец, лейтенант госбезопасности, обратился к своему руководству с просьбой о зачислении сына в Ленинградский институт иностранных языков МГБ СССР. В те времена «лейтенант госбезопасности» звучало весомо, не так, как сейчас. И конечно же просьбу Калугина-старшего удовлетворили. А Калугин-младший не жалел сил, дабы не ударить лицом в грязь, не бросить тень на отцовское поручительство.
«Я пришел работать в органы госбезопасности добровольно и сознательно. У меня не было ни малейших сомнений в том, что путь, на который наша страна встала в 1917 году, — единственно правильный путь развития общества». Это — признания самого Калугина.
В 1956 году он с красным дипломом окончил институт и начал головокружительную карьеру в советской разведке. В 1974 году, в сорок лет, Калугин уже генерал-майор и начальник управления «К» — внешней контрразведки. Тогда, говоря о его личных и деловых качествах, комитетские руководители разных рангов непременно отмечали природный ум, солидную профессиональную подготовку, начитанность, умение привлекать к себе людей, организаторские способности. И вдруг в 1979 году все рухнуло, как карточный домик. Калугина отлучили от разведки, перевели в Ленинград на должность заместителя начальника УКГБ. Стремительный взлет и не менее стремительное падение. В чем же дело?
Официальная версия — снижение результативности внешней контрразведки — была рассчитана на то, чтобы скрыть истинную причину.
…В конце 70-х годов один из сотрудников ЦРУ инициативно предложил свои услуги чешской разведке.
Таких называют «доброжелатель». Чехам захотелось посоветоваться с руководством ПГУ. Для решения вопроса на месте в Прагу вылетел Калугин, который убедил чехов в том, что они имеют дело не с «доброжелателем», а с типичной «подставой», с помощью которой ЦРУ рассчитывает учинить какую-то провокацию. Чехи прислушались к совету советского контрразведчика № 1. Но вскоре по своим каналам узнали, что «цэрэушник» был все же «доброжелателем», что его арестовали в США и упрятали за решетку. Кто же его заложил? В Праге стали анализировать и пришли к выводу, что с чешской стороны утечка информации начисто исключалась. Значит, просочилась из ПГУ?! Калугину пришлось писать объяснение, которое выглядело весьма туманным и невнятным.
«В 1979 году, — отмечает в своих мемуарах тогдашний шеф советской разведки В. Крючков, — руководство КГБ СССР приняло решение перевести Калугина из разведки в ленинградское управление КГБ. Появились сигналы о настораживающем интересе к нему со стороны американских спецслужб. Инициатива перевода Калугина исходила не от меня, а от Андропова… До сих пор полагаю, что Андропов не раскрыл мне полностью карт, не сказал, что послужило истинной причиной перевода Калугина в Ленинград. Видимо, у него были какие-то материалы, которыми он не счел нужным со мной поделиться: то ли они еще не отличались достоверностью, то ли на этот счет были какие-то другие соображения. Во всяком случае, на мое замечание, не стоит ли повременить, поглубже разобраться в Калугине, Андропов ответил категорическим отказом, сказал, что решение принято и что со временем я тоже приду к выводу о его правильности».
ПРИМЕРКА ПОГОН ОППОЗИЦИОНЕРА
Вскоре после того как высокопоставленный представитель Лэнгли спешно покинул Ленинград и вернулся восвояси, в первопрестольную безо всякой на то служебной надобности устремился Калугин — прямиком на Старую площадь к всесильному члену Политбюро ЦК КПСС Александру Николаевичу Яковлеву. О чем они с глазу на глаз беседовали более часа, осталось тайной за семью печатями. Но по возвращении в Ленинград в жизни генерала происходит еще один вираж.
«В январе 1987 года, — свидетельствует сам Калугин, — я написал письмо на 27-й съезд КПСС и лично Горбачеву. В письме высказал ряд соображений о необходимости реформы в КГБ. Комитет давно превратился (собственно всегда был) в слепое орудие власти, расправлявшейся с инакомыслием, препятствующей развитию свободной общественной мысли и экономики, тормозящей развитие страны. Письмо было передано в руки Горбачеву Александром Николаевичем Яковлевым».
Для проверки изложенных в письме фактов, касавшихся, в частности, положения дел в Ленинградском УКГБ, создается специальная комиссия ЦК КПСС, которая констатирует, что «в основном факты подтверждения не получили». Тем не менее начальника УКГБ отправили на пенсию, а Калугина возвратили в Москву, на режимную работу в Академию наук СССР. «Еще через два месяца, — вспоминает генерал, — я был переведен в Минэлектропром начальником управления. Ну, вскоре, после того как стукнуло 55 лет, меня вызвали в кадры… С тех пор я в отставке и в оппозиции».
Похоже, что увольнение из органов шло вразрез с личными планами генерала. И он пошел на прием к Крючкову, теперь уже шефу КГБ. Он «прямо заявил, — утверждает Крючков, — что хотел бы и далее работать в органах госбезопасности, причем в Москве, и что, если будет принято такое решение, то он обещает ничего отрицательного о чекистской организации не писать, а жить с КГБ мирно». Генерал просил назначить его руководителем пресс-службы КГБ. Мол, на этом посту он мог бы принести наибольшую пользу своему ведомству. В противном случае грозил Крючкову тем, что «начнет публично выступать против Комитета госбезопасности и никакого мира не будет». Ему было отказано.
ДИССИДЕНТ, КОТОРОГО НИКТО НЕ ЛЮБИТ
«В тот же день, — признается Калугин, — я пришел на Никольскую, к ректору Историко-архивного института Юрию Афанасьеву. Показал ему документы отставного генерала КГБ и сказал, что готов участвовать в создании демократического общества».
В том же 1989 году отставной генерал КГБ на демократической волне был избран народным депутатом СССР. Активно выступал в печати с разоблачениями антинародной политики КПСС, всячески критиковал органы госбезопасности. Став «демократом» и «оппозиционером», он переиначил всю свою биографию и на страницах демократической прессы теперь представлял ее так: «Я с юных лет интересовался внешней политикой, с 14 лет слушал передачи Би-би-си на английском языке. Потом я поступил на филологический факультет Ленинградского университета. По окончании университета надо было искать применение своим знаниям и как-то воплощать тягу к политическим вопросам. Поле выбора у меня было ограничено. МИД в Ленинграде не функционировал, ТАСС иностранную редакцию в нашем городе тоже не собирался открывать. А в КГБ можно было найти себе применение по своим потребностям. К тому же не забудьте, что это был 1957 год — разгар «оттепели». И я хотел участвовать в обновлении страны, в очищении нашей жизни от сталинщины… Мой отец служил в НКВД. Он работал в охране, имея шесть классов образования. С таким багажом он только и мог, что охранять само здание ленинградского НКВД. Он не слишком любил свою «контору» и мне не советовал туда поступать».
Вряд ли здесь нужны какие-либо комментарии. Стоит, видимо, упомянуть лишь о том, что «архитекторы» и «прорабы» перестройки, равно как и пришедшие им на смену радикальные демократы, достаточно быстро распознали истинную сущность генерала-хамелеона — он не пришелся ко двору ни тем, ни другим.
«Я помогаю Горбачеву, помогаю перестройке. Жаль, если он этого не понимает», — досадовал Калугин.
«Даже радикальные реформаторы, например президент России Борис Ельцин, настороженно отнеслись к новому диссиденту Калугину», — констатировал в августе 1990 года американский еженедельник «Ньюсуик».
Тогда неудачливый «демократ» попытался сделать ставку на своих недавних сослуживцев. Он не мог не знать, что в чекистской среде уже шел мучительный процесс переосмысления устоявшихся за многие десятилетия стереотипов, шаблонов, переживших себя порядков. Не случайно же он любил повторять: «Я не один такой в КГБ». И он действительно не был единственным, кто требовал переоценки старых ценностей.
В середине 1990 года секретарь парткома Первого главного управления Станислав Григорьевич Н. открыто выступил за департизацию разведки. Тогда же начальник ПГУ Леонид Шебаршин объявил всему коллективу, что отныне партийные организации любого уровня не должны никоим образом вмешиваться в служебные дела.
В конце того же 1990 года большая группа сотрудников Управления КГБ по Свердловской области обратилась с открытым заявлением в Верховный Совет РСФСР и средства массовой информации, в котором в резких тонах осудила застой и очковтирательство, некомпетентность руководителей и кумовство при подборе кадров, коррупцию и моральную нечистоплотность в органах госбезопасности.
19 августа 1991 года во все резидентуры внешней разведки были направлены шифртелеграммы с текстами сообщений ГКЧП. Ответная реакция последовала незамедлительно: ни одна не поддержала путчистов, среди которых не последнюю скрипку играл председатель КГБ Крючков.
В своих выступлениях на митингах, в интервью, раздаваемых налево и направо, Калугин тоже выступал за департизацию органов, клеймил некомпетентность, разоблачал кумовство, осуждал коррупцию. И конечно же заявлял о готовности объединить вокруг себя «работников КГБ, заинтересованных в глубоких реформах этой организации». Его призыв не был услышан. Плечом к плечу с генералом встал лишь Михаил Любимов, убежденный в том, что «наше ведомство было даже хуже СС. В 20-е и 30-е годы НКВД уничтожил больше людей, чем Гитлер за все время пребывания у власти. И притом своих же. Но в наше время КГБ уже был другим. Мы оборонялись, мы вовсе не стремились нести марксистско-ленинские идеи по всему свету. И уж если кого можно винить, то советское общество в целом, а не только сотрудников КГБ». «Протестуя против гонения Калугина, — поспешил тогда заявить отставной полковник, к слову, тоже досрочно уволенный из разведки, — я отказываюсь от знака, который КГБ вручает за заслуги — «Почетный сотрудник госбезопасности».
Остальные же разведчики достаточно хорошо знали Олега Калугина, его морально-нравственные устои, его хамелеонскую сущность. В их памяти еще свежи были его выступления на служебных совещаниях, когда генерал не метил в диссиденты: «При определении вероятных кандидатов на вербовку из числа совграждан американцы считают, что «наиболее ценным материалом» для них являются те, кто «духовно уже перешел на Запад» и кого остается лишь побудить сделать «последний шаг», то есть изменить родине. В этом смысле, по мнению ЦРУ, идеальными кандидатами на вербовку и являются люди типа академика Сахарова».
Справедливости ради отметим, что среди комитетчиков мало кто симпатизировал академику. Однако ни у кого не вызывало сомнения то, что «люди типа академика Сахарова» встали в оппозицию к власти не потому, что их как-то обидели или прогнали с работы, а вполне сознательно, в силу своих убеждений, и потому готовы пройти свой путь до конца, не боясь никаких репрессий. А какие идеи, какие убеждения побудили несколько лет спустя Калугина объявить себя оппозиционером?
ПОЧЕМУ ГЕНЕРАЛ-МАЙОР СТАЛ ГЕНЕРАЛОМ-ПРЕДАТЕЛЕМ?
«На мой взгляд, — рассуждает Борис Александрович Соломатин, — Калугин не выдержал испытания «медными трубами». Раннее назначение на высокую должность, определенные успехи в работе со временем привели Калугина к развитию патологической переоценки себя».
Генерал-майор Службы внешней разведки в отставке Б.А. Соломатин в 1965–1968 годах возглавлял резидентуру в Вашингтоне, среди сотрудников которой был и Калугин. Так что генерала-предатсля он знает достаточно хорошо. И не случайно Соломатина заинтересовали опубликованные в сентябре 1994 года воспоминания его бывшего подчиненного. (В России книга вышла под названием «Прощай, Лубянка».)
«Прямо скажу: знакомство с этой книгой было, мягко выражаясь, неприятным сюрпризом, — признает Соломатин. — …Мое удивление вызвал тот факт, что в русском варианте книги «забыты» многие важные детали, опубликованные в английском варианте, вышедшем в США и названном «Первое главное управление». Я анализирую именно этот вариант.
О. Д. Калугин
В книге даже более детально, чем, скажем, у Гордиевского, описывается деятельность конкретной резидентуры и ее агентура. Кстати, я абсолютно уверен в том, что написавшему подобные «мемуары» сотруднику ЦРУ или западноевропейских разведок не миновать бы уголовного преследования». И еще:
…«Судя но книге, вся разведка вращалась вокруг Калугина. Он почти не сказал в книге ни одного доброго слова о своих коллегах, если не считать пары реверансов в сторону автора этих строк и своего друга Бакатина… Все остальные, судя по книге, — серые, ущербные люди… складывается впечатление, что книга написана Калугиным главным образом в отместку Крючкову и другим старшим чиновникам КГБ. Но никакая «ненависть к бывшему преступному режиму» (формулировка Калугина) не может оправдать выдачу им государственных и профессиональных секретов».
«ОН СОВЕРШИЛ ГЛАДКИЙ ПЕРЕХОД С ИХ СТОРОНЫ НА НАШУ»
Когда английский кадровый разведчик Дэвид Корнуэлл, прославившийся на весь мир как автор шпионских романов Джон Ле Карре, приехал в Москву, его гид поинтересовался, с кем бы писатель хотел встретиться. Ответ прозвучал так: с мошенником, боссом мафии, «новым русским» и, конечно, старым гэбистом. Роль «старого гэбиста» с радостью взял на себя Калугин.
Позже в книжном обозрении — еженедельном приложении к «Нью-Йорк тайме» — Джон Ле Карре описал эту встречу:
— Друг мой! Добро пожаловать! Слушайте, ведь я же ваш самый большой поклонник.
Генерала Калугина вовсе не мучают сомнения, обуревающие Бакатина. Он профессионал, хоть и давно не в фаворе в КГБ. Он хватает мою руку, будто я ему собрат-масон, и разве что не ломает ее. Он долго служил в Вашингтоне, и Ким Филби был ему дорогим другом. «Это был замечательный человек», — уверяет он. Олег любил Кима. Я же, напротив, его ненавидел, мертвого или живого. Но не счел тактичным возражать хозяину дома.
Калугин протягивает визитную карточку. «Председатель Интеркома» — написано на ней. Деловые связи, поясняет он, блеснув улыбкой, как бы приглашая в соучастники. Он один из тех старых врагов западной демократии, кто совершил гладкий переход с их стороны на нашу. Слушая его, невольно ловишь себя на мысли, что он и прежде был на нашей стороне.
Шотландское виски, только самое лучшее: эти старые гэбисты — истинные знатоки. Огромные порции, лед, закуски, приготовленные уютной женой Людмилой.
Калугин рассказывает о своей причастности к убийству Георгия Маркова. Напомню: это был болгарский эмигрант, работавший в Би-би-си. В октябре 1978 года неизвестный уколол его отравленным зонтиком. Он умер в лондонской больнице.
— Меня часто спрашивают, имел ли я отношение к этому убийству. Слушайте, отвечаю я, мы же не дети. Я ведь был, черт возьми, главным по этой части. Ни одна операция не обходила меня стороной. Маркова уже приговорил к смерти болгарский суд. Но болгары были неумехи. Пришлось все за них делать — обучать мужика, сооружать зонтик, заправлять яд. Слушайте, мы же только приводили приговор в исполнение. Это же было совершенно законно. О’кей!
Я слабо протестовал: может быть, Марков — не очень приятная тема для разговора. К моему стыду, нелепые, британские манеры сковали меня: рядом сидит русский друг, приведший меня в дом, я гость, хозяйка наготовила еды.
Все же, собравшись с духом, приношу свои извинения и ухожу. Московский воздух кажется мне свежее обычного.
В апреле 1991 года Калугин, выступая в передаче радиостанции «Свобода», гневно клеймил КГБ за причастность, как он выразился, к «так называемому делу Маркова». О своей личной роли в этом деле он не сказал ни слова. Беседовал с ним тогда сотрудник «Свободы» Марк Дейч.
Он же, Марк Дейч, но уже в качестве корреспондента «Московского комсомольца», в сентябре 1999 года вновь затронул эту тему, напомнив Калугину о том, что «вы сами принимали участие в организации убийства болгарского диссидента Маркова». Хамелеон парировал: «В этом убийстве КГБ занимался чисто технической стороной. Убивали Маркова болгары. Ыо я был первым, кто сообщил миру о том, кто и как осуществлял убийство». Генерал-предатель почему-то забыл сообщить миру о том, что за это убийство ему были пожалованы болгарский орден и именной пистолет.
ГЕНЕРАЛ В ВИРТУАЛЬНОМ ПРОСТРАНСТВЕ
То ли Калугин тогда заметил за собой слежку в Ленинграде, то ли интуитивно чувствовал что-то неладное, но только в беседе с тогдашним председателем КГБ В. Чебриковым, состоявшейся накануне его возвращения на работу в Москву, он предупредил, что будет защищаться от клеветы. «Не знаю, по чьему указанию на меня начали фабриковать обвинение в шпионаже: якобы я хотел установить связь с ЦРУ».
Этой темы Калугин затем неоднократно касался в своих выступлениях на митингах и в прессе. Он явно испытывал страх. Но ему повезло. И Чебриков, и сменивший его на посту главы КГБ Крючков смалодушничали, ограничившись тихим увольнением подозреваемого в государственной измене генерала. Как признается сам Крючков, он знал, что «за время работы Калугина в Ленинграде органы контрразведки неоднократно фиксировали интерес к нему со стороны американцев, отмечались случаи, когда и Калугин, и американские разведчики «попадались» на одном маршруте». Знал, но хода делу не дал. Что сдерживало его: страх за собственную карьеру или некомпетентность?! Как бы то ни было, но то, что надлежало сделать Крючкову, да и Чебрикову, сделало… ФБР США.
«…15 сентября 1994 года ФБР направило Липке экземпляр мемуаров генерала Калугина. На странице 82 говорится «о молодом солдате в АНБ, который работал на КГБ в 60-е годы».
Именно этот фрагмент был положен в основу обвинения в шпионаже в пользу СССР, предъявленного судом в Восточной Пенсильвании Роберту Стивену Липке, бывшему сотруднику Агентства Национальной Безопасности (АНБ), одной из самых засекреченных структур Разведывательного сообщества США.
Липке сел на скамью подсудимых только или главным образом благодаря Калугину. Таков смысл демарша с предъявлением Липке мемуаров генерала. Если этот демарш ФБР был согласован с ЦРУ, а иначе быть не могло, то, стало быть, две ведущие спецслужбы США «выжгли» на Калугине, как ковбои на мустангах, клеймо: «предатель».
Но ведь за предательство положено вознаграждение? Оно выплачено. Сам Колби, экс-директор ЦРУ-(такого еще не бывало!), взялся за написание совместно с Калугиным сценария компьютерной игры «ЦРУ против КГБ». Игра принесла генералу-предателю кругленькую сумму. И баста!
Американцам, по крайнем мере ЦРУ и ФБР, Калугин давно уже не нужен. Он им в тягость. И генерал, отчетливо понимая это, даже не пытается делать хорошую мину при плохой игре: «Это заявление ФБР подорвало мою репутацию не только в России, но и в США. Это вызвало недоумение в деловых кругах. Должен сказать, что к предателям всегда относятся с подозрением, на кого бы они ни работали». Насчет предателей — не в бровь, а в глаз. Здесь с генералом не поспоришь.
…Ранней весной 2000 года в Вашингтоне появился необычный экскурсионный автобус. Необычный потому, что экскурсантам предлагалось осмотреть не исторические, не архитектурные или культурные достопримечательности американской столицы, а так называемые «шпионские места». В роли гида выступает Олег Калугин.
Автобус подъезжает к старому зданию советского посольства на 16-й улице, и генерал-предатель вдохновенно вещает: «Мы сидели там на четвертом этаже, набитые как сельди в бочке. Сидели, пили кофе и ждали, когда к нам войдет очередной американец и предложит купить у него ценные сведения. И они приходили».
На маршруте автобуса маленький паб «Спот». Калугин кормит экскурсантов очередной байкой: «Здесь в 1985 году за одним из столиков сидел Олдрич Эймс, ожидая появления пресс-атташе советского посольства. Но дипломат не появлялся, Эймс нервно курил. Затем выпил для храбрости рюмку водки и самолично направился в советское посольство».
Экскурсанты, заплатившие за трехчасовой тур по 55 долларов, слушают как завороженные.
«А вот на этой лавочке в парке «Митчелл», — входит в раж гид, — сидел когда-то уволенный из ЦРУ Эдвард Ли Ховард. Сидел и раздумывал, долго и напряженно, перед тем как войти в калитку советского торгпредства».
Так никому не нужный генерал-предатель зарабатывает себе на жизнь.