и, и, убедившись, что лежит на спине, она заставила себя дышать ровно и спокойно.
Послышался звук открываемой двери в подвал. Нина приподняла голову, все еще сдерживая тяжелое дыхание. Наверху лестницы стояли двое — Человек прямоходящий и еще один, постарше. Она также заметила молодого парня, державшегося позади.
Может быть, он смог бы чем-то ей помочь? Судя по выражению его лица, он не вполне понимал, что происходит. Может, стоило попробовать пробудить в нем какие-то чувства, например, как к старшей сестре? Ну да, конечно, мечтай дальше, Нина. Но сколько лет могло быть его матери? Что, если бы он увидел ее столь же беспомощной, как и Нина? Как бы он себя повел?
Но когда двое начали спускаться по лестнице, парень остался наверху и несколько мгновений спустя скрылся из виду.
Оказавшись внизу, Пол не стал подходить к ней, а отошел к стене. Присев на корточки, он некоторое время разглядывал пол, водя пальцем в пыли.
— Не думаю, что проблем будет чересчур много, — сказал он второму. — Но опять-таки не благодаря тебе.
Он встал и посмотрел на Нину.
— А ее мы какое-то время подержим у себя. Когда она станет нам больше не нужна, я тебе позвоню, и если прикажу тебе ее убить — ты сделаешь это немедленно. Никаких игр. Понятно?
Пожилой кивнул.
— Он должен был убить нас обоих, — тихо сказала Нина. — Не так ли? Он принял Рейдела за Уорда и убил его, но потом решил оставить меня себе.
Пол подошел и остановился прямо над ней.
— А ты весьма проницательна, агент Бейнэм. Проницательна и очень умна. Но ты ошибаешься. Да, Джеймс должен был убить тебя. Но второй его целью был не Уорд.
— А кто?
— Оставляю этот вопрос в качестве упражнения для студента.
— Вы безумец.
— Нет. И это не я сейчас лежу связанный в подвале, источая запах застарелого пота и страха, так что в данный момент девять из десяти владельцев кошек предпочли бы мою реальность твоей.
Вскоре они ушли, и она услышала звук захлопнувшейся двери и отъезжающей машины. Нина с трудом заставила себя немного подождать, прежде чем снова попытаться добраться до телефона. Надо было удостовериться, что они действительно уехали. Тем временем она пыталась спокойно подумать о том, какую информацию можно извлечь из сказанного Полом.
В классической статье тридцатых годов, которую она когда-то читала, психопаты описывались как «рефлекторные автоматы», способные столь точно имитировать человеческую личность, что невозможно было отличить ее от реальной. Нечто подобное можно увидеть в глазах людей, ввязывавшихся в драки в барах. Проходя мимо ранним вечером — и будучи достаточно неосторожным для того, чтобы взглянуть на них, что само по себе не самая удачная мысль, — можно увидеть пустоту на их лицах, скрытую за бессмысленными улыбками. Те, кто ведет себя тихо, — либо мизантропы, либо серьезные пьяницы, знающие свое дело, либо люди, впавшие в депрессию. В тех же, кто по-настоящему опасен, есть некое холодное, болезненное очарование, подобное туманным цифрам, бегущим по дисплею компьютера, постоянно стремящегося к завершению неких сложных расчетов, но так и не останавливающегося на каком-либо результате. Результатом же должна стать психически устойчивая личность, с которой можно нормально общаться. Но в этих людях такого нет. Они — вместилища бессмысленной жестокости, ждущей лишь повода, демонические вихри в человеческих оболочках.
Однако те, кто по-настоящему безумен, отличаются и от них. В них как раз что-то есть, только не вполне ясно, что именно. Модель «рефлекторного автомата» доктора Клекли требовала ответа на вопрос: что именно определяет личность? Что из себя представляет этот «автомат» и что он делает, когда не воплощает в себе человеческую личность? Каковы его обычные реакции? Откуда он взялся? И что ему нужно?
Есть ли на самом деле какая-то разница в том, что содержится в каждом из них, или, возможно, все это — одно и то же, одна и та же демоническая субстанция или безумный дух, глядящий на мир их глазами? Исходя из всего, чему ее учили и во что она верила, следовало утверждать обратное — что это всего лишь ущербные люди, демонстрирующие собственные психозы и патологии.
Но когда на тебя смотрит такой, как Пол… иногда начинаешь в этом сомневаться.
Она только что решила, что не в силах больше ждать, когда снова послышался звук открываемой двери и сверху просочился свет. Душа у нее ушла в пятки. Значит, все-таки уехали не все.
Раздались тяжелые шаги. Это мог быть только Джеймс, тот самый, который брал у нее кровь. Остановившись у подножия лестницы, он некоторое время молча сидел и курил.
— И что дальше, Джеймс? — устало спросила она. — Будем ждать, пока ваш начальник скажет, что можно меня убить?
— Он не мой начальник. И я не Джеймс.
— Именно так он вас называл.
— Меня зовут Джим Уэстлейк. Я фотограф.
— Мой отец был фотографом. — Естественно, она солгала. — А что вы фотографируете?
Он поколебался, затем встал и подошел к сумке. Достав оттуда пальто Нины, он положил его рядом, и у Нины в груди подпрыгнуло сердце.
Значит, пальто здесь. Хорошая новость. Но если оно лежит на полу, его можно как-то зацепить и телефон может выпасть. А если удастся до него добраться… или сделать так, чтобы ей его дали…
— Мне холодно, — сказала она. — Пол очень холодный.
Казалось, он ее не слышит. Когда он выпрямился, оказалось, что он держит в руке маленькую коробочку, похожую на коробку от детских туфелек. Снова сев на нижнюю ступеньку, он открыл ее и некоторое время просматривал содержимое, словно забыв про Нину. Потом он показал ей несколько сделанных на поляроиде фотографий.
Нине они ничего не говорили, кроме того, что на них были изображены женщины и девочки разного возраста, снятые в солнечную погоду.
— Я не делал ничего плохого, — сказал он. — Никому из них. Много лет. Я даже жил рядом с… Смотрите.
Он поднес фотографию настолько близко к ее лицу, что было трудно сфокусировать взгляд на снимке, который изображал двух маленьких девочек лет четырех, может быть, пяти. Девочки улыбались.
— Симпатичные.
— Мои соседки.
— В самом деле? Живут здесь рядом?
— Нет. Я не жил здесь уже очень давно.
— Так как же вы оказались в этом доме?
— Он до сих пор мне принадлежит, но… Я жил здесь со своей женой.
— Вы женаты?
— Больше нет.
Нина уже открыла рот, чтобы задать очередной вопрос, но снова его закрыла. Здесь командовала не она. И это не был допрос человека, ожидающего суда. В воздухе повисла гнетущая тишина.
Наконец он снова заговорил.
— Мы познакомились, когда я вернулся из армии. Несколько лет мы переезжали с места на место, потом нашли этот дом, и он нас вполне устроил. Я получил диплом учителя. Мне всегда хорошо давалась математика, и я преподавал ее в местной школе. Но…
Последовала долгая пауза.
— В армии я был совершенно нормальным. Там я мог… но не делал этого. Но что-то… стало не так, после того как я прожил какое-то время здесь. Не мог заставить голову нормально работать. Числа опять перестали в ней складываться.
Нина не смогла удержаться.
— Что? Хотите сказать, что во всем виноват Торнтон? Что этот город заставлял вас так поступать? Не слишком удачное объяснение, должна вам сказать.
— Мне все равно. Долгое время я был как все. Я знал, что могу поступить дурно, если себе это позволю. Но я этого не хотел. Я… я старался как мог. Но потом…
Он опустил голову на руки.
— Одна ученица. В школе. Она напомнила мне Карлу. Этого хватило. Она была похожа на Карлу. И все. Хлоп. Конец.
— Кто такая Карла? Ваша жена?
— Мою жену звали Лори. Вы что, не слушаете?
— Извините. Так кто эта Карла?
— Девушка, которую я знал много лет назад. В школе. Она стала для меня первой.
— Первой, с которой вы занялись сексом?
— Да.
— Но вы имеете в виду не это.
— Нет.
— Вы ее убили.
— Да.
Он рассказал Нине про ту девушку, Карлу. Он помнил ее лицо во всех деталях, ее походку. Он мог вспомнить и свои приготовления, хотя ему казалось тогда, будто он думает и делает нечто совершенно другое, вполне естественное. Он помнил, как сидел потом на берегу реки, на том самом месте, где играл в детстве. В ту ночь было темно и холодно и шел дождь. Он сидел на твердой, потрескавшейся земле, рядом лежала отрезанная рука девушки, и нигде не было ни огонька, если не считать мерцающих окон домов на другом берегу. Если отвернуться и прислушаться к шуму ветра, можно было поверить, будто весь мир куда-то исчез, будто ты вернулся назад во времени, туда, где еще не существовало того, что было сейчас для тебя дорого, где мужчины и мальчики могли быть собой.
Сущность того, что он совершил, уже постепенно размывалась в его мозгу, и, как ни странно, его не беспокоило, что его могут найти. Какое-то мгновение ему казалось, будто он сидит на краю мироздания, с трудом понимая, как оно может иметь над ним хоть какую-то власть. Снова повернувшись и взглянув на свет в окнах домов, он понял, что никто не может его увидеть, точно так же, как если бы он постучал в дверь, его никто бы не услышал. Их жизнь была теперь для него закрыта. Идти больше было некуда. Он просто сидел под дождем и прислушивался к звукам природы, пока не стало слишком холодно, и он отправился домой, где съел кусок холодной курицы и пошел спать.
Ничего подобного потом долго не происходило. Возможно, на этом все могло бы и закончиться, остаться реальным, но единственным в своем роде фактом. Но этого не случилось. Карла стала для него первой — но далеко не последней.
Он честно пытался. Он пошел в армию. Он исколесил полмира, пока наконец не уволился и не поселился в приятном городке, где у него появились работа, жена и ребенок.
Но было слишком поздно. Всегда оказывалось слишком поздно.
— Так или иначе, она оказалась глупой девчонкой — та, которая была похожа на Карлу. Действительно тупая как пробка. Родители с радостью поверили, что она куда-то сбежала, уехала в Калифорнию, как все прочие ленивые шлюхи.