Не в силах отделаться от страшных подозрений, я решил не идти в богадельню напрямую, а принялся петлять по боковым улочкам, держась в тени. Вместе со страхом меня одолевала злость. Что я ей сделал, этой престарелой донье? Оно конечно, за не столь уж долгую жизнь на улицах Веракруса я успел кое-кому насолить, но явно не gachupin и не настолько, чтобы навлечь на себя кровную месть.
Мне оставалось надеяться только на отца Антонио. Хотя он и был criollo, в его жилах текла чистая испанская кровь, и по сравнению с léperos вроде меня его можно было считать королём.
Жизнь богадельни была непредсказуема, ибо от уличного народа можно ожидать всего, чего угодно. Как-то раз, это было за три недели до прибытия архиепископа, вернувшись домой затемно, я услышал внутри голоса и, войдя в комнату, обнаружил отца Антонио в компании проститутки и её сутенёра. Женщина лежала на столе, её левая нога распухла и почернела. Мужчины накачивали её пульке в расчёте на то, что она напьётся и перестанет чувствовать боль.
— Несколько недель назад бедняга порезала себе ногу, и теперь началось заражение, — пояснил отец Антонио. — У неё выбор простой: или ногу отрежем, или она умрёт.
Вообще-то такие операции обычно производил местный хирург, он же цирюльник — умел и подстричь, и побрить, и кровь пустить, — но его услуги стоили денег, которых у бедняжки не было. Я уж не говорю о настоящем враче. И если в деревнях люди предпочитали обращаться к индейским знахарям, то здесь отец Антонио был для многих последней надеждой. Впрочем, определёнными медицинскими познаниями он действительно обладал, и многие обитатели ночлежки ценили его выше испанских докторов.
Теперь, когда упившаяся до беспамятства шлюха храпела, лёжа на спине, появилась возможность произвести операцию. В качестве хирургических инструментов клирик располагал пилой и большим железным ножом. Рядом, в горшке на жаровне, кипело масло, необходимое, чтобы после операции прижечь культю.
Бесчувственную женщину привязали к столу, отец Антонио всунул ей между зубов деревяшку и закрепил ту за края на затылке верёвкой. Сутенёр, наблюдая за этими приготовлениями, аж позеленел, его била дрожь.
Когда же хлынула кровь и больная, несмотря на пульке, истошно завопила, этот малый пустился наутёк.
— Трудно его за это винить, — пробормотал мой покровитель, растерянно озираясь, и тут увидел меня.
Похоже, отцу Антонио тоже было не по себе: руки тряслись, по лицу струился пот, а уж мне и вовсе впору было бежать вслед за сутенёром. Но мой покровитель налил мне для храбрости чашку пульке и доверительно сказал:
— Кристобаль, тебе придётся помочь мне, иначе эта женщина умрёт.
Да уж, видать, дело было серьёзное — полным именем учитель называл меня только в самых крайних случаях.
Как оказалось, всё, что от меня требовалось, — это держать две деревянные плашки, между которыми зажималась пила — это было нужно, чтобы распил шёл ровно.
Вообще-то помогать отцу Антонио во время различных медицинских процедур мне случалось и раньше, но вот при ампутации я присутствовал впервые и страху натерпелся изрядно. Кровищей нас с ним залило с головы до ног, и слава богу, что несчастная от боли лишилась чувств и перестала вопить.
Наконец отец Антонио бросил отрезанную конечность на пол у моих ног, перетянул обрубок ноги жгутом и прижёг его сначала раскалённым ножом, а потом и кипящим маслом.
Покончив с этим, он накрыл находившуюся без сознания, но конвульсивно подергивавшуюся женщину одеялом, бросил мне: «Приберись!» — и, пошатываясь, вышел, наверняка намереваясь восстановить силы с помощью пульке.
Я тупо уставился на пепельно-бледную, лежащую в беспамятстве женщину и на обрубок ноги. Ну и что я должен с ним делать?
15
Вернувшись в тот памятный вечер в приют, я, не зажигая свечи, прокрался через главное помещение в отгороженный уголок и улёгся там на постель отца Антонио. Сон не шёл, и, проворочавшись там более часа, я вдруг услышал, что в дом вошли люди. Вообще-то в этом ещё ничего подозрительного не было, меня насторожило, что они старались не шуметь и почти не переговаривались — у наших постояльцев такой привычки не было. Тех двоих, что вошли первыми, выдал шорох соломы под ногами, а потом, когда появился третий, тихо звякнули шпоры. Ага, выходит, к нам наведались гости в сапогах.
Простые люди щеголяли по большей части в верёвочных сандалиях, однако сапоги и даже шпоры ещё не указывали на визит gachupin. Сапоги со шпорами носили и метисы, и индейцы, и африканцы, кто побогаче, хотя простой люд предпочитал шпоры с железными колёсиками. В данном же случае явно звякнуло серебро, стало быть, незваные гости были кабальеро.
Старуха послала за мной gachupin с двумя подручными!
Тайник отца Антонио был почти доверху набит одеялами, но мне потребовалось лишь несколько мгновений, чтобы освободить там достаточно пространства, нырнуть вниз и захлопнуть над собой крышку. Закрывалась она не слишком плотно, однако вероятность того, что тайник обнаружат люди, не знающие, что искать, была невелика.
Сквозь щель я увидел, как кто-то вошёл к нам в закуток с зажжённым факелом. Испанец, лет сорока. Судя по его одежде, кабальеро, из тех, кто не расстаётся со шпагой.
— Здесь никого нет, — прозвучал властный, холодный голос человека, привыкшего отдавать приказы.
— В главной комнате тоже пусто — ни попа, ни щенка, дон Рамон.
Второй голос мог принадлежать метису, индейцу или vaquеrо из числа хозяйских подручных: конному погонщику стад или надсмотрщику с плантаций.
— Должно быть, они на гуляниях вместе со всеми, — проворчал испанец. — Ладно, здесь мне торчать не с руки, меня могут хватиться на приёме. Вернёмся сюда утром.
Вот, значит, как: нас удостоил посещением один из благородных кабальеро, которого позвали на приём к самому алькальду. И за что же, интересно, такая честь?
Когда шаги незваных гостей стихли в отдалении, я ещё долго сидел в тайнике и не скоро решился, выбравшись из подпола, потихоньку подойти к занавеске из одеяла и робко выглянуть в затемнённое главное помещение. Там вроде бы никого не было, но, опасаясь, что кто-то всё же остался, чтобы следить за мной, я решил не выходить наружу через дверь. Вместо этого я распахнул плетёные ставни, прикрывавшие окошко позади койки клирика, и выбрался в переулок. Судя по положению луны, я вернулся домой с праздника уже более трёх часов назад и добрых два из них просидел в подполе, укрывшись в тайнике.
Крадучись, я отошёл от богадельни на пару кварталов, после чего выбрал себе местечко, откуда мог тайком наблюдать за улицей, что вела к её входу. Мне казалось, что вряд ли отец Антонио будет возвращаться домой другим путём.
По прошествии некоторого времени со стороны площади потоком хлынули люди, по большей части основательно выпившие. Ближе к рассвету появилась шумная компания — с ней, пошатываясь, брёл и мой благодетель. Выскочив из своего укрытия, я отвёл его в сторонку.
— Кристо, Кристо, что случилось? Ты что, увидел привидение? У тебя вид как у Монтесумы, узнавшего, что Пернатый Змей Кецалькоатль затребовал его трон.
— Падре, у нас, похоже, беда, — заявил я и сбивчиво поведал ему о зловещей старухе в чёрном и человеке по имени дон Рамон, шарившем в нашем приюте.
Отец Антонио перекрестился.
— Мы пропали.
Я испугался ещё больше.
— Но что всё-таки случилось? Кто эти люди, зачем мы им нужны? С чего бы какому-то незнакомому человеку желать мне зла?
— Рамон — это не человек, это сущий дьявол.
Клирик схватил меня за плечи, и голос его задрожал:
— Кристо, ты должен немедленно бежать из города!
— Но я... куда же я пойду? У меня нет знакомых в других местах.
Отец Антонио увлёк меня во мрак узкого переулка.
— Я знал, что однажды они явятся. Я понимал, что тайна не может остаться погребённой вечно, но никак не думал, что тебя найдут так быстро.
Я был ещё совсем мальчишкой и так перепугался, что готов был заплакать.
— Что я сделал?
— Это не имеет значения. Единственное, что сейчас важно: надо немедленно бежать. Ты должен покинуть город по дороге, что ведёт на Ялапу. Там скоро ярмарка, отовсюду стекается народ, и в толпе ты сможешь легко затеряться.
Я пришёл в ужас. Отправляться в Ялапу, одному? Но дотуда несколько дней пути!
— Ладно, допустим, доберусь я туда, и что мне там делать?
— Ждать меня. Я прибуду позже, и брата Хуана возьму с собой. А ты будешь толкаться на ярмарке до моего появления.
— Но, падре, я не...
— Не перебивай! — Отец Антонио снова схватил меня за плечи, да так сильно, что буквально впился ногтями. — Другого пути нет. Если они найдут тебя, то убьют.
— Почему?
— Я не могу ответить тебе, Кристо. Если что-то и может спасти тебя, то лишь полное неведение. С этого момента не говори по-испански. Говори только на науатль. Они будут искать метиса. Никогда не признавайся в том, что ты метис. Ты индеец. Называйся индейским именем, а не испанским.
— Но...
— Уходи немедленно! Vayas con Dios[25]. И да будет Господь твоим защитником, потому что ни один человек и пальцем не пошевелит, чтобы помочь метису.
16
Я покинул город ещё до рассвета и шёл быстрым шагом, стараясь не бросаться в глаза. Несмотря на ранний час, по дороге уже брели путники и тянулись ослы и мулы, навьюченные товарами с испанских кораблей. Впереди меня ждала неизвестность. В Веракрусе я знал каждый закоулок, но теперь покидал его в страхе, усугублявшемся полнейшим неведением, ибо не имел понятия ни о том, от чего мне приходится бежать, ни о том, с чем придётся вскоре столкнуться. Дорога на Ялапу выходила из города и шла на юго-запад. Сперва она пролегала между песчаными дюнами, затем вела через болота и небольшие озёра, а потом поднималась вверх, взбираясь по склону горной гряды. Как только пески и болота остались позади, а дорога пошла в гору, жара tierra caliente, горячей земли, медленно спала.