Близ центра города, к востоку от Дороги мёртвых, находилась Ciudadela — Цитадель, огромный, врытый в землю двор, со всех четырёх сторон окружённый храмами. Посередине этого ограждённого пространства высился храм Кецалькоатля. Этот храм — ступенчатую пирамиду, подобную пирамидам Солнца и Луны — украшали впечатляющие скульптурные изображения Пернатого Змея Кецалькоатля и Огненного Змея, который переносит солнце в своём ежедневном путешествии через небосвод.
Храм был пугающим и величественным.
Каждый год ацтекские чтимые глашатаи отправлялись в Теотиуакан, чтобы воздать почести богам. Они неспешно шествовали по Дороге мёртвых к храму Солнца среди других храмов и гробниц древних владык, ставших богами. Теперь и мы с Целителем шли по стопам тех ацтекских правителей.
— Солнце и луна, муж и жена, стали богами, когда принесли себя в жертву, чтобы спасти землю от тьмы, и превратились в золотистый огонь дня и серебристый свет ночи, — сказал Целитель.
Мы остановились перед величайшей пирамидой на земле, храмом Солнца, раскинувшемся на десяти акрах площади.
Старик прищёлкнул языком.
— Боги по-прежнему здесь, ты можешь почувствовать их. Они зажали твоё сердце в своём кулаке и могут его вырвать.
Он засучил рукав, обсидиановым ножом надрезал нежную кожу на нижней стороне предплечья, дал крови стечь на землю и вручил нож мне.
Я сделал порез на своей руке и тоже подержал её так, чтобы капли крови упали на землю.
В этот миг из сумрака храма вышли и медленно направились к нам четверо — трое мужчин и одна женщина. Не зная их в лицо, я сразу понял, кто они такие. Колдуны и жрецы, столь же древние и почтенные, как сам Целитель.
Их приветствие состояло из тайных знаков и слов на таинственном языке, ведомом лишь посвящённым в тёмные искусства.
— Эти люди будут проводниками, призванными помочь тебе поговорить с предками, — сказал Целитель. — Они сделают твою кровь ацтекской и отведут тебя туда, куда позволено входить лишь носителям истинной крови.
До сих пор слова Целителя о возможности «говорить с богами» я не воспринимал серьёзно, но суровые лица и непроницаемые глаза жрецов сильно поколебали мой скептицизм.
Но как же, интересно, говорят с богами?
Жрецы повели меня к зеву туннеля великой пирамиды Солнца, скрытому так искусно, что человеку несведущему нипочём бы его не найти. Он вёл в её полое чрево, к каверне, огромной, как зал собраний.
В центре горел костёр, по стенам — я этого не видел, но слышал — журчала вода. Я чувствовал запахи огня и воды.
— Мы пребываем во чреве Земли, — возгласила женщина. — Мы вышли из пещер на свет тысячу поколений тому назад. Эта пещера есть мать всех пещер, святая святых. Она пребывала здесь до того, как была воздвигнута пирамида Солнца.
Голос жрицы упал до шёпота:
— Она была здесь во Время тьмы, после того как каждое из четырёх солнц гасло и остывало.
Мы окропили костёр кровью из наших рук и уселись перед ним, скрестив ноги.
И вот что было дальше. Невесть откуда взявшийся в пещере холодный ветер треплет сзади мои волосы, посылая по спине волну холода и страха. Мало того что ему вроде бы неоткуда здесь взяться, но ветер ещё и кажется мне живым.
— Он с нами, — хрипло смеётся старая женщина.
Один из жрецов затягивает гимн богам:
На небесах ваша обитель,
Но вы поддерживаете и горы,
Анауак лежит в ваших ладонях,
Повсюду вас ждут, всюду к вам взывают,
Хвалу воздают вам, вас воспевают,
Ведь на небесах ваша обитель,
Но Анауак лежит в ваших ладонях.
Анауак представлял собой сердце великой державы ацтеков, ту самую долину, которая ныне названа Мешико, с её пятью соединяющимися между собой озёрами: Сумпанго, Шалтоканом, Шочимилько, Чалько и Тескоко. Ацтеки выстроили Теночтитлан в самом сердце Анауака.
Наш отец — солнце,
Чьи жгучи лучи,
Наша мать — луна
В серебристой ночи.
Явите свой лик,
Подарите свой свет.
И снова я ощутил леденящую ласку ветра из загробного мира. Дрожь пробрала меня до самых пальцев ног.
— Пернатый Змей снисходит к нам, — возгласил Целитель. — Сейчас он с нами. Мы призвали его своей кровью.
Женщина опустилась на колени за моей спиной и накинула мне на плечи ацтекский воинский плащ из ярких перьев, жёлтых и красных, голубых и зелёных. Она надела мне на голову воинский шлем и вручила меч из твёрдого дерева с обсидиановым лезвием, настолько острым, что им можно было разрезать волос.
Когда я облачился, Целитель одобрительно кивнул.
— Твои предки не примут тебя иначе как в облачении воина. Мальчика-ацтека готовили к войне с рождения: его пуповину отдавали взрослому воину, чтобы тот зарыл её на поле боя.
Он знаком велел мне снова сесть перед костром. Старая женщина опустилась рядом со мной на колени, держа в руках каменную чашу, наполненную тёмной жидкостью.
— Она шочималька, «цветочная ткачиха», — пояснил Целитель. — Ей ведомы магические зелья, которые позволяют сознанию расцветать настолько, что оно обретает способность подниматься к богам.
Жрица заговорила со мной, но, хотя по звучанию её речь походила на ацтекскую, я ничего не понял. Очевидно, то был язык хоть и родственный науатль, но один из тайных жреческих диалектов, ведомых лишь немногим избранным.
Целитель переводил для меня.
— Зелье, которое она даст тебе выпить, называется «вода обсидианового ножа». В нём много компонентов: октли — напиток, опьяняющий богов; почка кактуса, который бледнолицые называют пейотль; священный порошок, его именуют ололиукуе; кровь, которую соскребли с жертвенного камня у храма Уицилопочтли в Теночтитлане, ныне разрушенного испанцами. Есть в нём и другие вещества, но они известны только «цветочнойткачихе», — вещества, которые приходят не из земли, на которой мы стоим, но со звёзд над нами.
Тем, кому вырывали сердце на жертвенном камне, давали этот напиток перед жертвоприношением. Подобно воинам, погибшим в сражениях, и женщинам, умершим при родах, те, кого приносят в жертву, обретают благодать жить с богами в обители солнца. Вода обсидианового ножа уносит их туда, к богам.
Сидя перед пылающим костром в окружении монотонно распевающих чародеев, я выпил напиток.
Аййя, ойя! Моё сознание превратилось в реку, тёмный струящийся поток, который вскоре обратился в бушующие стремнины, а потом — и в чёрный водоворот полуночного огня. Моё сознание билось, пульсировало, причудливо деформировалось и наконец отделилось от моего тела. Неожиданно я обнаружил себя парящим под тенистым сводом пещеры. Костёр, чародеи и моя собственная телесная оболочка были видны внизу.
Мимо меня пролетела сова. Зная, что встреча с этой птицей — дурной знак, ибо её зловещее ночное уханье предвещает смерть, я в страхе устремился прочь из пещеры. Оказалось, что снаружи день уже сменился ночью: безлунный, беззвёздный саван окутал землю.
До меня донёсся голос Целителя, он шептал мне на ухо так, как будто я сидел рядом с ним у костра в пещере:
— Твои предки ацтеки родились не в этой матери всех пещер в Теотиуакане, но на севере, в стране ветров и пустынь, где находится обитель тьмы. Они не называли себя ацтеками. Это имя дали им испанские завоеватели. Они называли себя мешикатль. Знойные ветры, пыльные бури, долгая засуха заставили твоих предков покинуть северный край; голод и отчаяние погнали их на юг, туда, где боги благословили земли теплом и влагой. Но там уже жили люди, причём люди достаточно могущественные, чтобы остановить и даже уничтожить мешикатль. Этих людей благословили сами боги солнца и дождя. Они выстроили чудесный город под названием Тула. Не обитель богов, как Теотиуакан, но великий город красот и удовольствий, роскошных дворцов и садов, которые могли соперничать с Тонатиуаканом. Именно в этом городе наши ацтекские предки впервые поняли свою судьбу.
Тула: это название казалось мне магическим ещё раньше, даже когда я внимал непрерывным поучениям Целителя. Отец Антонио рассказывал, что один учёный, испанский священник, прибывший в Новую Испанию вскоре после завоевания, сравнил легенду о нём с историей Трои, написав, «что великий и прославленный индейский город Тула, очень богатый и изысканный, мудрый и могущественный, постигла та же судьба, что и античную Трою».
— Сам Кецалькоатль жил в Теотиуакане, но он покинул Толлан (так назывался город в древние времена), — вещал Целитель. — Именно там, пребывая в гневе, он оскорбил Тескатлипока — Дымящееся Зеркало, бога чародейства и волшебства, — и владыка магов не преминул отомстить. Хитростью он напоил Кецалькоатля пульке, и тот, в пьяном безумии, разделил ложе с родной сестрой. Пристыженный, ибо совершил столь страшный грех, он бежал из Тулы и отплыл под парусом в Восточное море, поклявшись, что однажды вернётся и затребует обратно своё царство.
Кецалькоатль — один из твоих предков-богов, но есть много других, и превыше прочих стоит грозный Уицилопочтли, ацтекский бог войны. Он принял облик колибри и обратился к своему племени на языке птицы. Уицилопочтли и будет твоим проводником.
Уицилопочтли. Бог войны. Покровитель Теночтитлана. Волшебник-Колибри.
Воспарив в чёрном небе, как орёл, я познал истину.
Я сам и есть Уицилопочтли.
45
Дверь, которую открыло в моём сознании зелье колдуньи, увела меня в дальние края и в далёкое прошлое. В те времена, когда я был вождём ацтеков.
Лёжа на смертном одре, я прозрел Путь ацтеков.
Путь моего народа. Ибо я — Уицилопочтли, и люди, называющие себя мешикатль, — моё племя.
Мы пришли с севера, из Дурных Земель, где почва была горячей и сухой, а ветер задувал пыль в наши рты. Пропитание в Дурных Землях было скудным, и мы побрели на юг, прослышав о зелёных долинах, поросших сочным маисом, таким, что, по слухам, человек не мог обхватить руками один-единственный початок. На севере приходилось сражаться с суровой почвой, чтобы возделывать кукурузу настолько тощую, что она не насытила бы и таракана. Много лет тому назад бог дождя отказал нашим землям во влаге, засуха губила даже скудные урожаи, и наш народ страдал от голода, пока мы не обрели путь охотника. Теперь мы охотимся с помощью лука за дичью, которая не может перегнать наши стрелы.