— Это достойное уважения имя, хотя буквально оно переводится как Постящийся Койот. Твой великий тёзка был не просто правителем, но ещё и поэтом и сочинителем песен. Воспылав страстью к жене одного из своих придворных, он послал того на битву, тайно приказав своим военачальникам проследить за тем, Чтобы этот человек был убит.
— Ага, то же самое преступление, которое командор из Оканьи пытался совершить против Периваньеса.
— Ты знаешь комедию Лопе де Веги?
— Я... я слышал, как её пересказывал один священник.
— Священник, которого заинтересовала не нравоучительная драма, но пьеса, повествующая о подлинной страсти? Мне нужно обязательно познакомиться с этим удивительным клириком. Какое у тебя испанское имя?
— Санчо, — без колебаний ответил я.
— Санчо, скажи, что ты, будучи индейцем, думаешь о приходе испанцев и об уничтожении или забвении индейской культуры и её памятников?
Он назвал меня индейцем. Стало быть, можно было продолжить разговор с ним без особой опаски.
— Испанский бог оказался более могущественным, чем боги ацтеков.
— И теперь все ацтекские боги мертвы?
— Нет, есть множество ацтекских богов. Некоторые были побеждены, но остальные просто затаились в укрытии в ожидании того времени, когда они вернут себе силы, — сказал я, подражая тому, что говорил мне Целитель.
— И как они поступят, когда вернут себе силы? Прогонят чужеземцев из Новой Испании?
— Будет ещё одна великая битва вроде тех войн, что описаны в божественных откровениях, когда огонь, смерть и голод ходили по земле.
— Кто рассказал тебе это?
— Священники в церкви. Всем известно, что когда-нибудь произойдёт великая битва между Добром и Злом, и Добро победит.
Дон Хулио издал смешок и направился вдоль руин. Я последовал за ним. Лучше бы мне, конечно, держаться от всех испанцев подальше, но этот человек обладал глубокими знаниями и мудростью сродни тем, что были присущи Целителю и отцу Антонио.
— А ещё, — добавил я, — у нас говорят, что благородные воители-Ягуары прогонят испанцев из нашей земли.
— А где ты услышал об этом?
В его голосе мне почудился всплеск интереса, что слегка насторожило. Но дон Хулио лишь улыбнулся, когда я вопросительно посмотрел на него.
— И где же ты услышал об этом? — снова спросил он.
Я пожал плечами.
— Не помню. На рынке, наверное. Индейцы частенько болтают об этом. Но это лишь безобидные разговоры.
Дон Хулио жестом указал на руины.
— Ты должен очень гордиться своими предками. Посмотри на памятники, которые они оставили. Есть много подобных этому и много других величиной с целые города.
— А вот священники утверждают, что мы не должны гордиться своими предками, ибо те были дикарями и приносили в жертву тысячи людей и даже ели их. Священники говорят, мы должны быть благодарны испанцам за то, что они прекратили это святотатство.
Дон Хулио пробормотал что-то, выражая согласие с мнением святых отцов, но мне показалось, что он, подобно многим, лишь отдаёт дань уважения церкви, хотя сам думает иначе.
Некоторое время мы шли вдоль руин молча, а потом он опять заговорил:
— Ацтеки действительно практиковали варварские обряды, и им нет оправдания. Но может быть, им стоило бы посмотреть на нас, европейцев, на наши междоусобные войны и войны против неверных, на жестокость и насилие, и спросить, вправе ли мы бросить первый камень. Впрочем, как бы мы ни судили их действия, индейцы, несомненно, создали великую цивилизацию и оставили после себя памятники, которые, как и пирамиды египетских фараонов, переживут пески времени. О движении звёзд и планет ацтеки знали больше, чем мы сегодня, и их календарь был гораздо точнее нашего.
Твои предки были великолепными строителями. Вдоль восточного побережья жил народ, который снимал с деревьев урожай резины ещё в то время, когда родился Христос. То были предки ацтеков, тольтеки и другие индейские народы. Они оставили после себя великие памятники. Как и ацтеки, они искусно вырезали камни для монументов. Но каким образом они это делали? У них ведь не было ни железных, ни даже бронзовых инструментов. Как они гравировали камень?
Как и ацтеки, они не знали ни повозок, ни вьючных животных. Однако они поднимали огромные каменные плиты, которые весили, как сотни людей, камни настолько тяжёлые, что никакая телега и упряжка лошадей в христианском мире не могла бы их перевезти. А они перевозили их на огромные расстояния, поднимали на горы и спускали вниз по другому склону, переправляли через реки и озёра, за многие лиги от места, где был добыт камень. Как? Эта тайна, возможно, содержалась в тех тысячах книг, которые были сожжены монахами.
— Может быть, у них был свой Архимед? — предположил я. Отец Антонио рассказывал мне о достижениях индейцев, которые строили пирамиды, вздымавшиеся к небу, и сравнивал древних строителей с Архимедом. — Может быть, в те времена и жил такой человек, и, имейся у него достаточно длинный шест и точка опоры, он мог бы перевернуть мир. Omnis homo naturaliter scire desiderat.
— «Человеку свойственно стремиться к знаниям», — перевёл дон Хулио латинское изречение.
Он остановился и пристально посмотрел на меня. В глазах у него плясали лукавые искорки.
— Ты читаешь ацтекское рисуночное письмо, знаешь об Архимеде, приводишь цитаты на латыни и разбираешься в испанской литературе. Ты говоришь по-испански без индейского акцента. Только что я заговорил на науатль, и ты ответил, даже не задумываясь. У тебя более светлая кожа, чем у большинства индейцев, да и ростом ты выше. Всё вместе это не менее таинственно, чем то, каким образом гигантские камни в древние времена перевозили через горы.
Из-за проклятого желания похвастаться своими знаниями (или, что вернее, знаниями отца Антонио) я невольно подтолкнул этого человека к тому, что он задался вопросом: кто же я такой? ¡Ау de mi! Прошло три года со времени тех убийств и начала охоты за мной, и вот теперь, похоже, всё начинается сначала. Я бежал от человека по имени дон Хулио, бежал без оглядки.
55
Следующим утром мы отправились в путь на юг, двигаясь по оживлённой, но частенько трудной для проезда дороге. Нас уже обогнали многие из купцов, приезжавших на ярмарку, со своими вьючными обозами.
Кроме Санчо и Матео в нашу компанию входили два метиса самого отталкивающего вида: недалёкая уличная шваль. Эта парочка не встретила бы радушного приёма даже в самых гнусных притонах Веракруса, а уж сунься они в приличное место, их спровадили бы прямиком на виселицу. Санчо и эти метисы, несомненно, представляли собой самую настоящую разбойничью шайку, из тех, что устраивают засады, заманивают проезжих путников и перерезают им горло ради того, чтобы обчистить карманы жертвы.
И снова я задался вопросом: как могло случиться, что поэт-меченосец связался с этим отребьем?
Санчо и Матео были верхом на лошадях, а метисы ехали на мулах. Мы с Целителем шли позади пешком, ведя мула и жёлтую собаку. Местность порой была такова, что верховым приходилось слезать со своих животных и вести их в поводу. Постепенно Матео начал отставать и пошёл рядом со мной и Целителем. Не знаю уж, просто за компанию или ради слежки, но сдавалось мне, что он и сам не мог долго выносить общество Санчо.
— Ты хорошо говоришь по-испански, — заметил мимоходом Матео. — Священники неплохо тебя обучили.
Именно священники и обучали индейцев по всей Новой Испании, так что это был вполне естественный вывод. Я не принял это утверждение на счёт отца Антонио. Похоже, Матео сказал это просто для поддержания разговора, а не желая выяснить мою подноготную. Он по-прежнему не давал никаких оснований подозревать, что знает, кто я на самом деле. Правда, как я ни старался сойти за малограмотного, мой испанский был лучше, чем у большинства индейцев. Я пытался говорить на испанском на манер простолюдина, но это было трудно, потому что мне требовалось поддерживать беседу, а не отделываться краткими ответами. Я старался показать Матео, что мой испанский не так уж и хорош. Я намеренно делал ошибки в разговоре с доном Хулио и собирался и впредь ломать комедию.
Я всё время думал, знает ли Матео, кто я такой, и не собирается ли он меня опять защитить. Хотя это вряд ли. Скорее всего, именно он отрубит мне голову после того, как я исполню для них таинственное задание. Я собственными глазами видел, как быстро его меч может отделить голову от тела.
Вскоре я выяснил, какие два занятия больше всего по душе Матео, не считая любовных утех и поединков, — выпивка и болтовня.
По ходу дела он частенько прикладывался к фляге и рассказывал множество историй. ¡Рог Dios! Похоже, этот кабальеро пережил больше приключений, чем Синдбад, пустившийся в путь из Басры, или Одиссей, отплывший из Трои.
— Этот парень всё равно что певчая пташка, — заметил Целитель, когда мы остались наедине. — Наслаждается музыкой собственных слов.
Матео, оказывается, был моряком, а потом состоял в качестве солдата на службе у короля.
— Я дрался с французами и англичанами, с голландскими бунтовщиками и турецкими язычниками. Богохульные протестанты, еретики-голландцы и неверные мавры — все отведали моего клинка. Я дрался верхом, на палубе корабля и взбираясь по стене замка. Я убил сотню человек и любил тысячу женщин.
А ещё он рассказал миллион историй. Мне было очень любопытно, почему этот блестящий кабальеро, автор пьес и книг, кончил тем, что связался с Санчо, самым заурядным головорезом, но задать этот вопрос я не решался.
То была странная парочка. Из личного опыта я знал, что Матео смертельно опасен. Что до Санчо, то убийца в нём угадывался с первого взгляда. Однако разница между этими двумя была как между изысканным клинком из толедской стали и простым топором. Матео был picaro, хвастун, меченосец и авантюрист. Но помимо этого, он был писателем и актёром, правда, ни на том ни на другом поприще, похоже, не преуспел, зато это придало ему лоск образованного кабальеро.