В Санчо ни на образование, ни на благородство не было и намёка. То был грубый, жестокий, грязный душой и телом наглец и задира.
Но одновременно чувствовалось в нём что-то неправильное, хотя что именно, я никак не мог уловить. Его внешность казалась мне... странной. На вид Санчо был мощно сложен... однако порой он выглядел скорее полным, чем мускулистым, такая фигура больше характерна для женщины. Несколько лет тому назад я слышал, как отец Антонио и брат Хуан толковали о стражах гарема, которых использовали мавры; они назывались евнухами. То были оскоплённые мужчины, и говорили, будто бы их мускулы размягчаются, а тела затягивает жирком, у некоторых даже начинала расти грудь. Наверное, то же самое случалось с рабами-африканцами, которых кастрировали. Несмотря на все его брутальные манеры и угрозы, Санчо была свойственна та женская пухлость, которая, я думаю, была присуща евнухам.
Матео вновь завёл одну из своих бесконечных историй:
— Совсем ещё юнцом, моложе, чем ты сейчас, я плавал во флоте светлейшего герцога Медины-Сидонии, командующего Великой армадой, которая вступила в сражение с англичанами в северных водах. Мы потерпели поражение из-за погоды: ветер завывал, как бешеный пёс, и выбросил наш корабль на берег. Я оказался во вражеской стране и следующие несколько лет провёл под личиной французского слуги, сбежавшего от своего шотландского господина. Поблуждал я, поблуждал и прибился к труппе странствующих актёров сперва как помощник — помогал носить им сундуки, — а потом как актёр и автор пьес.
Английский театр уступает нашему, испанскому. У англичан было несколько относительно сносных драматургов, одного звали Уильям Шекспир, а другого — Кристофер Марло, но им недоставало гения испанских мастеров, таких как Лопе де Вега и Матео Росас де Оквендо. История запомнит Матео Росаса и воздаст ему хвалу наряду с Гомером, тогда как имена всех прочих развеются как пыль.
Я никогда не мог понять, шутит он или хвастается... или просто пьян. Присущая ему «скромность» побуждала Матео частенько говорить о себе как о совершенно другом человеке.
— Славный Матео Росас попал в плен к маврам, к самому алжирскому бею, каковой есть чёрный язычник и неверный дьявол. Его пытали и морили голодом, и в конце концов он сбежал.
Я слышал эту историю и раньше, причём случилась она с писателем, имя которого действительно достойно того, чтобы упоминаться наряду с Гомером. Мигель Сервантес, автор «Дон Кихота», был захвачен в плен алжирским беем и долгие годы провёл в мавританской тюрьме. Несколько лет тому назад я как-то произнёс имя Сервантеса в присутствии Матео и чуть было не лишился головы. Чёрт же дёрнул меня повторить эту глупость, ибо я решил самым невинным образом продемонстрировать свои познания, желая проверить, так же ли легко Матео заимствует чужие идеи, как он ворует чужие кошельки и соблазняет чужих жён.
— Помнится, священники, которые учили меня испанскому языку, рассказывали ещё об одном авторе книг и пьес, который был также захвачен в плен...
Не успев договорить, я оказался лежащим на земле, в голове у меня звенело. Матео обрушил удар мне на голову.
— Никогда не упоминай имя этого человека в моём присутствии, — заявил он. — В мавританских застенках, подвергнувшись адским пыткам и лишениям, я поделился с этой свиньёй историей о странствующем рыцаре, которую сам собирался написать по возвращении в Испанию. Это была подлинная история моей жизни. Он украл мою жизнь и опубликовал историю раньше, чем я вернулся, но это ещё полбеды. Гораздо хуже другое. Украв мои великие подвиги, он выставил их на посмешище, представив мою жизнь перед всеми как безумную блажь нелепого шута. Он украл мою жизнь, Чико. Да, признаюсь, я совершал поступки, которые трудно назвать благочестивыми. Да, я не гнушался запускать руки в сундуки богачей, пил вино жизни, опустошая бутылку до самого дна, проводил время за карточной игрой, ставил на кон всё: свою юность, свои страхи, надежды и мечты, саму свою бессмертную душу — и никогда не оглядывался назад. Я убивал мужчин и соблазнял женщин. Но есть вещи, которых я никогда не делал. Я никогда не воровал у друзей. Я никогда не крал чужой жизни. И вот теперь весь мир превозносит этого вора, и никто не знает имя бедного Матео Росаса де Оквендо.
Он в ярости пнул меня ногой.
— Теперь ты понял наконец?
Монте-Альбан, высокая гора, венчал холмы, возвышаясь почти на полторы тысячи футов над долиной Оахака и городом с тем же названием. Холмы были лишены растительности, там почти не росли деревья, и ничто не скрывало от взора величие древних каменных сооружений.
Как и многие другие города-храмы Новой Испании, Монте-Альбан строили, взяв за образец легендарный Теотиуакан, Место сбора богов. Древние каменные сооружения были воздвигнуты на прямоугольной площади, на разровненной вершине горы, составлявшей примерно пол-лиги в длину: на этой территории располагались храмы пирамиды, обсерватория, парадный двор и дворцы.
Как и многие из священных городов моих индейских предков, Монте-Альбан был окутан тайной и представлял собой место паломничества, куда приходило гораздо больше почитателей богов, чем там проживало. Правда, то были не ацтеки, а народ, именовавшийся сапотеками. Это племя, населявшее юг долины Мешико, ацтеки победили всего за полвека до прихода Кортеса, но победа не была окончательной, и два народа пребывали в смертельной вражде вплоть до самой Конкисты.
Теперь, когда город и святилище были заброшены и единственными признаками жизни служили следы и помёт следующих через площадь вьючных животных, над призрачными руинами витал дух печали, как будто, оставляя свои святыни змеям и тарантулам, люди оставили вместе с ними и свою тоску.
Конкиста принесла жителям области Оахака нового правителя. После того как Кортес получил титул маркиза дель Валье де Оахака и в придачу более двадцати тысяч плативших ему дань индейцев, его феодальные владения достигли размеров нескольких европейских королевств.
Разбив лагерь, мы с Целителем отправились прогуляться среди руин. Я ощутил на себе знакомый холодный ветерок — точно такой же я почувствовал в пещере под храмом Солнца в Теотиуакане.
— Боги не довольны, — проворчал Целитель. — Ничего хорошего из нашей затеи не выйдет. Эти люди явились сюда не для того, чтобы воздавать богам хвалу, но чтобы оскорбить их.
56
Мы с Целителем расположились в стороне от остальных. На склоне холма наша компания была не единственной. Рядом устроил становище купец, возвращавшийся с ярмарки с необычным товаром: четырьмя проститутками. Он взял их внаём на время ярмарки и теперь возвращался в Оахаку. Я слышал, как Санчо сказал ему, что воспользуется одной из девиц.
Стоя на коленях рядом с костром, где готовился обед, я увидел, как Матео и Санчо направились к огромной храмовой пирамиде, самой большой в городе. В лучах ясного солнца пирамида отливала золотом. Парочка внимательно осмотрела одну сторону сооружения, причём никакой двери там, где они стояли, видно не было. До меня доносились звуки их голосов, но о чём они беседовали, я разобрать не мог. Судя по их жестам и отдельным словам, мне показалось, что испанцы разошлись во мнениях относительно того, как проникнуть в храм. И ещё я расслышал слова «чёрный порох».
Я посмотрел на Целителя, который спокойно сидел, прислонившись к дереву, и курил свою трубку. Его глаза были полузакрыты, а лицо невозмутимо, точно гладь пруда в безветренный день. Мне стало совестно оттого, что я обманул старика, но выбора у меня не было. После прибытия в Монте-Альбан мне стало ясно, какого рода «простое задание» приготовили для меня испанцы.
Похоже, эти двое наконец договорились. Матео жестом велел мне подойти. Я резво подбежал к ним.
Санчо указал на место, которое они рассматривали. Рельеф на стене изображал бога, появляющегося из пасти священного ягуара.
— За этой стеной находится тайный ход, но он запечатан. Мы уже вскрывали коридор в другом месте, но когда вскрыли, оказалось, что там он засыпан обвалом. Теперь мы хотим проделать другое отверстие. Ход ведёт вниз к гробнице правителя сапотеков, который умер примерно в то же время, когда Пилат распял Христа. В гробнице находится его посмертная маска с частью прикреплённого нагрудника. Штуковина из чистого золота, инкрустирована жемчугом и другими драгоценными камнями.
Санчо выдержал паузу, чтобы до меня дошло. Я уже догадался, что он расхититель гробниц.
— А почему вы не забрали сокровище в тот раз, когда пытались проникнуть внутрь?
— Ах, amigo, видно, ты не слишком сообразительный малый. — Санчо обнял меня за плечи и прижал к себе, отчего я едва не задохнулся. — Мы бы непременно заполучили его, не случись гнусного предательства. Мы послали вниз одного человека, чуть покрупнее тебя, а он так и не вернулся.
Я перевёл взгляд с Санчо на Матео.
— Как понять — «он так и не вернулся»? Разве там есть другой выход?
Санчо отрицательно покачал головой.
— Значит, он по-прежнему находится внизу?
— Si, в том-то и заключалось его предательство. Ему настолько понравилась добыча, что наглец решил остаться внизу и не расставаться с ней. Мимо как раз проходили солдаты вице-короля...
— Вы запечатали коридор обратно и сбежали?
Санчо ухмыльнулся и кивнул.
— И как давно это было? — допытывался я.
Санчо сделал вид, что считает в уме.
— Тридцать дней тому назад.
Наступил мой черёд кивнуть и улыбнуться:
— Понятно, понятно.
Матерь Божия, я в руках сумасшедшего!
— Я повстречал на ярмарке своего дорогого друга Матео и заручился его помощью, потому что он умеет обращаться с чёрным порохом. А Матео, в свою очередь, приметил тебя. Нам нужен человек достаточно гибкий, чтобы, протискиваясь, передвигаться по коридору, и ловкий, поскольку там полно острых углов. Остальное, — Санчо воздел руки, как бы подводя итог, — ты знаешь.