Донья Каталина де Эраузо родилась в Испании в городке Сан-Себастьян в провинции Гвадалупа. Её отцом был капитан дон Мигель де Эраузо, а матерью — донья Мария Перес де Гальяраге-и-Арсе. В нежном возрасте, когда малышке едва исполнилось четыре года, родители поместили девочку в доминиканский монастырь, настоятельницей которого являлась её тётушка, сестра Урсула Унса-и-Сарасти, старшая сестра её матери.
За стенами святой обители Каталина прожила до пятнадцати лет. При этом никто не интересовался, хочет ли она стать монахиней и провести всю оставшуюся жизнь в заточении, в тишине келий. Никто не спрашивал девочку, любопытен ли ей мир за этими серыми стенами. Её отдали в монастырь, как отдают в чужие руки щенка, едва отнятого от матери.
В год её послушничества, когда Каталине предстояло принести окончательный обет, они поссорилась с одной из монахинь, сестрой Хуанитой, ставшей монашкой после смерти мужа. Находились недоброжелатели, которые говори ли, что её бедный супруг охотно ушёл из жизни, лишь бы убраться от доньи Хуаниты подальше. Она была крупной, крепкой женщиной. Когда их ссора вылилась в потасовку и в ход пошли кулаки, Каталине потребовалась вся её девичья сила, чтобы защитить себя. А когда этой силы оказалось недостаточно, Господь вложил в её руку бронзовый канделябр. Потом монахини положили донью Хуаниту на кровать посмотреть, придёт ли она в себя.
Наказание самой Каталины зависело от состояния сестры Хуаниты, и девушка задумалась, что с ней будет. Ответ, как любой знак от Господа, явился в канун Дня святого Иосифа, когда весь монастырь поднялся в полночь, чтобы читать молитвы всю ночь напролёт. Каталина вошла, чтобы присоединиться к хору, и увидела тётушку, стоявшую на коленях. Та вручила Каталине ключи от своей кельи и попросила племянницу принести ей требник. Войдя в келью тётушки, Каталина заметила, что на гвозде в стене висит ключ от ворот монастыря.
При свете лампы она нашла пару ножниц, иголку и нитки, некоторое количество разбросанных тут и там монет, забрала ключи и, выйдя из кельи, сопровождаемая хором из часовни, двинулась под монастырскими сводами к выходу.
Пройдя через последнюю дверь, девушка сбросила накидку, распахнула ворота и вышла на улицу, на которой никогда раньше не бывала. Сердце её сильно забилось. Несколько мгновений Каталина не могла сдвинуться с места. Больше всего ей хотелось повернуться и убежать обратно в монастырь, однако она, собрав всю свою храбрость, волю и любопытство, двинулась по тёмной и безлюдной улице. Не с определённой целью, а просто куда несли ноги.
Каталина вышла из города и двинулась по дороге мимо крестьянских домов и лающих собак. Спустя час она набрела на каштановую рощицу. Там девушка скрывалась три дня, питалась каштанами с дерева и пила воду из протекавшей рядом речки, но идти дальше не решалась. Разложив свою монашескую одежду, она размышляла и не раз прикидывала, прежде чем взяться за ножницы и изготовить себе совершенно новый костюм. Из голубой шерстяной рясы Каталина выкроила пару штанов до колен и короткую накидку, а из зелёной нижней юбки — дублет.
Каталину часто спрашивали, почему она решила выдавать себя за мужчину. Может быть, потому, что всю свою жизнь они провела исключительна в женском обществе и теперь ей хотелось других ощущений. К тому же, имея в распоряжении монашескую одежду, ей было гораздо легче замаскироваться под мужчину.
Облачившись в мужской наряд, Каталина, возможно, почувствовала себя более комфортно, чем когда-либо раньше. В конце концов, этот мир устроен не для женщин, он создан для ублажения мужчин. Наверное, Каталина тогда почувствовала: чтобы вкусить свою долю удовольствий от жизни, нужно надеть штаны. В тот день, в возрасте пятнадцати лет, она приняла твёрдое решение никогда больше не носить женскую одежду. Каталина обрела своё собственное «я».
Снова пустившись в дорогу, куда глаза глядят, она бродили туда-сюда, по дорогам и мимо деревень, пока не добралась до города Виттория, находившегося милях в двадцати от Сан-Себастьяна. У Каталины не было ни малейшего представления о том, чем она будет здесь заниматься, и Виттория для неё нс отличалась от любого другого места: главное, у неё по-прежнему был полный карман песо. Здесь Каталина позволила себе познакомиться с плотной трактирной едой. А пробыв в городке семь дней, она также свела ещё знакомство и с неким профессором теологии доном Франсиско де Керральта.
Дон Франсиско, приняв Каталину за одинокого паренька бродяжку, взял её к себе в качестве слуги. Обнаружив, что она знает латынь, профессор стал приглашать Каталину в свои покои, и долгие часы она работала бок о бок с ним. Однажды ночью дон Франсиско разбудил её и настоял, чтобы она при шла к нему помочь с переводом старинного документа. Когда Каталина собралась надеть штаны, он схватил её за руку и велел идти прямо в ночной сорочке, сославшись на то, что работа спешная. Сам он также был одет в ночную рубашку до колен.
Сидя рядом с профессором на лавке за столом, на котором лежала рукопись и горели свечи, Каталина вдруг почувствовала его руку на своём бедре. И прежде дон Франсиско несколько раз находил причину поглаживать её по заднице, позволяя себе задерживать там руку. Такую нескромность со своей стороны он компенсировал покупкой слуге новой одежды.
Теперь дон Франсиско наклонился вперёд, якобы чтобы лучше рассмотреть смазанную часть текста, и при этом его рука скользнула вниз к её колену, а потом обратно, задирая ночную рубашку, к её обнажённому бедру.
— Ты красивый юноша, — сказал он, — нежный, словно девушка.
В пятнадцать лет у Каталины не было никакого опыта в общении с мужчинами; единственное, что она знала, так это бесконечные истории о любви и грехопадении, которые рассказывали монахини в монастыре. Каталина также слышала рассказы женщин, которые тайком приходили в кельи к другим женщинам, и много раз ночью, лёжа в постели, желала, чтобы и к ней пришла задушевная подруга, но она никогда не слышала о том, чтобы мужчины одаряли любовными ласками друг друга. По правде говоря, Каталине было гораздо любопытнее узнать, что у дона Франсиско на уме: вожделения все его действия у девушки не вызывали.
Когда профессор стал любовно поглаживать её обнажённое бедро, она увидела, что и другая его рука занята делом. Дон Франсиско задрал свою ночную рубашку и выставил напоказ член. В монастыре Каталине приходилось ухаживать за маленькими детьми, так что вид реnе ничуть её не смутил. Удивило девушку то, каким он, оказывается, может быть большим, красным и агрессивным. Профессор зажал его одной рукой и стал водить по нему ладонью вверх-вниз: так делают с соском коровы, собираясь её доить.
Потом дон Франсиско взял руку Каталины и положил её на свой реnе. Из любопытства она стиснула его, а потом стала подражать движениям, которые только что видела. Очевидно, профессору это доставило большое удовольствие, чего никак нельзя было сказать о самой девушке. Для неё всё ограничивалось любопытством.
В то время как Каталина занималась его реnе, дон Франсиско откинул её ночную рубашку, желая взяться за член слуги, — и ахнул от удивления, увидев между ногами нечто совсем иное.
— Ты девушка!
— А ты содомит!
Каталина двинула теолога по носу. Не потому, что этот тип был извращенцем и хотел вступить с ней в греховную связь, но потому, что он оскорбил её, назвав девушкой. Каталина твёрдо решила, что она больше не девушка.
Будучи тщедушным, он отлетел на лавку, затем поднялся, утирая разбитый нос, и пригрозил:
— Я вызову альгвасила, и тебя арестуют!
— А я скажу альгвасилу, чем ты занимаешься с мальчиками, и пожалуюсь, что ты хотел изнасиловать меня.
Дон Франсиско побагровел и выкатил глаза. Каталине показалось, что он упадёт замертво на её глазах.
— Прочь из моего дома, убирайся немедленно!
Свои немногочисленные пожитки она побросала в маленький мешок, туда же добавила серебряный подсвечник с каминной доски и несколько золотых монет, подвернувшихся под руку, и отправилась навстречу дальнейшим приключениям.
Жажда странствий привела Каталину в Вальядолид, где тогда находился королевский двор и где она служила пажом у придворного секретаря, а затем в Наварру, где она провела два года в качестве секретаря маркиза, и даже обратно в Сан-Себастьян, где Каталина в церкви столкнулась лицом к лицу со своей родной матерью, однако та её не узнала. Да и какая сука узнает щенка, которого бросила?
Свои истинные романтические наклонности Каталина осознала, когда жена маркиза пригласила её к себе в постель, пока муж был на охоте. Хотя Каталина раздалась и выглядела крепким юношей, супруга маркиза была ещё крупнее её, во всяком случае в ширину. Зная, что маркиза рассчитывает на её реnе, Каталина позаимствовала фаллической формы слоновый клык, который маркиз использовал как пресс-папье, и воспользовалась им, чтобы доставить любовнице удовольствие. В скором времени Каталина придумала способ привязывать этот рог к кожаному ремешку вокруг своего пояса и ног, чтобы, когда он находился внутри партнёрши, не приходилось держать его руками.
Ах, что творилось в душе Каталины, когда её губы касались губ другой женщины, когда её язык ласкал грудь любовницы! Что касается мужчин, то ни один из них ни разу не возбудил в ней желания. Да и с чего бы? Разве она сама не мужчина? Единственное, о чём Каталина сожалела, так это о том, что у неё не растёт борода. Каждое утро она скребла лицо ножом, чтобы стимулировать рост волос, но добилась лишь того, что над верхней губой проступил тёмный пушок да ещё появилась пара тёмных полосок на подбородке.
Где бы ни бывала Каталина, повсюду заходил разговор о Новом Свете, о состояниях, которые там можно сколотить, о приключениях, которые там можно испытать. Естественно, что она, при её деятельной натуре, не смогла устоять перед искушением и принялась выяснять, как можно попасть в эту сказочную страну.
Каталина сумела договориться о том, чтобы её приняли юнгой на корабль, отплывающий в Панаму и Картахену Индейскую, но, явившись на борт, испытала настоящее потрясение. Корабль представлял собой нечто вроде грязного плавучего застенка; мерзкую вонь не могли выдуть даже морские ветры; кормили экипаж гнильём; что же до моряков, то половина их оказалась преступниками, искавшими на море спасения от тюрьмы или виселицы, а вторая — глупцами, которые никак не могли устроиться на суше. Женщин на борту не было, и взрослые моряки использовали юнцов для удовлетворения своей похоти.