то ломали, чтобы добыть камень для постройки новых. Но Целитель прожил долгую жизнь, он исходил родную землю из конца в конец и был знаком с этими надписями. Он обладал познаниями, не известными испанцам, мудростью, которая в скором времени вообще не будет доступна никому, потому что камни, на которых сделаны эти надписи, крошатся в пыль или разбиваются на части.
Испанцы отразили этот огромный массив фактов в книгах. Целитель жил историей, причём не только современной ему, но и историей незапамятных времён. Он спал, ел, говорил и думал почти так же, как его предки на протяжении тысячелетий. Он был живым, что называется, ходячим храмом познаний.
62
Puebla de Los Angelos, Город Ангелов, оказался самым большим из всех городов, где мне когда-либо доводилось бывать. А вот Матео, по сравнению с Мехико, он представлялся настоящим захолустьем.
— Мехико — настоящий большой город, а не разросшийся провинциальный городишко вроде Пуэблы, Веракруса и Оахаки. Это великолепное место. Когда-нибудь, Бастард, я обязательно свожу тебя туда. К нашим услугам будут самая изысканная еда и самые красивые женщины. Только представь, в одном из борделей Мехико есть не только коричневые и белые девушки, но и жёлтая, китаянка.
Меня это заинтриговало. Я видел женщин с жёлтой кожей на ярмарке по случаю прибытия галеона из Манилы, и мне было интересно, как они выглядят без одежды.
— А они — китаянки, — они сложены так же, как и другие женщины?
Матео глянул на меня краешком глаза.
— Ну что ты, конечно нет. У них всё наоборот.
Я призадумался, что бы это могло значить.
Неужели всё, что у остальных женщин находится впереди, у китаянок располагается сзади? Но я не стал задавать Матео этот вопрос, потому что не хотел и дальше обнаруживать своё невежество.
Мы расположились лагерем на окраине Пуэблы, в том месте, где обычно пересекаются пути торговцев и индейских колдунов. Науали среди них мы не увидели.
Вместе с Целителем и остальными я отправился на главную площадь города, где собирались отмечать праздник урожая. Хотя Матео и не считал Пуэблу крупным городом, мне она показалась огромной. Как и Мехико, о чём мне доводилось слышать, Пуэбла тоже находилась высоко над прибрежной линией, на широкой равнине, окружённой где-то далеко отрогами гор. Матео пояснил, что архитектура Пуэблы несколько сходна с архитектурой великого города Толедо в Испании.
— Один из величайших в мире поэтов умер на улицах Пуэблы, — сказал мне Матео, когда мы только-только вошли в город. — Гутиэрре де Кетина был поэтом и меченосцем, он сражался за короля в Италии и в германских землях. Он приехал в Мексику уже после Конкисты, по просьбе своего брата. К сожалению, оказалось, что клинком де Кетина владеет хуже, чем поэтическим мастерством. Его убил на поединке соперник, они дрались из-за женщины. Говорят, якобы всё началось с того, что он как-то раз, стоя под окном этой женщины, воспел её глаза в своей поэме «Ojos claros serenos»[51].
Твой ясный, безмятежный взгляд
Сулит блаженство неземное,
И сколь я несказанно рад,
Когда ты ласкова со мною!
Но почему же так сурово
Ты на меня взираешь снова?
За что мученье мне такое?
Иль снисхожденья я не стою?
Ну что ж, тогда я буду рад
Ловить и твой холодный взгляд.
Я помог Целителю расположиться на главной площади. Вокруг него тут же собралась толпа индейцев, так что мне не было нужды разыгрывать чудесное выздоровление. Я бродил по площади и удивлялся: неужели и впрямь существуют города больше, чем Пуэбла? Я просто не мог представить себе Мехико и великие города Испании.
— Эй, Бастард, — окликнул меня Матео, — тебе сегодня улыбнулась богиня Фортуна! В город забрела труппа, представляющая комедии. Мы сходим на их представление. Сколько у тебя песо, compadre?[52]
После того как Матео опустошил мои карманы, я охотно последовал за ним. Он так и не рассказал мне, из-за чего у их труппы вышел конфликт с законом, но я предполагал, что их поймали на продаже запрещённых контрабандных книг. Вспомнив, как Матео пытался всучить брату Хуану приключенческий роман, я понял, что такими вещами он занимался и раньше. Но для того, чтобы актёров отправили на Манилу, а сам Матео оказался под угрозой виселицы, одной контрабанды было мало.
Мы свернули с главной улицы, прошли несколько кварталов и наконец добрались до места, где должно было состояться представление комедии. Я ожидал увидеть «стену» из одеял, окружающую небольшое пространство, однако на этот раз всё оказалось устроено более умно и затейливо. Свободное пространство, окружённое с трёх сторон двухэтажными домами, было превращено в настоящий corral, временный театр.
Напротив стены одного дома были сооружены деревянные подмостки высотой в несколько футов. На уровне земли, справа и слева, были отгорожены одеялами уголки.
— Уборные для актёров и актрис, — пояснил Матео.
Повсюду были предусмотрительно положены брёвна, чтобы зрители могли сидеть, тогда как другие принесли лавки из дома. Окна, балконы и крыши соседних домов служили театральными ложами, откуда могла наблюдать за представлением важная публика. Правда, защиты от ветра или дождя сцена не имела.
— Если пойдёт слишком сильный дождь, представление просто остановят, — сказал Матео.
— Вот, стало быть, какой он, театр! — воскликнул я, находясь под сильным впечатлением от размеров сооружения. Представление могли смотреть сразу несколько сотен зрителей.
— Это временный театр, — отозвался Матео, — но он сходен с подобными театрами по всей Испании. Разница лишь в том, что там над сценой находится навес для защиты от солнца и дождя, а также есть навесы или крыша над местами для зрителей. Сцена обычно располагается выше от земли, и она шире, а артистические уборные не временные, а постоянные. Свободные пространства рядом со зданиями подходят для организации театра лучше всего, потому что три стены уже есть. В некоторых больших городах, таких как Мадрид и Севилья, уже построены постоянные театральные здания с деревянными стенами и крышей. Естественно, что их нельзя закрыть со всех сторон, как дом, потому что нужно, чтобы проникал свет.
— Ты знаешь этих актёров? — спросил я Матео.
— Нет, но уверен, что они слышали о Матео де Росасе Оквендо.
«Да уж, — подумал я, — если и не слышали, то очень скоро услышат».
— Актёры прикидываются испанцами, но их выдаёт акцент. Скорее всего, они итальянцы. Все хотят выступать на испанской сцене. Всем известно, что наши пьесы и наши актёры — лучшие в мире. Вот и эту пьесу сочинил мой amigo, Тирсо де Молина. Называется она «Севильский плут», это комедия в трёх актах.
— Как и та, которую ты поставил в... в... — с запинкой произнёс я, — в Севилье?
Я чуть было не ляпнул «на ярмарке». Я уже догадался, что Матео узнал во мне того мальчика с ярмарки в Ялапе, но поскольку сам он об этом не заговаривал, то и я предпочитал помалкивать.
— Да, как в Севилье, хотя постановка в Пуэбле будет попроще.
А мне этот временный театр показался просто грандиозным. Единственным представлением, которое я когда-либо видел, помимо мистерий, что устраивают в храмах в честь религиозных праздников, была та пьеса на ярмарке в Ялапе, где «сценой» служили заросший травой холм и несколько одеял. Зрителями там были простые погонщики мулов и бродячие торговцы; здесь же, я видел, на представление собралась более изысканная публика.
Матео хотел занять места на балконе или на крыше, но таковых уже не осталось. Мы направились к дальней стене, напротив сцены. Заплатив за место на лавке ещё несколько медных монет, мы встали на неё, чтобы получше видеть сцену.
У самой сцены разместились те, кого Матео назвал vulgos, простонародье.
— Эти так называемые мушкетёры — ну просто бич театра, — сказал мой друг. — Стоит им прийти на представление, как вдруг выясняется, что мясник и пекарь, которые вместо подписи ставят крестик, большие знатоки комедии. Люди, чьи актёрские способности ограничиваются беззастенчивым враньём своим жёнам, вдруг начинают воображать, что имеют такое же право судить игру актёра, как инквизитор — отпирающегося святотатца.
Пьеса началась со сцены в королевском дворце в Неаполе. Об этом нам сообщил актёр, указавший на висевший занавес с искусно нарисованной на нём дверью. Действие происходит ночью, объяснил всё тот же актёр, и Исабель, герцогиня, в тёмной комнате ждёт прихода своего возлюбленного, герцога Октавио.
— Симпатичная шлюха, — так охарактеризовал Матео актрису, игравшую Исабель.
Тут появился главный герой пьесы. Его звали Дон Жуан. Он вошёл в комнату, скрыв лицо плащом и выдав себя за герцога Октавио. Когда дворцовая стража схватила обоих, Дон Жуан хвастливо заявил, что, ловко одурачив Исабель, так что она приняла его за герцога Октавио, он сумел овладеть ею. «Мушкетёры», столпившиеся рядом со сценой, стали выкрикивать оскорбления актёрам, упирая на их акцент. Они подметили то же, что и Матео, — актёры выдавали себя за испанцев, однако на самом деле были итальянцами. Хотя действие пьесы происходило в Италии, эти земли сейчас находились под управлением испанского короля, и предполагалось, что большинство действующих лиц должны быть испанцами. Один простолюдин кричал громче всех и вёл себя наиболее агрессивно. Он был знаком с пьесой и видел её в Коралль дель Принсипе в Мадриде. Во всяком случае, так он утверждал. Наглец громко исправлял реплики актёров, в которых, по его мнению, были допущены ошибки.
У Матео выходки «мушкетёров» вызвали досадливую гримасу.
— Ни один автор и ни один актёр не избежал печальной участи — все оказывались жертвами этого сброда.
Между тем представление продолжалось. Проделка Дон Жуана погубила репутацию герцога и герцогиню Исабель, а сам Дон Жуан бежал из Неаполя. Судно, на котором он находился, потерпело кораблекрушение, и Дон Жуана выбросило на берег близ рыбачьей деревушки, где его перенесли в хижину Тисбеи, юной дочери рыбака. Увидев прекрасного чужеземца, девушка тут же в него влюбилась.