Гирций и Панса поднялись по ступеням вместе. Вечер выдался теплым, в воздухе пахло свежим сеном. Авл Гирций глубоко вдохнул, чувствуя, как уходит напряжение.
– Прекрасный дом, Цезарь. Он твой? – спросил Гирций.
– Он принадлежит моему другу, консул, – ответил Октавиан. – Сегодня ты с ним встретишься и сможешь сказать об этом, хотя он и так очень им гордится. Вы оба здесь дорогие гости. Клянусь, что в Арреции вам обеспечена надежная защита. В поместье подготовлены комнаты для ваших ликторов и охранников. Пройдемте со мной, стол уже накрыт.
Панса сразу шагнул вперед, услышав о еде. Гирций искоса глянул на него, но не стал возражать, взмахом руки отослав ликторов. Иногда следовало довериться хозяину дома, а постоянная подозрительность оскорбляла всех. Он напомнил себе, что Октавиан мог перебить весь Сенат, но не сделал этого.
Легаты собрались в обеденном зале, чтобы приветствовать римских консулов. Когда гости вошли, все поднялись из-за стола, включая Мецената и Агриппу. Они стояли, как солдаты в присутствии высших офицеров, и Гирций кивнул им, принимая приглашение Октавиана сесть за общий стол. Им с Пансой отвели самые почетные места, и он сел, не теряя времени. Поскольку никто не знал, когда прибудут консулы, на столе стояли холодные блюда, но по пути на север им пришлось довольствоваться едой куда худшего качества.
– Садитесь, садитесь, – Авл Гирций приглашающе махнул рукой. – Ваши манеры делают вам честь, но нам многое надо обсудить. – Он замолчал, увидев, что Панса уже накладывает себе на тарелку ломти копченой свинины, но тот и не подумал останавливаться.
Подошел раб с кувшином вина. Гирций обратил внимание на стеклянные чаши для питья и чуть приподнял брови, понимая, что встречают его как почетного гостя. Затем он пригубил вино, и его брови поднялись еще выше.
– Превосходное, – оценил он. – Я предпочитаю стол в доме обеду в чистом поле. Так… приятнее. Как я понимаю, официальное письмо Сената получено.
– Да, консул, – кивнул Октавиан. – И, могу тебе сказать, предложение официальной должности сняло никому не нужное напряжение.
Консул Панса кивнул, чмокнул губами и осушил чашу.
– Могу себе это представить, Цезарь, – согласился он. – Какими бы ни были наши разногласия в прошлом, я уверен, что известия о настоящем мятеже, поднятом Марком Антонием, шокировали тебя так же, как и сенаторов.
– Все так, как ты и говоришь, консул, – кивнул Октавиан. Панса тем временем уже взялся за ломтики дыни, посыпанные имбирем.
Гирций заговорил не сразу. Разумеется, он предпочел бы единоличное командование, но официально Вибий Панса был с ним в равном положении, что не позволяло его оттеснить. Но в любом случае, этот молодой мятежник не выказывал враждебности по отношению к гостям. Гирций сдержанно кивнул, решив, что не время сейчас тыкать Октавиана носом в его неудачи. Он откашлялся, в то время как Панса сосредоточился на птичках, зажаренных в оливковом масле.
– Очень хорошо, – объявил Гирций. – Вернемся же к стоящей перед нами задаче. Марк Антоний опережает нас, скорее всего, на неделю. Мы знаем его маршрут и конечную точку. Мы знаем его силы… как я понимаю, некоторые из вас шли с ним из Брундизия? – Буччо и Либурний неловко кивнули. – Тогда, возможно, ваше мнение стоит услышать. Я пришлю людей, чтобы они записали ваши мысли по этому поводу, хотя сомневаюсь, что мне удастся узнать что-то новое. Я знаю Марка Антония много лет. Он прекрасный оратор, но, если вы помните, в Галлии Цезарь не доверял ему командования большими силами. Ему больше подходит управление городом. Я не ожидаю, что четыре его легиона доставят нам какие-то трудности. – Гирций оглядел сидевших за столом, показывая, что они пользуются его полным доверием.
– Мы знаем, какими силами располагает Децим Юний? – спросил Флавий Силва.
Авл Гирций улыбнулся вопросу, понимая, что они пытаются разобраться в новой системе отношений, возникшей после его появления в Арреции.
– Регион у Альп защищать не от кого, и солдат здесь немного. В Галлии двенадцать легионов, но у Децима Юния несколько тысяч солдат, которым не задержать Марка Антония надолго, если не подойдем мы. И, я думаю, появление восьми легионов под командованием новых консулов станет для него неприятным сюрпризом.
Гирций наклонился вперед и постучал пальцем по столу, будто до этого собеседники слушали его недостаточно внимательно.
– Полученные мною приказы очень просты. Какое-то время вы находились вне закона. Это ваш шанс стереть пятно с репутации. С этого момента мы все действуем по закону, под командованием римского Сената, – объявил консул и сделал паузу, но, поскольку возражений не последовало, удовлетворенно кивнул и продолжил: – Мы выступим утром и двинемся на север с максимально возможной скоростью. Когда приблизимся к армии Марка Антония и войдем в непосредственное соприкосновение с противником, то или заставим его сдаться, или уничтожим его легионы нашими превосходящими силами. Я бы предпочел, чтобы его доставили в Рим для суда и казни, но не огорчусь, если он падет в бою. Это понятно?
Сидевшие за столом кивнули, и Гирций посмотрел на Октавиана.
– Я надеюсь, ясно и то, что Децим Юний наш союзник, – добавил он. – Его жизнь под защитой Сената, и трогать его нельзя. Таковы мои условия.
– Я понимаю, консул, – ответил преемник Цезаря. – Хотя ты не сказал, какова моя роль. Я принял ранг пропретора, но это гражданская должность. Мои легионы ожидают, что я буду ими командовать. – Его серые глаза угрожающе блеснули, и Гирций вскинул руки, показывая, что возражений у него нет.
– Я здесь для того, чтобы вернуть тебя в римское правовое поле, – подтвердил консул. – И я не собираюсь понижать статус Цезаря. Однако ты понимаешь, какими опасностями чревато отсутствие единого командования. Мы с Пансой будет отдавать приказы восьми легионам. Ты станешь префектом двух легионов, которые пойдут в авангарде. Поведешь их, исполняя наши приказы, строем, пока не встретишь врага. – Его голос стал жестче. – Сам приказов по части боя с Марком Антонием отдавать не будешь. Твои люди известны независимостью мышления, и я не могу их к этому поощрять.
Командовать авангардом всегда считалось почетной миссией, но Гай Октавиан не мог не подумать, что Гирций только порадовался бы, если б он остался на поле битвы. Но в любом случае, на большее Октавиан и не надеялся. Ни при каком раскладе консулы не оставили бы под его командованием половину своей армии.
– Очень хорошо, – кивнул молодой человек. – А что будет после победы в битве?
Гирций рассмеялся. Он еще не прикоснулся к еде, но вновь отпил вина, с шипящим звуком всасывая его поверх языка.
– Я ценю твою уверенность, Цезарь! Очень хорошо, после победы в битве мы займемся восстановлением порядка. Панса и я, разумеется, вернемся в Рим с легионами. Я не сомневаюсь, что Сенат отметит твои заслуги. Ты получишь Lex Curiata, а в следующем году, если ты человек благоразумный, примешь участие в выборах в Сенат. Я уверен, тебя ждет долгая и успешная карьера. Между нами говоря, я буду только рад притоку в Сенат молодой крови.
Октавиан сухо улыбнулся в ответ, заставив себя съесть пару кусков мяса. Консул стелил мягко, но новый Юлий Цезарь чувствовал его внутреннюю жесткость, даже жестокость, характерную для римской власти. Он напомнил себе, что Сенат отказывал ему во всем, когда думал, что он беспомощен. Четыре легиона принесли ему место за столом, но консулы не были его настоящими союзниками.
– Я это обдумаю… – начал он, но увидел, как Авл Гирций нахмурился, и решил, что слишком легко сдает свои позиции, тем самым вызывая подозрения. – Хотя ты, наверное, понимаешь, как мне будет трудно сидеть в одном зале с этими Освободителями.
– Понимаю, Цезарь. В конце концов, твое имя говорит об этом. Но мы же прагматики, так? Я не стал бы растрачивать молодые годы на борьбу с врагами, которые находятся за пределами досягаемости, – посоветовал ему консул.
Гирций чувствовал, что его слова не нашли отклика в холодных глазах молодого человека, сидевшего напротив. Встреча прошла лучше, чем он надеялся, и ему хотелось как-то сгладить этот достаточно скользкий момент.
– Если я чему-то и научился, Цезарь, так это узнал, что в политике нет ничего постоянного. Со временем враги становятся союзниками, и наоборот, – начал он объяснять своему юному собеседнику. – Те, кто сейчас сидит за этим столом, – тому доказательство. Однако правда и другое: люди могут возвышаться и падать. Кто знает, кем мы найдем себя через несколько лет? А если пройдет достаточно времени, то когда-нибудь влиятельные люди обнаружат, что их звезды уже затухают, а на подъеме совсем другие.
И он закрыл рот, вместо того чтобы давать обещания, которые, возможно, не смог бы выполнить. Ему хотелось оставить надежду этому молодому римлянину. Гирций достаточно долго пожил на этом свете, чтобы знать, что произнесенное вскользь, без всякой конкретики, упоминание о возможном повышении заставляет некоторых людей работать годы безо всякой награды. Но слова – ветер, пока они не написаны на бумаге и не скреплены печатью. Его порадовало, что лицо Октавиана смягчилось, и он поднял чашу фалернского, чтобы произнести тост. Его примеру последовали остальные.
– За победу! – провозгласил консул.
– За победу! – повторил новый Цезарь вместе с остальными. Он многому научился за последние месяцы, и его истинные мысли уже не отражались на лице. И все же это было странно – сидеть за одним столом и пить вино с мертвецами.
Глава 16
Марк Антоний дрожал под холодным ветром, который дул с нависших над ним вершин. Плащ, казавшийся таким теплым на юге, теперь продувало насквозь, как бы он в него ни заворачивался. Он видел свое дыхание, а землю покрывал иней. Даже лошади на каждое копыто надели кожаный чехол, чтобы защитить от холода ноги.
Его сыновья, Антилл и Павел, разумеется, находились с ним, к неудовольствию легионеров, которые бегали с инструментами и гвоздями, совершенно не замечая холода. Марк Антоний хотел отправить мальчиков к Фульвии и Клодии, пока они не поранились, но забыл об этом за тысячью мелких дел. Его родные довольно быстро ехали по прибрежной дороге на север и прибыли лишь через неделю после него, но Фульвия устала и злилась. День без сыновей ее вполне устроил.