Невий неловко кивнул и неуклюже, словно на деревянных ногах, двинулся к воротам. Миновав их и пройдя через двор, небольшая группа оказалась у приземистого здания, рассчитанного на полную когорту, но на данный момент занимаемого одним-единственным заключенным. Октавиан огляделся, но без особого интереса. Он видел и построил сам сотню таких зданий на римских землях, и сейчас его уже подгоняло нетерпение.
Невий вошел в казарму первым и, к своему ужасу, обнаружил, что Марк все еще сидит за игровой доской. В этот момент ни в чем не повинная доска предстала в глазах Невия свидетельством расхлябанности и недисциплинированности. Убрать ее с глаз долой он уже не успевал, а потому лишь встал навытяжку, когда следом за ним в комнату вошел Октавиан.
Глядя на внука, император увидел мужчину в расцвете сил, с черными, зачесанными назад и собранными на затылке волосами. Марк поднял голову, и сердце Октавиана дрогнуло – он словно увидел себя самого в этом же возрасте и внезапно ощутил груз прожитых с той поры лет. Поджав губы, император снова повернулся к Невию:
– Ты обращался с моим внуком не слишком сурово. Ступай, Невий. Я еще поговорю с тобой до отбытия.
– Да, принцепс. – Невий отсалютовал, повернулся и вышел.
Личная стража Октавиана попыталась войти, но он отмахнулся:
– Выйдите все. Оставьте меня.
Солдаты, не говоря ни слова, вышли, и Октавиан опустился на то место, где прежде сидел Невий, и посмотрел на доску. Бегло изучив положение фигур, он передвинул один из камешков. Марк улыбнулся.
– Рад снова тебя видеть, дедушка. – Он тоже сделал ход, на этот раз уверенно, без той нерешительности, которую демонстрировал, играя с Невием. При том положении, в котором возобновилась игра, победить мог разве что самый одаренный игрок, но Марк в своих способностях не сомневался. Вот только и Октавиан славился своими умениями.
– Ты не встал, когда я вошел, – мягко спросил император. – Почему?
– Потому что, как я понимаю, ты мог приехать не для того, чтобы вернуть меня в Рим. Возможно, просто желаешь проверить условия моего содержания, и твои галеры уйдут без меня. Если мне суждено остаться, я хочу, чтобы Невий видел, что я не трепещу перед тобой. Это возвысит меня в его глазах, а тебе не будет стоить ничего. Я подумал, что для меня самое лучшее – остаться на месте.
Октавиан кивнул:
– Понимаю. Хотя, конечно, это оскорбление. За которое я могу наказать.
Между тем темп игры не совпадал с темпом разговора. Ходы следовали один за другим, руки мелькали над доской, переставляя одни камни и собирая другие, как будто, пока эти двое разговаривали, играли другие двое.
Марк пожал плечами, вложив все свое обаяние в легкую усмешку.
– Знаю, ты человек не мелочный. Иначе я бы встал.
Октавиану не оставалось ничего другого, кроме как хмыкнуть. Он передвинул еще один камень, форсируя захват в два хода. Марк согласился с потерей пешки, предпочтя преимущество в позиции.
– Ты не спросил об обвинениях, выдвинутых против тебя, – заметил Октавиан.
– Находясь здесь, я никак не могу повлиять на решение суда. Решение либо будет оспорено, либо нет. Если только ты не прибыл сюда, чтобы сообщить мне результат? – Марк пристально посмотрел императору в глаза. – Нет, я не думаю, что для меня все так плохо.
– Свидетели исчезли, насколько мне известно. Никакого дела больше нет.
Марк выпрямился и протянул руку, чтобы забрать захваченный камешек.
– Но ты явился сам, хотя мог прислать кого угодно, чтобы просто сообщить мне новость и освободить. Как это понимать? – Впервые за все время на его переносице пролегла морщина беспокойства. Он снова посмотрел на императора и увидел, как дрожат его руки, как истончилась на них плоть, как побелели волоски. И вдруг, поняв, откинулся назад.
– Твой ход, – мягко напомнил Октавиан, глядя на внука.
Марк едва заметно качнул головой и, пряча мысли, опустил глаза. Лицо его оставалось бесстрастным, но он увидел, что позиция, трудная с самого начала, стала почти проигрышной. Отбросив три слабых варианта, он сделал лучший из возможных ходов.
Октавиан хмыкнул:
– Думаю, тебе было бы легче, если бы мы начали заново.
– В жизни постоянно приходится делать выбор, – беззаботно ответил Марк. – Я предпочитал играть тем, что имел. Как и ты. И не жалею об этом.
– Жалеть было бы бессмысленно, – твердо ответил Октавиан. – Ты сделал свой выбор, и этого уже не изменить.
Марк снова кивнул, не поднимая головы и делая вид, что всецело увлечен игрой, одновременно обдумывая слова старика. Между тем игра продолжалась, руки мелькали над доской, передвигая камешки или забирая захваченные. Простых пешек у противников почти не осталось, и оба «Орла», загнанные в противоположные углы, теперь практически не имели защиты.
Октавиан играл хорошо и, имея численное превосходство, легко шел на обмен, увеличивая преимущество. Какое-то время камни еще исполняли боевой танец, оба игрока сосредоточились на сражении, позабыв обо всем прочем.
Однако все завершилось быстро. Собрав все оставшиеся силы, Октавиан предпринял рискованную атаку, которая могла привести как к крупной потере, так и к победе. Спасти запертого в углу «Орла» Марк уже не смог бы, и, просчитав игру на три хода вперед, он покачал головой.
– Отлично сыграно, – сказал внук, отодвигая доску. – Приятно сразиться с кем-то получше Невия, уж ты поверь. Еще одну?
Октавиан покачал головой. Спину ломило, и он знал, что подняться с низкого сиденья без помощи будет трудно.
– Думаю, достаточно. Я не могу считать это победой, вступив в игру при выигрышной позиции. – Он сурово посмотрел на внука в упор; тот вежливо улыбался, изящно наклонив голову.
– Ты заберешь меня домой? – осведомился Марк, изо всех сил стараясь не выдать беспокойства. – Увидеть мать, твою дочь? Суд и мое заключение разобьют ей сердце.
– Квинт! – позвал Октавиан. – Подойди.
Центурион уже стоял в дверном проеме, занимая его едва ли не полностью. Октавиан поднял руку, и Квинт помог ему подняться. Марк видел, чего стоит старику это усилие, хотя император не издал ни звука. Они оба посмотрели на молодого римлянина: Квинт с настороженностью телохранителя, восприимчивого к любой угрозе, Октавиан с выражением человека, принявшего непростое решение и уже смирившегося с ним.
– Нет, – произнес император после затянувшейся паузы. – Я не заберу тебя домой.
И только тогда Марк наконец поднялся. Центурион мгновенно положил свободную руку на рукоять меча, безошибочно распознав опасность.
– Ты же сказал, что суда не будет, дед! Если так, то почему я должен оставаться на этом забытом богами клочке суши?
Октавиан не ответил. На мгновение он усомнился в правильности своего суждения. В том, что Марк участвовал в заговоре против него, не было ничего по-настоящему дурного. Как и в том, что он использовал силу и влияние, чтобы встать над законом. Октавиан делал то же самое – и не один раз.
И все же решение было принято, и, осознав это в полной мере, император почувствовал, как печаль сдавила грудь. Кормилу власти требуется надежная рука Тиберия. Он – тот человек, который нужен Риму, которого заслуживает Рим. И хотя Октавиан не был равнодушен к обаянию внука, хотя любил его всей душой, он знал теперь, что Марк опасен. Мальчишка стал мужчиной, человеком с большим влиянием, вождем, способным повести за собой других. Сколько еще времени понадобилось бы ему, чтобы убедить стражу увезти узника с острова на своей же лодке? Кроме того, император увидел во внуке опасные изъяны. Увидел, быть может, потому, что они напоминали его собственные. Чрезмерная гордыня, гневливость, холодная расчетливость и умение манипулировать людьми – каждый порок был ядом, каждый разъедает человека по-своему. Все это бурлило под маской приятной наружности и скрывалось за выражением оскорбленной невинности.
– Прощай, Марк, – сказал Октавиан. – Я всегда следил за тобой. И любил тебя сильнее, чем ты когда-нибудь сможешь себе представить.
Марк открыл рот, но не издал ни звука, хотя глаза его полыхнули яростью. Старик умирает, ясно понял он вдруг. Все на это указывает. Марк поднял голову, вспомнив о парусной лодке и молодом стражнике, Ринии. Никто из его тюремщиков не слышал, что сказал император. Он найдет для них нужные слова – слова, которым они поверят. Уже через неделю его не будет на острове, а потом он отыщет тихое местечко и подождет кончины великого Августа.
Император вышел из комнаты в сопровождении центуриона, державшегося рядом, чтобы в случае чего поддержать.
– Я все еще могу пережить тебя, – прошептал Марк, когда они ушли.
Во дворе Октавиан повернулся к легионерам, которые все еще стояли навытяжку, словно высеченные из камня. Впереди стоял Квинт, крепкий, загорелый, готовый выполнить любой приказ. Император глубоко вдохнул теплый воздух. На кустах и деревьях, которые десятки лет беспрепятственно росли у самых стен крепости, пели птицы.
– Квинт? Я хочу, чтобы ты вернулся в ту комнату. Убей того, кого найдешь там. Возьми голову, заверни ее хорошенько и положи в мешок. Я заберу ее с собой.
– Твоя воля, принцепс, – без колебаний сказал центурион, вынул меч и, отсалютовав им, исчез в казарме.
Застывшие в напряженной тишине люди некоторое время слышали грохот и крики боли, затем до них донесся звук нескольких ритмичных ударов – и все стихло. Квинт вернулся, слегка запыхавшись. Руки его были в крови, на лице и шее темнели красные брызги. Но Октавиан не смотрел на него, он вообще почти ничего не видел из-за застлавших глаза слез. Внук был мертв, пришло время скорби. Как ни странно, император ощутил легкость, как будто дух его избавился от бремени. В любом случае это решение станет для него одним из последних. Осталось только умереть. Императором будет Тиберий. Октавиан посмотрел на ожидающую его повозку, на Невия и остальных стражников, потрясенных случившимся, и вытер глаза.
– Держать здесь стражу нужды больше нет, – обратился он к Невию. – Пусть все остается как есть. Скажи своим людям, чтобы забрали свое, и спускайтесь к причалу. – Он повернулся к Квинту, стараясь не смотреть на окровавленный предмет в его правой руке. – Думаю, я пойду сам. Пусть повозка едет позади – на случай, если устану.