На протяжении нескольких следующих дней Тимара обдумывала слова драконицы. Синтара сказала правду. Ей часто попадались драконы, бродившие по улицам: они принюхивались и замирали в нерешительности. Девушке стало любопытно. Она спросила Элис, не известно ли ей что-нибудь о Серебряных колодцах в Кельсингре, но Элис уставилась на нее с недоумением.
— Нет, про них не упоминается ни в одном источнике. Здесь есть фонтан Золотого дракона. Я как-то читала про него в древней рукописи. Может, он и сохранился, но мне пока что не попадался. — Она улыбнулась и задумчиво добавила: — Но знаешь, Тимара, несколько ночей назад мне приснилось, что я ищу Серебряный колодец. Такой удивительный сон!
Элис склонила голову к плечу и нахмурила лоб с рассеянным видом человека, нащупавшего кусочки мозаики. Тимара ощутила странное волнение. Именно так частенько выглядела Элис во время их экспедиции по реке Дождевых чащоб, когда она складывала вместе обрывочные сведения, чтобы понять нечто новое про Старших или драконов. Такого выражения Тимара не видела у нее уже довольно давно.
А рыжеволосая исследовательница принялась размышлять вслух:
— В древних рукописях есть странные упоминания: кое-что я так и не смогла разгадать. Например, намеки на то, что Кельсингру не случайно построили именно в этом месте, что это связано с некой тайной, которую необходимо строго охранять… — Она замолчала и, обращаясь скорее к самой себе, чем к Тимаре, пробормотала: — Определенно, здесь что-то кроется. Эх, знать бы, что на самом деле имеется в виду.
Элис погрузилась в размышления и словно бы выпала из реальности. Тимара по предыдущему опыту знала, что любые попытки заговорить с ней сегодня окажутся бесполезными: Элис все равно будет отвечать невпопад. Поэтому она поблагодарила подругу и выкинула Серебряные колодцы из головы, рассудив, что теперь разгадкой этой тайны займется по-настоящему умный и образованный человек.
А вот слова Синтары относительно зависимости драконов от людей Тимара никак забыть не могла. Она наблюдала за тем, как другие драконы растут и меняются на глазах у своих хранителей. Некоторые становились более приветливыми, а другие — более высокомерными. Однако связи между хранителями и их подопечными постепенно ослабевали. Хранители приспосабливались к этому по-разному. Кое-кто откровенно радовался появлению свободного времени и возможности исследовать прекрасный город. Теперь молодые люди могли наконец-то подумать о собственном благополучии. Тимару позабавило, что, хотя в Кельсингре было великое множество пустых сооружений, она и ее товарищи обосновались в трех соседних зданиях. Эти дома выходили на площадь, которую они незамедлительно окрестили площадью Драконов — поскольку в самом ее центре красовалась скульптурная композиция, изображавшая этих крылатых существ. Хранители могли поселиться в домах, которые Элис называла виллами и особняками, — в просторных строениях, которые были куда больше, чем Зал Торговцев в Трехоге. Но они предпочли не слишком роскошные апартаменты над купальнями — жилищами тех Старших, кто давным-давно занимался уходом за драконами. Тимаре казалось чудом, что у нее теперь есть собственная комната — помещение, значительно превосходящее размерами дом, в котором ютилась ее семья в Трехоге. Как прекрасно иметь мягкую кровать, зеркало, комод и платяной шкаф с множеством полок! Она могла принимать горячую ванну сколь угодно часто, а потом уходить в спальню, где было так тепло, что ей вообще не требовались одеяла или домашняя одежда. Теперь Тимара могла преспокойно рассматривать себя в зеркале, заплетать и закалывать волосы, пытаться понять, кем она становится.
Однако все эти удобства не означали, что хранителям следует расслабиться. В Кельсингре не водилось дичи, почти ничего не росло, да и дрова для печей тоже взять было негде. Поэтому они каждый день покидали центр, в котором уже успели более или менее освоиться, и бродили по окраинам широко раскинувшегося древнего города. Карсон подсказал, что им надо построить причал для «Смоляного». Когда живой корабль вернется, ему потребуется надежная пристань, чтобы пришвартоваться. А еще им нужно предусмотреть место для разгрузки припасов, которые, как они надеялись, доставит Лефтрин.
— Ну и конечно, со временем придется возвести полноценный порт. Лет через пятнадцать-двадцать Кельсингру будет не узнать, — заявил охотник.
Заметив, что при этих его словах собравшиеся на всеобщий совет хранители начали удивленно переглядываться, Карсон ухмыльнулся:
— Что? Вы решили, что мы устраиваемся тут ненадолго? Поговорите с Элис, друзья мои. Вы вполне можете прожить лет сто или даже больше. В общем, все, что мы сейчас начнем строить, следует делать хорошо, на века.
И Карсон начал перечислять стоящие перед ними практические задачи. Охота и собирательство для пропитания, постройка городского причала и — к немалому изумлению Тимары — изучение воспоминаний, хранящихся в камне, чтобы попытаться понять, как устроен город Старших.
Тимара вызвалась добывать еду и охотилась почти ежедневно. По мере того как ранняя весна оживляла землю, на лесистых холмах появлялись зелень и коренья, но основу их рациона по-прежнему составляло мясо. Откровенно говоря, Тимаре все это порядком надоело. Ее не радовали долгие переходы до городской черты и обратный путь с грузом дров или окровавленной дичи. Однако теперь часы, проведенные в лесу с луком и стрелами или плетеной корзиной, стали единственными моментами, когда в ее жизни все было просто.
Ведь когда Тимара оставалась в городе, ей неизбежно приходилось сталкиваться с Татсом и Рапскалем. Поскольку молодые люди постоянно соперничали друг с другом в попытке добиться ее благосклонности, от их прежней дружбы не осталось и следа. До драки, правда, дело не доходило, но, если у них не получалось избежать встречи, возникшее напряжение полностью исключало возможность нормального разговора. Пару раз Тимара оказывалась между ними и горько об этом жалела. В такие моменты Рапскаль осаждал ее нескончаемой болтовней, а Татс пытался привлечь внимание, демонстрируя девушке мелкие вещицы, которые он для нее изготовил, или докучал историями о новых открытиях в городе. Тимара с ужасом думала о том, как все это выглядит со стороны: остальные наверняка думали, что она намеренно провоцирует их соперничество. Эти двое были просто невыносимы. Если Татс подмечал в Кельсингре нечто, казавшееся ему любопытным, Рапскаль обязательно заявлял, будто знает, что это такое, и пускался в бесконечные нудные объяснения. Татсу оставалось только возмущенно хмуриться в ответ. Поскольку хранители по-прежнему собирались вместе почти на каждую трапезу, поведение парней невольно привело к расколу внутри группы. Сильве поддерживала подругу, неизменно садясь рядом с нею, хотя ухажерам Тимары это и не слишком нравилось. Харрикин даже не пытался скрыть того, что принял сторону Татса, а вот Кейз и Бокстер явно были в лагере Рапскаля. Кое-кто не выражал особых предпочтений, а некоторые — например, Нортель и Джерд — либо вообще не обращали на происходящее внимания, либо отпускали ехидные комментарии.
Если один из юношей был занят на работе, второй пытался воспользоваться его отсутствием, чтобы добиться расположения Тимары. Когда, скажем, Татс трудился над возведением причала, Рапскаль настаивал на том, что пойдет вместе с ней на охоту, даже если ее напарником в тот день и назначали Харрикина. Но хуже всего были те часы, когда свободными оказывались и Рапскаль, и сама Тимара. Тогда он караулил девушку у двери комнаты и умолять ее снова прогуляться вместе с ним: побродить возле виллы и у колонн памяти, чтобы узнать что-нибудь новое о своих предшественниках-Старших.
Тимара немного стыдилась того, что она очень часто сдавалась под напором Рапскаля и принимала его приглашение. Это было бегство в ослепительно утонченные времена. В том мире грез она изящно танцевала, вкушала потрясающие яства, смотрела увлекательные представления — и вообще жила той жизнью, которую прежде даже представить себе не могла. Однако небрежные наблюдения, сделанные Амариндой, помогали Тимаре понять, чем являлась Кельсингра в былые времена. В этом удивительном городе в оранжереях круглый год выращивали фрукты и зелень, а обычные люди из поселений на противоположном берегу реки обменивали урожай или добычу на магические изделия Старших. Вместе с Карсоном и Элис Тимара осмотрела несколько громадных теплиц. Там вполне могли разместиться и драконы. Грядки были подняты на высоту груди, а деревья росли в огромных кадках. Однако все уже давным-давно погибло, оставив лишь едва заметные следы листьев на полу и прогнившие пни в почве. Тем не менее земля в емкостях казалась пригодной для использования, а вода до сих пор вытекала из прохудившейся системы труб, которые прежде обогревали и поливали грядки.
— Но поскольку у нас нет ни семян, ни саженцев, все это пока абсолютно бесполезно, — печально заметила Элис.
— Надо дождаться весны, — отозвался Карсон. — Можно будет пересадить сюда дикие растения и выращивать их.
Элис медленно кивнула:
— Если нам удастся собрать семена или взять отростки от знакомых растений, то Старшие смогут заняться фермерством. А может, Лефтрину удастся привезти нам рассаду.
Во время других прогулок по воспоминаниям Тимара видела работающих в перчатках Старших. Они создавали скульптуры из камней, придавали деревьям дополнительную гибкость, заставляли металл сиять, петь и нагревать или охлаждать воду. Их мастерские выходили на узкие улицы, и они приветливо здоровались с проходящей мимо Амариндой. Тимара ощущала странное родство с ними, почти осознавая, что они делают, но не понимая, как именно это у них получается. Амаринда же неспешно шагала мимо, почти не обращая на них внимания, принимая все эти поразительные деяния как часть повседневного быта. Но так бывало далеко не всегда. Иной раз Амаринда вдруг сосредотачивалась, решительно и безжалостно, заставляя Тимару тонуть в ее чувствах. Влюбленность Старшей в Теллатора не закончилась: она стала глубже, превращаясь в подлинную страсть. Погрузившись в воспоминания на пару часов, Тимара пережила несколько месяцев жизни Амаринды. Она выныривала из чужой памяти с помутневшим взглядом, стискивая руку Рапскаля, лежащего на ступенях рядом. Повернув голову, она видела на его лице улыбку Теллатора, да и большой палец, гладивший ее ладонь, принадлежал вовсе не Рапскалю. Только постепенно его взгляд снова становился взглядом Рапскаля. Тимара гадала, о ком он думает сейчас и что именно остается у него в памяти, когда они поднимаются на ноги, одеревенев и замерзнув. Потом Рапскалю неизменно хотелось поговорить об этих общих видениях, но она всегда решительно отказывалась. В конце концов, это ведь просто грезы.