— Ладно, — сказал он Хеннесси. — Но мне это не слишком нравится, да и Смоляному тоже. На борту постоянно должен оставаться кто-то из нас двоих, и пусть остальная команда тоже далеко не расходится. Надо разгрузиться, пересечь реку и поставить Смоляного подальше отсюда. Конечно, мало радости гонять корабельные шлюпки от поселка в Кельсингру, но зато там он будет пришвартован как следует.
Хеннесси мрачно кивнул.
— Грузом займемся, как только благополучно высадим пассажиров на берег, — произнес Лефтрин. — Начинай. А я хочу пока перемолвиться словечком с кораблем.
Хеннесси снова кивнул и исчез. Спустя мгновение он уже выкрикивал приказания. Из толпы на берегу полетели приветственные возгласы. Лефтрин отрывисто махнул рукой и прошел на нос. По пути он заметил, как Хеннесси перегибается через борт, что-то обсуждая с Карсоном. Массивный охотник был способен при необходимости действовать очень быстро — и, словно по волшебству, хранители вдруг засновали, как муравьи, и выстроились цепочкой, готовясь работать грузчиками. Большой Эйдер лично помог Малте спуститься на шаткий причал. Она прижимала к себе малыша, отказываясь отдавать его кому бы то ни было. Взволнованный Рэйн следовал за женой. Лефтрин обратил внимание, что Хеннесси застыл рядом с Тилламон, словно собирался оказать ей услугу. Капитан поджал губы, но решил, что если Рэйн увидит в происходящем нечто неподобающее, то пусть сам и разбирается со старпомом. Но, вероятно, даже Рэйн не мог бы ничего возразить, поскольку Тилламон — женщина взрослая.
Лефтрин задумчиво облокотился на фальшборт из диводрева. И позвал:
— Смоляной! Ты поговоришь со мной?
Он почувствовал знакомое биение — сознание корабля сосредоточилось на нем. Смоляной был самым старым из живых кораблей: его построили задолго до того, как люди догадались о том, что диводрево — не просто очень твердая древесина, но кокон невылупившегося дракона. Смоляной представлял собой баркас с традиционными нарисованными глазами для наблюдения за течением реки, но был лишен фигуры над форштевнем, какими могли похвастаться его сородичи помладше. «Глаза» с годами стали выразительнее, однако у Смоляного не было резного рта, с помощью которого он мог бы разговаривать. Обычно Лефтрин разделял чувства корабля на интуитивном уровне — или когда Смоляной прямо вторгался в его сны. И совсем уж редко, только если вдруг чувствовал прямую угрозу своему судну, капитан высказывал подобную просьбу. Теперь он склонился над бортом в надежде услышать ответ.
Лефтрин ощутил беспокойство Смоляного, но это его не удивило. Члены экипажа двигались с нервозной быстротой, которая говорила об их готовности в любую секунду начать действовать, спасая корабль, если якоря или причал вдруг не выдержат.
— Здесь небезопасно, да, Смоляной? Нам нужно найти на берегу не такое хлипкое сооружение, а что-нибудь посолиднее, чтобы привязать тебя покрепче. Не переживай: как только мы управимся с разгрузкой, сразу выведем тебя отсюда и отправимся на другой берег, к песчаной косе. Там ты сможешь хорошо отдохнуть, верно?
Лефтрин замолчал и посмотрел на небо. Даже имея опытных грузчиков и крепкий причал в Трехоге, они заносили на борт припасы почти целый день. Теперь же хранители лихорадочно тащили ящики вниз по трапу на шаткий, раскачивающийся вверх и вниз причал, а оттуда волокли на сушу. Лефтрин прикинул на глазок, сколько человек тут трудится, и решил, что примерно около десятка. Он отметил, что Рэйн, Малта и Тилламон уже сошли на берег. А рядом, в знакомом платье, с непокорной гривой рыжих волос, ниспадающих на плечи, оказалась его Элис, которая явно взяла вновь прибывших под свою опеку. Лефтрин тихо застонал, мечтая подхватить любимую на руки, прижать к себе и ощутить ее сладкий аромат.
Не время.
Знаю, дружище. Мой долг — быть здесь, с тобой. И я останусь на борту, пока мы не сможем благополучно отправить тебя на другой берег.
Капитан попытался определить время — и понял, что, скорее всего, ему придется провести ночь прямо здесь. Задумавшись о том, захочет ли Элис присоединиться к нему, Лефтрин улыбнулся, подозревая, что она вряд ли ответит отказом. Однако тревога корабля тут же вернула его к действительности.
Нет. Дитя в опасности.
Ничего, Элис сразу отведет Малту с сыном к драконам. Наверное, к Меркору. Или к Хеби. Кто-нибудь из них обязательно поможет малышу.
Да. Если они смогут. Я сделал все, что в моих силах.
Если они смогут? — повторил Лефтрин.
Ему не понравился тон Смоляного. Он считал, что достаточно привезти младенца сюда, чтобы кто-нибудь из драконов его вылечил, — и дело будет сделано. Единственная трудность, по мнению капитана, заключалась в том, что драконов придется умасливать и уговаривать.
Ты считаешь, что они не согласятся?
Нужный дракон должен быть здесь.
Ответ пришел не сразу, и Лефтрин почувствовал, что его кораблю трудно передать свою мысль капитану. Он решил пока не ломать над этим голову, скоро все обязательно прояснится. Раньше самым общительным из драконов был Меркор. Вероятно, он захочет поболтать о Кельсингре, о Старших, а потом плавно сменит тему и займется младенцем. В любом случае, что бы ни имел в виду Смоляной, не стоит пока пугать Малту. Однако напоследок Лефтрин все-таки задал кораблю еще один вопрос.
А не лучше ли было младенцу оставаться на борту? Разве ты не мог и дальше ему помогать?
Смоляной минуту молчал.
Я и так уже сделал все, что только мог.
И мы очень благодарны тебе за это.
Лефтрин сосредоточился, но не почувствовал ответа. Их контакт неожиданно прервался. Однако Смоляной всегда вел себя таким образом. Откровенно говоря, капитана даже радовало то, что его корабль молчаливее своих собратьев. Вряд ли ему понравилось бы общаться с трещоткой Офелией или с ветреным позером вроде Совершенного. Хотя, возможно, здесь все обстоит точно так же, как с детьми. Каждый родитель считает своего ребенка самым лучшим — и, несомненно, каждый капитан предпочтет свой живой корабль всем прочим.
Я самый лучший. Самый старший, самый мудрый, самый умелый, — откликнулся на его мысли Смоляной.
Конечно! Я никогда в тебе не сомневался.
Но и это замечание Лефтрина снова осталось без ответа. Впрочем, иного капитан и не ожидал.
Малта ошеломленно осмотрелась по сторонам. Длинный коридор уходил куда-то далеко в полумрак. Малта заметила многочисленные двери: бо́льшая часть их была закрыта, но некоторые оставались приотворенными.
— Значит, можно зайти в любую открытую дверь? — устало уточнила она.
— Да, — подтвердила Элис Финбок. — Если комнату уже занял кто-то из хранителей, то дверь будет закрыта. Часть помещений, судя по всему, заперли еще бывшие хозяева, а мы так и не нашли способа проникнуть внутрь. Зато последние три двери в самом конце коридора легко поддались. За ними находятся помещения побольше: там апартаменты, состоящие из нескольких спален. Мы считаем, что они, возможно, предназначались для гостей, приезжавших из других городов. Конечно, у нас нет никаких подтверждений, мы просто выдвигаем наиболее правдоподобные версии.
— Спасибо тебе.
Малта с трудом смогла произнести даже эти два коротких слова. Она только что вернулась из драконьих купален: чистая, с распаренным после горячей ванны телом и влажными волосами, свисающими вдоль спины. Малта смутно понимала, что при иных обстоятельствах была бы до глубины души поражена громадным залом с высоченными сводами и зачарована волшебством текущей горячей воды. Сейчас же печаль и усталость вытеснили из ее сердца изумление. Пребывая наполовину в оцепенении, она просто смыла с себя накопившийся за многие дни солоноватый пот. Горячая вода унесла с собой всю боль из костей, но вместе с ней исчезла и упрямая стойкость Малты.
Элис была так добра, что подержала плачущего Фрона, пока она сама принимала ванну. Сейчас сынишка тихо лежал у нее на руках, но Малта ощущала, что его тельце обмякло от усталости, а не от сонной истомы. Малыш выплакался в объятиях Элис и вернулся к матери безвольным, будто тряпичная кукла. Младенец казался спящим, когда она осторожно опустила его в воду. Однако, очутившись в этой стихии, он сразу же распахнул глаза, и Малта с удовольствием увидела, как сын потягивается и шевелит ножками и ручками. Фрон похлопал ладонями по поверхности воды и очень удивился, что она плещется. Малта улыбнулась тому, что он ведет себя как обычный ребенок. Но при виде того, как цветные чешуйки на теле малыша сперва порозовели, а потом приобрели более темный цвет, она вновь ощутила волну тревоги.
— С ним что-то происходит!
— С хранителями была точно такая же история, — поспешила успокоить ее Элис. Она сидела на краю гигантской ванны и держала наготове полотенце для Фрона.
Малта кивнула. Элис изменилась не так сильно, как остальные члены экспедиции. Только очень внимательно приглядевшись, можно было заметить у нее возле бровей и на тыльной стороне ладоней чешую. Говорила она по-прежнему с интонациями исследователя:
— Благодаря горячей воде драконы выросли, да и боли у них затихли. Они сперва вытянулись в длину, а затем их тела приобрели иные пропорции. Надо отметить, что некоторые особи росли поразительными темпами. И еще, буквально у нас на глазах, их крылья налились яркими цветами. Так, Тиндер из бледно-лилового стал темно-фиолетовым с золотыми узорами. У Плевка хвост был коротковат, а теперь он сложен просто идеально. Горячая вода оказывает удивительный эффект. Пара дней в теплой купальне — и почти все драконы смогли взлетать с ровной поверхности. А теперь, конечно, каждый способен парить в воздухе и проделывать разные фокусы. У хранителей тоже произошли определенные изменения, затронувшие их кожу и конечности. Все они выросли и окрепли. А какие красивые крылья у Тимары!
— У девушки прорезались крылья?
— Да, — подтвердила Элис. — А у Сильве на лбу, кажется, растет гребень.