Лефтрин остановился, помрачнел и недовольно сжал губы. Элис взяла его за локоть и увлекла к входу в камбуз.
— Не осуждай их, любимый. Они поступают точно так же, как и мы с тобой: просто берут от жизни все радости, которые она им предлагает. И ты прекрасно понимаешь, что именно по этой причине Скелли убежала в город. Боюсь, милый, что тяжелые времена и впрямь не за горами, тень их уже подкрадывается к нам. Ведь в случае войны между драконами и людьми не только Старшим, но и нам с тобой тоже придется решать, чью сторону принять.
Они пробрались в камбуз. Там было пусто. На столе красовалась кружка с недопитым кофе. В маленькой комнатушке пахло маслом для жарки, дегтем и по́том. Элис почувствовала прилив радости.
— Как приятно вновь оказаться дома! — воскликнула она.
Лефтрин крепко обнял любимую. Его ладонь гладила ее тело сквозь ткань магического одеяния. Его губы нашли рот Элис, и капитан поцеловал ее медленно и нежно, словно им совершенно некуда было спешить. Когда он наконец оторвался от нее, она уже задыхалась и смогла говорить лишь прерывистым шепотом:
— У нас ведь есть только здесь и сейчас, правда?
Лефтрин притянул молодую женщину к себе, прижавшись подбородком к ее макушке, будто она была музыкальным инструментом, на котором он собирался играть.
— Здесь и сейчас — этого вполне достаточно, Элис, — прошептал он.
Второй день месяца Пахоты,
седьмой год Вольного союза торговцев
От Рейала, смотрителя голубятни в Удачном, —
Детози, смотрительнице голубятни
в Трехоге, а также Эреку, ее супругу
Послание вложено в стандартный футляр и запечатано воском.
Уверен, что вы осведомлены о постоянно растущем недовольстве многих наших клиентов. В связи с этим Совет торговцев Удачного подал официальный запрос, в котором гильдии предлагается принять их независимую Комиссию для рассмотрения обвинений в подкупе смотрителей и открытом шпионаже. В последнее время регулярно пропадают не только письма, но и голуби. Исчезновение птиц, думаю, отчасти можно списать на громоздкие футляры для посланий и дополнительные средства, которые нам предписано использовать.
Стало известно, что к троим нашим ученикам обратились семьи торговцев, выразившие желание разводить и использовать голубей, чтобы создать частные почтовые голубятни. Нет нужды объяснять, насколько это подорвало бы позиции гильдии. Если такое осуществится, мы лишимся заработка; мало того, исчезнут все наши устои и привычный образ жизни.
Здесь, в Удачном, всем сотрудникам приказано строго следовать правилам обмена посланиями между смотрителями. За добавление своих записок к сообщению, отправленному клиентом, теперь предусмотрено исключение из гильдии. Нас обязали пересчитывать голубей по три раза в день, включая яйца и птенцов. Кроме того, любые испорченные яйца или погибшие в гнезде птенцы должны регистрироваться, о чем необходимо составить официальный акт, подписанный тремя смотрителями. Только после этого их можно утилизировать. Смотрителям в Удачном разрешается прикасаться лишь к тем птицам, которые официально приписаны к их голубятне. Неофициальная помощь друг другу, разрешенная ранее, ныне строго запрещена.
Введены ли данные меры в Трехоге и Кассарике, а также в небольших поселениях? У нас ходят упорные слухи о том, что гильдия осуществляет постоянные проверки. Говорят, что возможны провокации: якобы специальные люди будут пытаться подкупить смотрителей или станут подкидывать в почту контрольные послания с целью соблазнить злоумышленников, которые вскрывают письма и занимаются шпионажем. Печально, что я достиг звания смотрителя в столь неспокойное время.
В качестве приятной новости хочу сообщить тебе, Эрек, что твои голуби дали отличное потомство. Две птицы из нового поколения на прошлой неделе поставили рекорды в гонке до Удачного, после того как их выпустили с корабля, четыре дня назад покинувшего порт. Я предоставил записи о спаривании мастерам гильдии, отметив, что именно ты разглядел их потенциал и начал разведение этой породы. Надеюсь, твои умения будут оценены по достоинству.
С любовью и уважением,
Рейал
Глава 9. Несостоявшиеся встречи
Гест оказался пленником, заложником чужой жизни. А это совершенно не подобало наследнику уважаемого удачнинского торговца! Он никогда прежде не находился в столь отвратительных условиях и даже вообразить не мог, что ему придется путешествовать в трюме, потеряв счет долгим однообразным дням. Гест по-прежнему ходил в той самой одежде, которая была на нем, когда его умыкнул калсидиец. Сейчас она висела на нем мешком: элегантный покрой пал жертвой скудного питания и тяжелой работы. Он знал, что от него воняет, но поделать ничего не мог: в его распоряжении была лишь ледяная речная вода, однако Гест понимал, насколько опасно ею пользоваться. Задания, которые давал ему калсидиец, частенько требовали от него находиться на палубе в любую погоду. Его руки и лицо обветрились и покрылись язвами от дождя и яркого солнца. Наряд выцвел и износился. Гест уже не помнил, когда в последний раз его ноги были сухими. У него появились язвы на подошвах, а покрасневшая кожа на щеках и лбу постоянно зудела.
А еще молодому Финбоку до сих пор снились кошмары, в которых он избавлялся от трупов Реддинга и калсидийского купца. Тащить тело Ариха по узким темным переходам, чтобы в конце концов сбросить его вниз, было до отвращения противно. Потом он услышал, как труп с треском проламывался сквозь ветви, но звука удара о землю не последовало. Гесту стало страшно, но, как оказалось, это были еще цветочки. Затем калсидиец заставил его нести тело Реддинга, и они прошли по ветвям деревьев довольно далеко, неизменно выбирая те дороги, которые казались самыми безлюдными и заброшенными. Наконец они добрались до ветки, где страховочных веревок вообще не имелось. Гест тащил труп на плечах, словно охотник, несущий домой тушу оленя. Знакомый запах помады для волос, которой всегда пользовался Реддинг, смешивался с запахом крови, капавшей Гесту на шею. С каждым шагом ноша становилась все более тяжелой и ужасающей. Но Гест покорно ковылял впереди, а в спину ему упирался нож калсидийца. Гест подозревал, что, если бы упал с дерева, пока нес труп, его мучитель бы не слишком огорчился. Наконец калсидиец выбрал место, где суживающаяся ветвь пересекалась с соседним деревом. Гест устроил Реддинга на развилке и оставил там на съедение падальщикам.
— Муравьи и другие твари обглодают его до костей в считаные дни, — сказал калсидиец. — Если твоего приятеля вдруг и найдут, в чем я очень сомневаюсь, установить его личность будет абсолютно невозможно. А теперь мы вернемся обратно и уничтожим все следы твоего пребывания в Кассарике.
Убийца исполнил свое обещание буквально. Он сжег детские руки в керамическом очаге вместе с причудливыми шкатулками. Плащ Реддинга превратился в мешок, куда мужчина со шрамом ссыпал драгоценные камни, которыми были украшены шкатулки. А затем он куда-то ушел, предупредив Финбока, чтобы тот не вздумал сбежать. Гест подозревал, что калсидиец отправился убивать женщину — владелицу древесной комнатушки. Так или иначе, но проделано это было бесшумно. Сжимая зубы, чтобы не стучали, Гест твердил себе, что, возможно, хозяйка просто получила за молчание много денег. Но в любом случае калсидиец отсутствовал очень долго, и Гест, оставшийся в одиночестве, скрючился на стуле в комнате, где воняло горелой плотью и свежей кровью. В помещении царил полумрак, и Гест никак не мог отогнать страшное видение: обезображенный Реддинг смотрел на него из развилки ветвей. Калсидиец нанес ему множество порезов, покрывая сетью ран, пока знакомые черты красивого лица не исчезли под ошметками кожи. А глаза Реддингу так никто и не закрыл.
Гест всегда считал себя настоящим дельцом, хитроумным и безжалостным. Обман, шпионаж, нечестные сделки на грани настоящего воровства вошли у него в привычку. Он не видел никакого смысла в том, чтобы быть честным или благородным. Торговля — жестокая игра, и, как часто повторял его отец, тут каждый сам за себя. Гест был тертым калачом и думал, что его уже ничто в этой жизни не смутит. Однако он еще никогда не становился соучастником убийства. Нет, Финбок не любил Реддинга — в том смысле, в котором употреблял это слово Седрик. Но Реддинг был умелым любовником и приятным собеседником. А после его смерти Гест остался один-одинешенек. Теперь ему предстоит самостоятельно выпутываться из этой мерзкой истории — но как? Он даже не представлял.
— Я не хотел ничего такого, — бормотал он, обращаясь к угасающему огню. — Я не виноват. Если бы Седрик не заключил ту безумную сделку, меня бы сейчас здесь не было. Это все Седрик виноват.
Он не слышал, как открылась дверь, но ощутил сквозняк и заметил, как задрожали язычки пламени. Калсидиец, показавшийся Гесту черной тенью на фоне глухой ночи, тихо затворил за собой дверь. И произнес:
— Теперь ты напишешь под мою диктовку полдюжины писем. А потом мы доставим их адресатам.
Гест уже был не в состоянии интересоваться тем, что с ним происходит. Он безропотно составил требуемые послания людям, о существовании которых прежде даже и не подозревал, подписывая их собственным именем. Текст везде был одинаковый: напомнив о своей репутации преуспевающего торговца, Гест Финбок предлагал им взаимовыгодное сотрудничество, для чего приглашал на встречу в предрассветный час у «несокрушимого» корабля, пришвартованного у пристани. В письмах содержались намеки на огромную прибыль, которая будет ожидать обоих, «когда наши общие планы реализуются», и при этом особо подчеркивалась необходимость держать все в тайне. А еще Гест для пущей убедительности ссылался на торговцев, с которыми сроду не имел дела.
Затем они аккуратно скрутили все послания, перевязав каждое бечевкой и запечатав каплей сургуча. Калсидиец затушил огонь в очаге, и они покинули комнатенку, где не осталось никаких следов их пребывания.