Из закрытых люков раздались крики ужаса, но Гест мог думать только о себе. Бежать — вот единственная надежда выжить. Он кинулся к борту и спрыгнул в тучи брызг, поднятых матросами. Ему повезло хотя бы в том, что их корабль стоял ближе к берегу. Вода, холодная и жалящая, сомкнулась у него над головой. Гест крепко зажмурился и, вынырнув, забарахтался — слепо, наугад, так и не осмелившись открыть глаза, пока не ощутил под ногами скользкий прибрежный ил. Тогда он быстро заморгал: вода немного пощипала и замутила ему глаза. В следующее мгновение он уже вылезал на глинистый, поросший тростником берег.
Гест оказался на суше одним из первых. Позади него царил настоящий хаос. Люди попрыгали кто куда — некоторые в сторону стремнины, где их подхватило сильным течением. Другие оказались между корпусами двух кораблей, наполовину ослепшие и ошеломленные холодной водой и страхом. Они завыли и заорали, когда драконы снова пронеслись над ними. Поднятый мощными крыльями ветер раскачивал корабли, и крики идущих ко дну заглохли в рвущем барабанные перепонки реве. Гест был оглушен: он зашатался, зажимая уши. А потом внезапно полностью осознал величие и мощь драконов и пал на колени, рыдая от мысли, что посмел выступить против этих великолепных существ. Остальные делали то же самое: молили о прощении и обещали до конца дней оставаться их рабами, если только их пощадят. Люди падали ниц или распластывались в грязи. Гест выпрямился, воздев руки к небу, и неожиданно сообразил, что выкрикивает хвалы драконьей красоте, — а эти гигантские существа внезапно повернули обратно. Он понимал с полной определенностью две вещи: во-первых, сейчас их убьют; а во-вторых — и это было абсолютно, просто кристально ясно, — все его мысли и чувства принадлежат не ему.
«Я сплю, — сказал он себе. — И в этом странном сне я делаю и говорю то, чего никогда не стал бы делать или говорить наяву. Здесь нет ничего моего. Это чья-то чужая воля».
А потом драконы снизились, спикировали на корабли — и любые связные мысли вообще исчезли.
Все, кто только мог сбежать с кораблей, прятались среди деревьев. Синтара смутно отметила, что какие-то люди отчаянно завывают, угодив в ловушку. Некоторые дергались, не обращая внимания на то, что, стараясь избавиться от цепей, которыми они были прикреплены к скамьям для гребцов, лишь вредят себе еще больше. Похоже, одни смертные держат других в заточении. Зачем им это нужно, драконица не знала и, честно говоря, не находила достаточно любопытным, чтобы попытаться разгадать загадку. Ей не понравилось, что Меркор повел их на посадку на мелководье, а затем заставил брести на берег, но она почувствовала, что золотой самец сделал это с определенной целью. Теперь враги отрезаны от своих кораблей, а безумная попытка улизнуть в лес им не поможет. Там они и погибнут сегодня или завтра. Люди не способны жить без укрытия и еды.
А вот кое-кто еще скорчился на траве, спрятался за стволы деревьев или просто упал ничком, охваченный тошнотворным страхом. Никто не был убит драконьими зубами, когтями или ядовитым дыханием. Все погибшие сами обрекли себя на смерть: их жалкие умишки не смогли выдержать ужасающих чар драконьего мщения и величия. Когда стая выбралась на берег, некоторые из их пленников взвыли от ужаса. Но Хеби испортила величественное шествие, резко затормозив на глинистом склоне и осыпав испуганно жмущихся людишек грязью. Синяя королева презрительно фыркнула.
Синтара заметила, что Рапскаль спрыгнул со спины алой драконицы только тогда, когда та вышла на менее заболоченное место. Юноша соскочил на землю, и его яркий плащ, сотканный Старшими, затрепетал. Немногочисленные чужаки, которые еще были способны испытывать хоть какие-то чувства, помимо ужаса, потрясенно ахнули, увидев его. Синтара неохотно признала, что он выглядит гораздо величественнее коренастых людей в темной одежде. Высокий и стройный, Рапскаль был достойным спутником драконов. Он осмотрелся с мрачной улыбкой на лице и забросил полу плаща на плечо. Почти с гордостью она наблюдала, как Рапскаль шагает вперед, приказывая наглецам:
— Вставайте. Пройдите вперед. Пора предстать перед судом тех, кого вы разгневали.
Драконы чуть уменьшили чары, которыми опутали людей, и те повиновались. Враги были раздавлены ужасом и побеждены. Мокрые и дрожащие от холода, они поплелись на берег и сбились в кучу. Здесь собралась пестрая компания. Одни были в лохмотьях, худые и покрытые шрамами. Другие — в костюмах лучников, с кожаными ремнями на запястьях и в облегающих рубахах. Были там и люди в нарядах аристократов. В прежние времена драконы знали самых разных смертных и успели убедиться, что, если с них содрать ткань, все они превращаются в мягкокожих вопящих обезьян.
Гест обнаружил, что выполняет чужую команду. Призвав на помощь остатки здравого смысла, Финбок присоединился к пленникам, понимая, что благоговение, которое он испытывает, не вполне логично и не согласовывается со страхом. Он позволил себе мельком взглянуть на товарищей по несчастью. Некоторые казались бездумными, как овцы, приготовленные к закланию, а в глазах у других отражалась внутренняя борьба. Он с изумлением отметил, что калсидийские рабы-гребцы лучше владеют собой, чем аристократы, которые ими командовали. А потом ему стало не до размышлений: высокий воин в алом облачении — Гест никогда не видел столь ярких одеяний — направился в их сторону. Он двигался походкой бойца, но на нем не было защитной брони или меча на боку.
Воин замер вблизи пленников. Его при этом сопровождал сравнительно небольшой красный дракон, однако взгляд Геста задержался на огромном золотом драконе, который возвышался над ними обоими. Глаза существа были большими и влажными, чернее глухой беззвездной ночи. Финбок заглянул в них — и ему показалось, что они вращаются, излучая спокойствие. Самый крупный дракон черно-синей горой выделялся на фоне сородичей. Он словно поглощал свет, исчезавший в его раскаленном гневе. Его зрачки были бездонными и непроницаемыми.
Тут юноша в красном заговорил:
— Ты причинял вред драконам?
— Нет, — честно ответил Гест, ибо никогда не выпускал стрел и не наносил ударов копьем.
Он обнаружил, что встает и отступает назад. То же самое делали и рабы, и матросы, и даже один из калсидийских лучников. Некоторые застыли на коленях, и Геста охватило пугающее чувство обреченности.
— А теперь слушайте приговор, — объявил алый мужчина. — Те из вас, кто посмел поднять руку на великолепие драконов, всю оставшуюся жизнь проведут как их слуги. Таково милосердие Меркора Мудрого. Вас ждет рабочий поселок, где вы сможете быть полезными. Если вы не станете служить как следует, вас съедят. Так или иначе, ваши жизни станут искуплением ваших преступлений. Остальные, кто не причинял драконам непосредственный вред, все равно являлись участниками отвратительного предприятия. Вина на вас есть. Но ваши семьи смогут вас выкупить, если пожелают. Если же нет — вы найдете для себя дело среди нас. Мы подробно обсудим это позже, когда доберемся до Кельсингры. А преступников будут перевозить в оковах. — Он на мгновение прищурился, а потом указал на двух рабов и какого-то матроса. — Вы трое этим займетесь. Заковать их всех и посадить в трюм. Затем соберите команды обоих судов. Вы поведете в Кельсингру корабли, которые мы объявляем своей законной добычей. Вы вторглись на нашу землю без разрешения, и за это мы заберем все, что вы привезли с собой.
Юноша отвернулся от них, не обращая внимания на потрясенный ропот, поднимающийся в рядах пленников.
— Большего милосердия вам не будет, — заключил он без всякого сожаления и повернулся к красной драконице.
Она опустила громадную голову и принялась его обнюхивать. Юноша нежно, с любовью погладил ее по морде, отчего сразу приобрел глуповатый вид.
Гест на мгновение оторопел.
— Но… — начал он, однако сразу же замолчал, увидев, что Дарген вскочил на ноги.
Калсидиец раздраженно потряс головой, как человек, оказавшийся внутри тучи комаров, и громко закричал:
— Нет! Я никогда не стану рабом! Я вам не кто-нибудь, а лорд Дарген, представитель одного из самых знатных семейств Калсиды, — и скорее умру, чем надену ярмо!
Его руки были все такими же ловкими и проворными, как запомнилось Гесту еще по Удачному. Маленькие ножи молниеносно отправились в полет, словно обладали собственной волей. Дарген не промахнулся. Лезвия градом забарабанили по толстой чешуе громадного иссиня-черного дракона. Один даже на мгновение застрял в уголке глаза величественного существа. Дракон дернулся, и кинжал выпал. Маслянистая капля алой крови выкатилась из раны и медленно соскользнула по вытянутой морде.
Калсидиец издал торжествующий крик, который гулко разнесся по берегу. Внезапно небольшой серебряный дракон пронзительно затрубил, выражая свое возмущение. Однако черно-синий не издал ни звука, делая шаг вперед. Он наклонился над оскорбившим его наглецом и принюхался. Пленники попадали ниц и скорчились на земле. А дракон распахнул челюсти и без всякого рева или шипения легко — как человек, переламывающий прутик, — перекусил калсидийца пополам. Выгнув шею, он сперва отправил себе в глотку голову и туловище Даргена. А спустя мгновение подобрал ноги и проглотил их целиком, после чего повернулся и зашагал прочь. Кисть калсидийца, отрезанная первым укусом дракона, так и осталась валяться там, где упала в грязь, ладонью вверх, словно в последней мольбе. Стоявший рядом пленник в ужасе отшатнулся, и его вырвало.
Но алого воина произошедшее, судя по всему, нисколько не удивило и не смутило.
— Ну что ж, желание этого человека исполнилось: он обрел свободу.
С этими словами удивительный воин снова повернулся к своей драконице, ловко запрыгнул ей на плечо и уселся на широкой чешуйчатой спине. Она распахнула крылья, а ее сородичи уже напружинились, чтобы взмыть в небо. Пропахший драконами воздух волнами накатывался на Геста, пока на берегу не остались только красная драконица и ее алый наездник. Он обвел моряков жестким взглядом: