н посоветовал:
— Пей понемногу, мой господин!
«Чтоб ты ею подавился!» — мысленно пожелал ему Сельден.
Однако этого не произошло. Властитель Калсиды проглотил немного его крови, а потом, обретая силы, сам поднял голову и стал пить самостоятельно. Сельден с ужасом наблюдал за тем, как на лицо немощного старика возвращаются краски. Его сероватый язык слизнул последние алые капли с края бокала. Герцог вздохнул глубже, а потом попытался сесть. Этого ему сделать не удалось, но голос монарха явно начал звучать тверже, когда он приказал:
— Подведите его сюда. Прямо ко мне!
Сельдена подтащили к кровати на коленях. Один из слуг насильно пригнул ему голову в знак почтения перед герцогом, тогда как второй сорвал с пленника бинт. Его голову вдавили в одеяло. Сельдену трудно было дышать, но никого это не заботило. Кто-то крепко сжал ему руку и развернул ее запястьем вверх, к герцогу.
Он почувствовал, как растрескавшиеся губы припали к его запястью в противоестественном поцелуе. Влажный язык герцога стал искать его рану, оставляя на коже холодный склизкий след. Сельден тихо застонал от отвращения: мерзкий старик высасывал из него кровь.
Спустя короткое время иссохшие лапы герцога сомкнулись на его руке. Теперь он сосал энергичнее, и боль начала распространяться от запястья к локтю, а потом и выше по руке. Сельден подумал, что сейчас потеряет сознание. Мир кружился, и далекие крики изумления и радости казались насмешкой над смертью.
Эллик с отвращением наблюдал, как герцог сосет кровь из руки урода.
«Трус. То, чего не смогли сделать сражения, сделала болезнь. Она превратила воина в труса, и теперь он готов сделать что угодно, как угодно унизиться, лишь бы только отсрочить неизбежную кончину».
Однако за долгие годы канцлер научился виртуозно скрывать свои мысли. Любой сторонний наблюдатель решил бы, что Эллик озабоченно наблюдает за тем, как его обожаемый господин пытается вырваться из пасти смерти.
А герцог сопел носом учащенно, в том же ритме, что и при совокуплении. Канцлер отвел взгляд от отвратительной сцены, ожидая, что правитель вот-вот испустит дух. Однако ожидание затягивалось, а дыхание герцога стало более сильным… Эллик покосился на своего повелителя — и почувствовал ужас. Разумеется, герцог оставался таким же худым, как и прежде, но теперь на его щеках расцвел слабый румянец, а в глазах появился молодой блеск.
— Мой господин! Прошу, не гневайся на меня, но, если ты желаешь сохранить жизнь этому существу, чтобы и дальше лечиться его кровью, тебе следует немедленно остановиться.
Лекарь, сжимавший запястье человека-дракона, говорил дрожащим от страха голосом. Большим пальцем он щупал рабу пульс. Но герцог проигнорировал совет медика, и тот бросил испуганный взгляд на коллегу постарше, который, как теперь заметил Эллик, тоже контролировал пульс, придерживая юношу за локоть. Второй целитель озабоченно покачал головой. Герцог пытался сосать еще пару секунд, а потом вскинул голову и хрипло спросил:
— Он умер? Кровь не течет!
— Нет, мой герцог, он жив, но почти при смерти, — мягко произнес лекарь и почтительно поинтересовался: — Желаешь прикончить человека-дракона сейчас или отправить обратно, чтобы его откормили ради дальнейшего лечения?
На лице герцога отразилась борьба жадности и осторожности. Он отвел тонкое запястье ото рта.
— Заберите его. Велите моей дочери откормить мою чудесную синюю корову. Предоставьте леди Кассим все, чего бы она ни потребовала! Пусть она доведет человека-дракона до такой кондиции, чтобы ему снова можно было пустить кровь. Передайте ей, что я настоятельно требую этого: пусть хорошенько постарается, если желает сохранить расположение своего герцога.
— Да, господин! — хором отозвались лекари.
Эллик заметил, что они явно волновались за жизнь урода: уж очень поспешно перебинтовали ему руку. Перед тем как целители наложили повязку, канцлер успел разглядеть вокруг раны огромный темно-фиолетовый синяк. Зубы герцога оставили в плоти глубокие впадины.
— А теперь я поем, — объявил правитель Калсиды.
С глубоким вздохом удовлетворения он откинулся на подушки, и спальня взорвалась отчаянной суматохой: все засновали туда-сюда, как муравьи. Грязные тряпки убрали, и на их месте возникла корзинка с чистыми кусками ткани. Мигом принесли свежее постельное белье, и слуги ловко складывали старое, накрывая тело герцога пледом так, чтобы он ни на мгновение не ощутил прохлады. Музыкантов с инструментами впустили в комнату и расставили у стены на случай, если властитель вдруг пожелает насладиться музыкой. Затем в покои внесли узкий стол, а следом явилась целая процессия слуг с подносами, на которых были расставлены всевозможные блюда и напитки. Капли покрывали запотевшие бока графинов с охлажденным вином, а над кувшинами с горячими напитками с пряностями вился ароматный парок. Накрытые крышками блюда соседствовали с открытыми супницами. Такой выбор яств и напитков вполне сгодился бы для пира, и Эллик невольно призадумался: куда девался тот аскетичный стойкий воин, чьим спутником он когда-то был?
Канцлер откашлялся — и взгляд герцога обратился на него. Он понимал, что правитель Калсиды сейчас тщательно продумывает, взвешивает и отмеряет слова, которые будут ему адресованы, и догадался, что может лишиться всего, чего достиг с таким трудом.
— Твой подарок меня порадовал, — проговорил наконец старик.
Эллик выждал десять ударов сердца. Герцог больше ничего не добавил, и канцлер предположил, что данное ему обещание не будет выполнено. Когда человек собирается выжить, он не готовит на свое место сильного преемника. Значит, теперь герцог намерен подольститься к дочери, чтобы она сохранила жизнь тельцу, дающему ему кровь. Он даже назвал ее «леди Кассим»! Канцлер уже не помнил, когда герцог в последний раз удостаивал ее упоминания имени и титула. Ее статус в его глазах изменился. Он уже не предложит свою дочь Эллику в жены.
Однако канцлер произнес:
— Я счастлив, мой господин.
Он опустил глаза, чтобы никто не заметил, как в голове у него роятся планы: надо любой ценой получить заслуженную награду.
Впервые за многие месяцы герцог приказал слугам раздвинуть занавеси, которые не впускали в его комнату свет. Лежа на кровати, он смотрел, как светло-серый рассвет заползает на ковер, а потом на его чистую постель. Он открыл ладонь навстречу лучу — который уже не рассчитывал увидеть — и улыбнулся золоту утреннего солнца. Он жив. Все еще. И он вновь так решительно отдавал приказы, что главный придворный лекарь ахнул и ужаснулся:
— Мой господин, любимец богов и счастье подданных, боюсь, что ты можешь переутомиться. Побереги себя! Твое выздоровление было стремительным, однако столь быстрое улучшение вкупе с перенапряжением сил может привести к рецидиву и…
— Молчи или умрешь. — Герцог был краток. Он и сам знал, что лучше бы полежать спокойно и отдохнуть, но это дело не мог поручить никому. — Отнесите меня в покои госпожи Кассим, поставьте паланкин и удалитесь, — велел герцог слугам. — Ждите за дверью, пока я вас не позову. А до тех пор не мешайте нам.
Накануне ночью, насытившись кровью человека-дракона, он впервые за долгое время поел и с удовольствием выпил вина. А когда утром проснулся, то сел на постели — и смог проконтролировать собственный кишечник. Сегодня он не обделался и не харкал кровью. Герцог понимал, что рискует, отправляясь прямо сейчас к дочери, однако хорошенько все взвесил. Под легким покрывалом в обеих руках он сжимал кинжалы. Если эта дрянь сочтет нужным продемонстрировать свою злобную натуру, он убьет ее без всяких сожалений. Но если Кассим проявит покорность, то это принесет немалую пользу им обоим. Он твердо намерен намекнуть ей на нечто интересное.
Герцог заранее отправил гонца сообщить о своем визите. У него не было желания стать мишенью для брошенной сгоряча вазы. Что-то похожее на улыбку затаилось в уголках его старческих губ. Отвагу Кассим явно унаследовала от отца. Он даже подумал, не приказать ли, чтобы из ее комнат убрали все тяжелые предметы.
Нет. Сейчас с ней нельзя ссориться. Дочь не должна думать, будто он ее боится. Не следует ей и до конца понимать, насколько большую власть она теперь имеет над отцом. Нужно приложить все дипломатическое искусство, чтобы провести столь непростые переговоры.
В соответствии с повелением герцога его принесли к покоям Кассим. Засовы были убраны.
— Сперва постучи! — приказал он стражнику, который уже начал открывать дверь.
Изумленный охранник помедлил, думая, уж не ослышался ли. Но потом поспешно постучал по массивной деревянной створке и провозгласил:
— Госпожа Кассим, тебя желает почтить своим визитом великий герцог Калсиды!
Молчание тянулось так долго, что уже становилось вызывающим. Однако в последний миг дочь отозвалась:
— Тогда пусть войдет и почтит меня вниманием!
Телохранители растерялись. Кассим насмехается над герцогом? Может, ее следует за это убить? Однако он нашел ответ дочери почти забавным и кивком приказал им подчиниться.
Герцога внесли в солнечную комнату с пушистыми коврами, устилающими полы. В одном углу оказались клетка с певчими птичками и столик с серебряной вазой, где лежали свежие фрукты из его оранжереи. Похоже, придворные начали посылать Кассим подарки. Насколько же быстро распространяются слухи! Герцог прищурился и облизал губы. В покои Кассим могут попадать исключительно его дары. Именно к нему дочь должна обращаться за любой милостью. Она должна зависеть от него во всем, вплоть до стакана воды или корки хлеба. Ибо он прекрасно осознает, что сейчас его жизнь в ее власти.
— Уютное у тебя жилище, — заметил герцог, пока его паланкин ставили у камина.
Едва заметным движением головы он отослал прочь телохранителей и носильщиков. И даже не соизволил наблюдать за тем, как они уходят, поскольку не отрывал взгляда от дочери. За ведьмами нужен глаз да глаз. Как странно закуталась Кассим: спрятала все тело с головы до ног в складчатой ткани. Ему видно было лишь ее лицо, но зато герцог мог изучить обстановку. Глядя в упор на дочь, он слышал, как за его людьми закрылась дверь.