Малта села прямее:
— Нет, я ее чувствую! Рэйн, Тинталья не умерла. Она летит сюда!
Рэйн воззрился на жену: сердце у него разрывалось. Когда им сообщили о смерти Тинтальи, Малта завопила как сумасшедшая. Он подхватил ее на руки и унес подальше ото всех, даже от Тилламон. Они сидели за закрытыми дверями втроем — вместе со своим обреченным на смерть малышом, — сидели, раскачивались, плакали и проклинали все и вся. А когда пароксизм отчаяния миновал, на Малту снизошло странное умиротворение. Он решил, что, возможно, это женская особенность — выходить из урагана эмоций и боли, подобно кораблю, выплывающему в спокойные воды. Малта выглядела опустошенной, но разумной. Она с нежностью ухаживала за Фроном даже в такие моменты, когда его пронзительный плач сводил Рэйна с ума. Казалось, она жадно вбирает в себя все звуки, запахи малыша, словно превратившись в камень, поглощающий воспоминания.
Это было страшно, но сейчас Рэйн испытал настоящий ужас.
— Она мертва, Малта, — мягко напомнил он. — Тинталья умерла. Нам же сообщили об этом драконы…
— Они ошиблись! — яростно заявила жена. — Прислушайся, Рэйн! Прикоснись к ее сознанию! Тинталья летит сюда! — Она потянулась за ребенком, выхватила его из рук Рэйна и стремительно встала. — Есть шанс, пусть даже совсем крошечный, что Тинталья спасет Фрона. Я иду ее встречать.
Он смотрел, как жена удаляется от него. Потом бросил взгляд на остальных, собравшихся в противоположной части зала. Они все еще были захвачены спором. Никто даже не заметил ничего необычного. Однако Малта казалась такой уверенной!
Рэйн зажмурился. Он сосредоточился, стараясь избавиться от назойливых мыслей и болтовни хранителей.
Тинталья?
Он ничего не почувствовал. Ничего, кроме боли от надвигающейся смерти. Это была его собственная боль или страдания дракона?
Он открыл глаза, поднял оставленный Малтой плащ и поспешил следом за женой. Издалека донесся клич дракона. Его подхватил второй, а потом третий — и внезапно они затрубили все разом. Когда Рэйн вышел на улицу, ему показалось, что сумеречный город озарился светом. Драконы яростно трубили. Хрупкая Малта бежала к центру площади, держа на руках закутанного малыша. Ветер трепал ее волосы. Рэйн поднял голову и увидел кружащих на фоне багрового неба драконов, похожих на стаю ворон, привлеченных карканьем своей товарки.
Уже близко.
Слишком больно.
Посмотри. Видишь мерцание на горизонте? Огни Кельсингры приветствуют твое возвращение домой. Не думай ни о чем, королева Тинталья. Долети туда — и ты найдешь горячую ванну, Старших, которые исцелят твои раны, и Серебро. Когда я оттуда улетал, они как раз спускались в колодец, чтобы его достать.
Серебро! За это она и могла уцепиться. В руках умелого Старшего оно способно творить чудеса. У Тинтальи сохранилось воспоминание предков об одном драконе, в которого ударила молния. Он рухнул на землю: его крыло представляло собой обугленный костяной каркас, не более того. Потребовалось больше года, чтобы вылечить его, но тот дракон снова смог летать. Его раны сбрызгивали Серебром. А потом мастер-Старший сделал ему искусственное крыло — легкие тонкие пластины, которые крепились на крошечных шарнирах. Оно даровало дракону надежду и вернуло его в небо.
Просто лети. Я вызову их встречать тебя.
И тут Кало протрубил тревожный клич, Тинталья никогда не слышала ничего подобного. Его подхватили вдали: драконы, которые охотились; драконы, которые пробудились от сытой дремоты; драконы, которые отдыхали в городе. Тинталье показалось, будто до нее донеслось эхо, отразившееся от далеких склонов, а потом она поняла: это не эхо. Продолжая перекликаться, драконы собирались в стаю. Ее приветствовало столько сородичей, сколько она прежде в жизни не видела.
— Там, внизу! — протрубил Кало. — Теперь ты видишь? Ты помнишь?
— Конечно.
Не испытывай Тинталья столь мучительной боли, его вопрос вызвал бы у нее раздражение. Она уже бывала здесь раньше. Она нашла Кельсингру мертвой и покинутой и в гневе улетела прочь. Теперь древний город был согрет светом и приветственными звуками.
— Лети туда. Тебе помогут. Я отправляюсь охотиться.
Тинталья знала, что огромный самец голоден. Ей было непонятно, зачем ему понадобилось сообщать об этом, но она решила, что причина в постоянном общении с людьми. Они вечно говорили друг с другом об очевидных вещах: словно им сначала надо было решить, что все именно так, и уже потом действовать. Внизу драконица увидела большую площадь. В центре стояли двое Старших, указывая вверх, на нее.
— Тинталья! Тинталья! — Полными радости голосами они выкрикивали ее имя.
Другие только сейчас начали выбегать из дверей… купальни! Здесь были купальни. Горячая вода, в которой можно было лежать. От одной этой мысли у нее чуть не закружилась голова — и тут взмахи больным крылом внезапно стали просто невозможными. Она падала, пытаясь переместить вес тела в сторону здорового крыла, стараясь войти в спираль, чтобы приземлиться плавно. И вдруг Тинталья поняла, кто именно стоит на площади, встречая ее. От затопившего ее чувства облегчения все мышцы драконицы расслабились.
Мои Старшие. Серебро. Исцелите меня.
Тинталья направила им этот приказ, собрав последние силы, — ее дыхания не хватило бы, чтобы протрубить его вслух. А потом камнем упала на площадь, стремглав пролетев остававшееся до земли расстояние. Когда-то сильные задние лапы Тинтальи подогнулись под ней в момент столкновения с брусчаткой — и драконица завалилась на бок. Боль и темнота поглотили ее целиком.
— На ней десятки мелких ран, в которых завелась масса мерзких паразитов. Но если бы этим все и ограничивалось, то это бы еще полбеды: для выздоровления Тинтальи было бы достаточно их очистить и как следует накормить драконицу. Но, боюсь, все гораздо хуже: только посмотрите, как воспалилась у нее рана под самым крылом и сколько тут гноя. Плоть разъедена, так что даже видно кость. — Карсон устало потер глаза. — Я — не целитель, а охотник и больше понимаю в разделке животных, чем в их лечении. Но вот что я скажу: будь это загнанная добыча, я бы оставил ее лежать. От Тинтальи пахнет протухшим мясом, она насквозь пропиталась отвратительным запахом.
Лефтрин почесал щетинистую щеку. Близилось утро. Он устал, он тревожился за Элис, ему было мучительно жаль ребенка Малты. Когда хранители закричали, что Тинталья вернулась, он ощутил прилив надежды. Однако все оказалось хуже некуда. Драконица бессильно распростерлась на огромной мощеной площади и могла скончаться с минуты на минуту. Малта сидела возле нее, кутаясь в плащ и обнимая малыша.
— Серебро! — воскликнула она, нарушив тишину, наступившую после падения Тинтальи. — Принесите мне все Серебро, какое у нас есть!
Лефтрин не удивился бы, если бы кто-то запротестовал или заявил, что запасов магического вещества не хватит для исцеления дракона. К его изумлению, никто Малте не возразил. Похоже, хранители сочли, что Серебро следует использовать именно так. А что касается драконов, то из всей стаи лишь Меркор задержался, чтобы понаблюдать за происходящим. Ночь выдалась холодная и беззвездная: сородичи Меркора предпочли дремать в теплых ваннах с водой или песком. Но золотой самец бодрствовал.
— Не понимаю, зачем Кало поддерживал в Тинталье жизнь и привел ее сюда умирать, — заметил он, — но он обязательно вернется за ее воспоминаниями. Когда это случится, советую вам убраться подальше.
Остальные драконы побрели к своим купальням. Они ушли от умирающей, словно судьба Тинтальи вызывала у них чувство стыда, а Меркор просто стоял и смотрел на ослабевшую королеву.
Сильве сбегала за фляжкой с Серебром и вернулась в мгновение ока. Она крепко сжимала ее в руках, и Серебро за стеклом кружилось и перетекало, как живое существо, которое ищет выход.
— Что надо делать? — спросила Сильве у Малты, которая передала ребенка Рэйну и взяла у девушки флягу.
Голос юной хранительницы звучал доверчиво: она совершенно не сомневалась в том, что королева Старших знает, как помочь дракону.
Но Малта покачала головой:
— Не представляю. Может, вылить Серебро ей на рану? Или дать выпить?
Все молчали.
Малта приблизилась к огромной голове Тинтальи. Глаза драконицы были закрыты.
— Тинталья! Очнись! Выпей Серебро, исцелись и спаси мое дитя! — взмолилась бедная мать, и голос у нее дрогнул.
Присутствующим показалось, что драконица сделала чуть более глубокий вдох. Однако она даже не пошевелилась. Малта, в своем переливающемся одеянии, спускавшемся до ступней, держала флягу с серебряной жидкостью. Она напоминала хранителям всесильное сказочное создание, но ее тихий голос оставался совершенно человеческим:
— Неужели никто ничего не может мне подсказать? Что нужно делать?
Сильве произнесла:
— Меркор говорил, что драконы пили Серебро. Давайте попробуем влить его Тинталье в пасть?
— А она не подавится? — озабоченно осведомился Харрикин.
— Мне влить Серебро ей в рот? — спросила Малта у золотого дракона.
— Его слишком мало, чтобы вылечить Тинталью, — серьезно ответил Меркор.
А затем он повернулся и размашистыми шагами последовал вверх по широким ступеням в купальню. Сильве проводила его ошеломленным взглядом.
Но Малта никак не отреагировала на уход золотистого самца.
— Я ее почти не чувствую, — прошептала она, и Лефтрин понял, что Малта не имеет в виду свою руку, которую положила на драконью морду. — Тинталья так выросла с тех пор, как я ее видела, — добавила она голосом, полным обожания и материнской нежности.
Она погладила Тинталью по носу, а потом отвела драконью губу. Лефтрин придвинулся ближе, и его примеру последовали собравшиеся вокруг Старшие. Над губой показались ряды острых зубов, аккуратно сходившиеся друг с другом.
— Кажется, между ними есть место — если вливать Серебро медленно, — вымолвила Малта.
Она говорила очень тихо, будто в мире остались только она и ее драконица. Малта наклонила фляжку, и Серебро потекло тонкой сверкающей нитью. Оно было тягучим, как сироп, и аккуратно опускалось дракону в пасть. Наконец вещество коснулось зубов Тинтальи, растеклось вдоль десны — и затем словно нашло тот проход, который искало, Серебро исчезло в огромной пасти. Из фляги не получилось вытряхнуть последние капли: Серебро вылилось целиком — и бесследно исчезло.