— Ну… — Лефтрин замялся, и Элис почувствовала нарастающее беспокойство. Он встретился с ней взглядом, чуть задумался и быстро сказал: — Что касается перевозки Геста, то эта проблема, возможно, перед нами и не встанет.
— Что? Хранители ведь не предложили ему убежище? С кем он разговаривал? Их надо предостеречь! Этот человек любую ложь способен сделать правдоподобной! А Седрик знает, что Гест намерен здесь остаться?
От страха ее даже затошнило.
— Все совсем не так, милая. По правде говоря, я даже не знал, как тебе об этом сказать. Содержанием пленных занимался Харрикин. Он постоянно держал у дверей по крайней мере двух охранников. Он разрешил выводить нескольких пленников на прогулки под пристальным надзором хранителей, но велел не спускать глаз с калсидийских охотников и с торговца Кандрала.
Она кивала, хмуря брови:
— А как насчет Геста?
Лефтрин вздохнул, явно обеспокоенный тем известием, которое ему предстояло сообщить Элис.
— Гест исчез, — выпалил он и тут же поспешно добавил: — Когда они сегодня вечером пересчитывали пленников, то его нигде не обнаружили. Как выяснилось, последним Геста видел Дэвви. Вернее, не совсем так. Он разрешил ему подняться на башню и посмотреть в окна. Седрик и Карсон ручаются, что видели его на второй площадке. Эти двое признались, что там произошла ссора, перешедшая в драку, но клянутся, что оставили Геста на лестнице и вышли как раз в тот момент, когда на площадь садился Айсфир. Охранники со своих постов не уходили, но они отвлеклись. Гест мог спуститься по лестнице, зайти в купальни, спрятаться, а потом сбежать, пока все слушали, как Рапскаль ораторствует. В общем, как бы то ни было, Гест исчез.
Элис стало совсем худо. Гест на свободе в городе, небось, разыскивает сокровища! Гест в Кельсингре — она может завернуть за угол во время прогулки и неожиданно с ним столкнуться. Бедная женщина ощутила леденящий страх. А потом внезапно одумалась и улыбнулась Лефтрину.
— Он наверняка отправился охотиться за сокровищами Старших в надежде набить себе карманы. Очень скоро Гест убедится в том, что запасы съестного имеются только у нас. А если он каким-то образом узнал, что корабль отплывет завтра, то захочет на нем оказаться. Сомневаюсь, чтобы Гест Финбок пожелал задержаться в Кельсингре дольше необходимого. — Элис перевела дыхание и выпрямилась. — Рано или поздно я сяду напротив него и добьюсь того, что мне нужно. А до той поры я о нем думать не стану.
— Тогда и я тоже, — пообещал капитан, притягивая ее к себе. А потом он посмотрел на солнце и вздохнул. — Иди и собери свои вещи. Мне придется остаться здесь. Команда сегодня загружает припасы. Пассажиров нам приведут завтра утром.
Когда Тимара открыла дверь своей комнаты, то увидела Рапскаля. Юноша сидел на краю кровати и дожидался ее. Она застыла на пороге. Свет из длинного коридора лился в спальню. Тимара насторожилась — и одновременно почувствовала досаду: ну почему жизнь повернулась так, что она не может доверять старому другу?
Девушка осторожно вошла в комнату.
— Разве ты не должен сейчас спать? — спросила она напряженным тоном.
— Я хотел увидеться с тобой до того, как утром отправлюсь в путь. Не знаю, сколько я буду отсутствовать. И вернусь ли обратно. Я подумал, что мы могли бы провести последнюю ночь вместе. Никаких обязательств с твоей стороны — просто последняя ночь.
Тимара недоуменно уставилась на Рапскаля. Он очень возмужал за последнее время. Длинные шелковистые волосы, скрепленные ремешком, были расчесаны и красиво блестели. Теперь пряди не закрывали лицо Рапскаля, и он казался гораздо старше своего возраста. Этот человек уже не напоминал ей того бесшабашного мальчишку, который решился однажды изменить свою жизнь. Его челюсти стали мощнее, лоб выше, а щеки утратили юношескую пухлость. Хеби покрыла тело хранителя красной чешуей под цвет своей собственной, однако его чешуйки были мелкими и упругими, как у маленькой рыбки. Темно-золотая туника с вкраплениями коричневого туго обтягивала широкие плечи. Девушка невольно залюбовалась мускулами Рапскаля: в отличие от остальных хранителей, которые приобретали силу исключительно в повседневных трудах, он специально тренировал свое тело.
Рапскаль устремил на Тимару взор сияющих синих глаз.
Она покраснела. На его губах расцвела улыбка. Он поднял руку и поманил ее пальцем.
— Нет, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты ушел из моей комнаты, Теллатор.
— Тимара, пожалуйста, не сердись! Я знаю, что проявил излишнюю резкость, заставив тебя спуститься в колодец. Но это было необходимо. Ну подумай сама, что бы случилось, если бы я не настоял. Дело ведь не только в том, что ты нашла для нас Серебро. Ты обрела себя. Ты заново поняла, кем должна быть, какой храброй ты оказалась…
— Прекрати! — отрезала Тимара и взяла мешочек, лежавший на туалетном столике. Она открыла его и достала оттуда ожерелье с лунной подвеской, которое засветилось при ее прикосновении. — Тебе стоит забрать его с собой.
— Но это же твое украшение!
— Оно никогда не было моим. Мне это ожерелье не нужно. Я не Амаринда и не собираюсь жить ее жизнью.
Рапскаль не сдвинулся с места:
— Тебе не обязательно быть Амариндой ради меня. Я действительно любил Тимару — и полюбил ее задолго до того, когда узнал, что в прошлом встретил свою единственную Амаринду.
Тимара пересекла комнату и протянула ожерелье Рапскалю. Он не пожелал взять у нее украшение, и тогда девушка швырнула подвеску ему на колени. Он поймал Тимару за запястье. Она не стала вырываться, но произнесла:
— Если ты немедленно меня не отпустишь, я отвешу тебе пощечину.
Он насмешливо фыркнул:
— Ну что ж, рискни! Только у тебя все равно ничего не выйдет.
Он выпустил ее руку, и Тимара шагнула прочь.
— Ты не Рапскаль, — проговорила она, досадуя на то, что у нее срывается голос. — Рапскаль ни за что бы не стал так себя вести. Да, Рапскаль порой казался странным и легкомысленным, но при этом он отличался прямотой и порядочностью. И я его любила. А ты мне безразличен.
Юноша пристально посмотрел на нее.
— Я всегда был Рапскалем, — отчеканил он.
— Возможно. Но теперь ты стал кем-то другим. Рапскаль никогда не разговаривал со мной подобным тоном. Ему бы и в голову не пришло прибегать к обману и принуждению, манипулируя эмоциями…
— Люди меняются, — перебил он ее.
Тимара ничего не ответила. У нее к глазам подступали слезы, но она не желала плакать в присутствии Теллатора. Рапскаль понял бы, что она оплакивает потерю друга. Теллатор увидит в этом обычную женскую слабость. У Тимары оборвалось сердце, когда она поняла, что в ней достаточно от Амаринды: ведь она уже может предугадать, как именно он будет реагировать на ее слезы.
— Ошибаешься. Рапскаль впустил тебя в свою душу — и ты впитал его сущность. Но если бы он не прикасался к тому камню, то никогда не стал бы тобой. Он бы вырос и изменился, но…
— Ну и чушь! — Молодой человек захохотал. — Ты намекаешь на то, что мне следовало расти и изменяться лишь так, как хотелось бы тебе? Я что — цветок в горшке, который можно подрезать по своему вкусу? Тебе хотелось бы полностью меня контролировать и диктовать свои условия? А где справедливость? Что за любовь у тебя ко мне, раз она требует, чтобы я навсегда оставался Рапскалем? Если бы ты сама не ухаживала за драконом, то никогда не стала бы такой, какая ты сейчас. Значит ли это, что изменения не пошли тебе на пользу? А ты могла бы вернуться назад — к той прежней Тимаре, которой была в день нашего отбытия из Кассарика?
— Нет, — признала она с судорожным вздохом.
Его слова были похожи на камнепад. Рапскаль сыпал доводами, выстраивая свою логику с такой стремительностью, что к тому моменту, когда девушка находила противоречие в одной его мысли, он уже успевал опередить ее и наслаждался своей правотой, высказывая следующую.
— Я бы все отдала за то, чтобы поговорить с тем Рапскалем, который вместе со мной пришел сюда из Трехога! — выпалила она. — Мне хотелось бы обнять его в последний раз! Сейчас я поняла, что больше никогда его не увижу, независимо от того, вернешься ты или нет.
Он раскрыл объятия:
— Я здесь, Тимара, и я с тобой. Но ты отказываешься расти. Ты мечтаешь остаться той девчонкой, что шныряла в кронах деревьев и строго подчинялась правилам, которые ей диктовал отец. Твои родители принимали за тебя все решения, а когда ты оказалась одна, далеко от папы с мамой, ты все равно не можешь сама нести за себя ответственность. Ты боишься любых перемен, Тимара. Однако то, что не изменяется, умирает. И даже после смерти этот процесс не прекращается. Но ты требуешь невозможного. А если ты и дальше будешь такой упрямой, то мне тебя не переубедить. Твои друзья вырастут, а ты будешь коротать время в своем жалком прошлом. С тобой это уже происходит: ты всегда в сторонке, держишься особняком. Почему, Тимара? Неужели ты предпочитаешь одиночество? Ты возмущалась тем, как к тебе относится Джерд, но чего еще ты могла ожидать? Она приняла новую жизнь. А ты — нет.
Противные, болезненные слезы все-таки пролились. Тимара знала, что он искажает факты и говорит неправду, но чувствовала себя оскорбленной. Зачем он ранит ее? Девушка слабо махнула рукой и решила больше не спорить с Теллатором. Это же абсолютно бесполезно.
— Ты его утопил! — прошептала Тимара тихо и яростно. — Ты затащил моего друга Рапскаля в омут и утопил.
Юноша укоризненно покачал головой, и взгляд его стал жестким.
— Тебе хотелось бы, чтобы я вечно был глупым и юным, да? Трещал бы, как безмозглая белка, держал тебя за ручку, бегал с тобой по берегу реки и никогда не думал о тебе как о женщине, а о себе — как о мужчине? Нет, мне это не нужно! Все меняется. Остальные хранители начинают уважать меня и моего дракона. Прислушайся к себе, Тимара! Чтобы добиться твоей любви, я должен остаться смешным идиотом Рапскалем, хранителем глупой пузатой Хеби. Этого ты хочешь, да?
Его голос буквально втаптывал Тимару в землю.