— Слишком сложно, — проворчал Татс.
Тимара нахмурилась и продолжила эксперимент. Серебро опять послушно покрыло неоструганную доску. Девушка с замиранием сердца наблюдала, как магическое вещество собирается крошечными росинками.
— Почему оно так делает?
— Никто не говорил Серебру, чтобы оно этого не делало, — заметил Алум.
Тимара пристально посмотрела на него и вновь провела кончиками пальцев по древесине:
— Стань плоским, стань гладким.
Сияющее вещество разбежалось от ее пальцев и закружилось странными узорами. На мгновение оно распределилось по доске ровной пленкой, а потом превратилось в пузырьки. Харрикин пригнулся у нее за спиной.
— Можно мне попробовать? — спросил он хрипло. — Второй перчаткой?
— Ты что-то вспомнил? — Вопрос Карсона прозвучал почти резко.
— Может, тут как с драконами? Вдруг Серебру нельзя приказывать? Наверное, его надо уговаривать.
Тимара протянула юноше свободную руку. Харрикин бережно стянул вторую перчатку и надел ее. Она плохо подошла к его крупной ладони и смотрелась неуклюже. Харрикин смущенно покосился на остальных и сделал над собой заметное усилие.
— Пожалуйста, стань гладким и ровным. Передай свою красоту дереву. Сияй и светись. Сделайся прочным и гладким — гладким, как поверхность спокойного озера, и прочным, как закаленный металл.
Пальцы Харрикина неловко прошлись по дереву, и Серебро его послушалось: на доске появились неровные полоски, узенькие и отполированные. В тех местах, до которых он не дотрагивался, Серебро заметалось, собралось шариками, заплясало на поверхности, как-то нервно и неуверенно.
— Давай еще раз, — предложил Карсон едва слышным шепотом.
Алум недовольно посмотрел на крышку:
— Видишь, какие они узкие! Понадобится целая вечность, чтобы…
— Молчи! — оборвал его Карсон. — Не подсказывай Серебру ничего такого, чего мы от него не хотим.
Он уставился на пляшущие шарики, словно на дичь, которую выслеживал.
— Передай свою красоту дереву, передай ему свою сверкающую прочность! — Харрикин покраснел, но упрямо продолжил: — Уподобься сверкающему, блестящему озеру. Будь как блестящая, прекрасная, спокойная вода. Пожалуйста, стань таким. Покажи мне, что ты способно сотворить, передай часть своей красоты чудесному, славному дереву.
Он внезапно вскинул глаза, глядя на хранителей с отчаянием. За его неловкими пальцами следовала тонкая отполированная полоска.
— Ты похоже на мерцающую лунную дорожку на неподвижной глади пруда, — подсказала Тимара.
Харрикин отрывисто кивнул.
— Пусть твоя красота на этом дереве станет похожа на мерцающую лунную дорожку на неподвижном пруду, — сказал он Серебру, и к первой узкой полоске присоединилась вторая.
— Дивная сила расплавленного железа, бегущая кипящим ручьем, — пробормотал Карсон.
Харрикин проговорил:
— Придай дереву свою дивную прочность — будь ровной струей расплавленного железа, льющегося потоком.
— Я тоже придумал, — выдохнул Алум. — Красота распущенных женских волос, струящихся водопадом по обнаженной спине на глазах у влюбленного.
— Тебе повезло, что здесь нет Лефтрина, — проворчал Карсон.
Под бледно-зеленой чешуей Алума вспыхнул румянец.
Нить за нитью, комплимент за комплиментом — хранители уговаривали Серебро слиться с деревом. Когда последняя пляшущая капелька успокоилась, Харрикин устало тряхнул головой. Он стянул перчатку и вручил ее Тимаре, и та осторожно приняла ее. Юноша встал, потягиваясь, и со вздохом произнес:
— Алум прав. Смотрите, как долго пришлось уговаривать горсточку Серебра соединиться с деревом. Вот оно — полоска шириной с палец! На крышку для колодца уйдет много дней!
— Верно, — задумчиво согласился Карсон.
— Но, похоже, если мы это сделаем, она прослужит сто лет, — добавил Татс.
Тимара обвела взглядом город:
— Как же Старшим такое удалось? Как они построили Кельсингру?
— Постепенно, — ответил Карсон. — И Старшие использовали не только магию. — Он немного подумал и добавил: — Вряд ли они прибегали к магии для того, чтобы просто облегчить или ускорить себе работу. Подозреваю, что они применяли ее, когда хотели сделать нечто особенное. Тогда все труды того стоили. — Он поскреб подбородок. — Теперь ясно, что нам еще многому предстоит научиться.
Малта оторвалась от созерцания пустых грядок. Сквозь стеклянную крышу было видно, что солнце начало склоняться к горизонту. Еще день прошел — и не принес никаких известий о драконах или о ком-то из хранителей. Сколько раз она прекращала работу и делала перерыв, чтобы посмотреть на небо? Из оранжереи на крыше было прекрасно видно все вокруг, однако драконы в небе не появлялись.
— Извини, — проговорил Алум, закрывая за собой стеклянную дверь. — Я не помешаю?
— Нет, — ответила Малта. — Только разговаривать надо тихо. Фрон спит.
Она кивком указала на малыша. Малта расстелила одно из одеяний Старших на скамейке оранжереи и уложила сынишку на мягкую ткань. За последнее время Фрон очень изменился. Нет, он не стал тем пухленьким розовым младенчиком, которого она когда-то мечтала качать, зато превратился в совершенно здорового ребенка Старших. Влияние Тинтальи на нем выражалось даже заметнее, чем на ней самой или на Рэйне. Чешуя Фрона сверкала синим, как и его глазки. Формы тельца малыша были не округлыми, а обтекаемыми, но мать это не огорчало. Его щечки округлились, он крепко спал, с аппетитом ел и, присосавшись к груди, устремлял на нее доверчивый взгляд. С каждым днем сынишка немного подрастал — и она жалела, что его отца нет сейчас рядом с ними.
Высокий юноша неуверенно подошел к Малте и пристроился на краю грядки.
— А я думал, у нас нет семян для посадки.
Алум смотрел на землю, которую Малта старательно взрыхлила.
— Ты прав, — согласилась она. — Но весной в Удачном мы всегда делали эту работу. Мы рыхлили землю на грядках, перед тем как посадить семена или рассаду.
Алум чуть наклонил голову:
— Но ты ведь из старинного торгового семейства. Разве у вас не было слуг?
— Были, — улыбнулась Малта. — Но я помню, что моя бабушка много времени проводила в собственных теплицах. А когда я подросла, у нас больше не осталось слуг, и мы выращивали не цветы, а овощи. Однако тогда я всячески пыталась отлынивать от любой черной работы: я ужасно боялась испортить руки и не могла понять, как это бабушке могло нравиться копаться в земле. Теперь я, наверное, стала лучше ее понимать. И потому готовлю грядки, хоть у нас и нет для них семян.
Алум рассеянно поворошил землю серебристо-зеленой рукой с длинными пальцами.
— А я считал, что все торговцы богатые.
— Некоторые действительно весьма состоятельны, другие — не слишком. Но богатство не означает безделье. Посмотри на Лефтрина. Или на Скелли.
Малта подозревала, что знает, ради чего Алум ее искал. И постаралась плавно сменить тему разговора.
— Это точно, — кивнул юноша. — Скелли усердно трудится. Вот уже много лет она идет к своей мечте. К тому, чтобы принять семейное дело, управлять живым кораблем, когда Лефтрин… когда Смоляной ему станет не нужен.
— Когда Лефтрин умрет, — спокойно уточнила Малта, — а если умрет он на палубе своего баркаса, то все, что капитан знал про реку и про Смоляного, вернется к живому кораблю. И очень важно, Алум, чтобы рядом оказался человек, который готов стать новым капитаном и искренне этого желает.
— Точно, — негромко отозвался Алум. — Мы это однажды обсуждали.
Он замолчал.
Малта ждала. Сейчас парень начнет изливать перед ней душу.
— Скелли пообещала, что когда будет в Трехоге, то встретится со своими родителями. Она собирается сказать им, что Лефтрин с Элис хотят пожениться и, возможно, заведут ребенка, и тогда она не будет его наследницей. И она попробует разорвать помолвку с Рофом — с тем типом, за которого родители собрались выдать ее замуж. Скелли считает, что Роф не захочет на ней жениться, если не будет уверен, что она унаследует корабль.
— И что тогда? — мягко подтолкнула собеседника Малта, когда он умолк.
— Тогда Скелли вернется сюда, ко мне, — неуверенно пробормотал юноша.
— А потом?
— А вот дальше начинается самое сложное. Я — Старший. Ранкулос твердит, что я буду жить очень-очень долго. Может, несколько сотен лет.
— В отличие от Скелли, — безжалостно резюмировала Малта.
— Да. Если только Арбук не сделает Старшей и ее тоже. Такое ведь возможно, правда? У Тинтальи есть и ты, и Рэйн, а теперь еще и Фрон. В общем, если бы мой дракон захотел, он мог бы превратить Скелли в Старшую. Тогда мы бы не расставались и долго жили вместе…
— Вероятно, подобное возможно, хотя, честно говоря, я сама до сих пор не разобралась с этими превращениями. Но я так понимаю, что сначала дракон должен захотеть это сделать. — Она внимательно посмотрела на Алума и добавила: — И Скелли тоже должна искренне желать стать Старшей.
— Скелли говорит, что тогда у нее будет такое чувство, будто она предала Смоляного. Дескать, живой корабль и есть ее дракон.
Малта догадалась, о чем Алум собирается ее попросить, и не удивилась, когда он произнес:
— Ты родом из семьи, где тоже есть живой корабль, однако выбрала Рэйна, а не корабль. Теперь ты с Рэйном и с Тинтальей. Ты не могла бы поговорить со Скелли? Ведь нет ничего плохого в том, чтобы сделать выбор в пользу собственного счастья! Я думаю, ее можно убедить…
Как он серьезен! Устремленные на нее глаза были полны надежды, и Малте страшно не хотелось разочаровывать юношу. И тем не менее…
— Все не так просто, Алум. Например, у меня не возникло тесной связи с нашим семейным кораблем. Если честно, Проказница меня мало интересовала. Я считала, что ее унаследует моя тетка или брат…
— Но Сельден тоже стал Старшим Тинтальи. И Скелли как-то раз упомянула, что Альтия выбрала Совершенного, а не семейный корабль. Значит, не всегда бывает так, что торговец с живого корабля остается именно с ним!
Малта вздохнула: