у отцу.
Это не было вопросом.
Он был поражен.
– Нет. Мне просто не хватает дневного света. Меня постоянно держали в плотном шатре, а по дороге сюда – в трюме корабля. Я тосковал по свежему воздуху.
Она отошла от окна, не подняв завесы.
– Зачем смотреть на то, чего не можешь иметь?
Он подумал, что, видимо, именно по этой причине она с головы до пят закуталась в бесформенное белое одеяние. Открытым оставался только овал ее лица. Он никогда раньше не видел женщин в подобных облачениях и заподозрил, что такой наряд является ее собственным изобретением. Посещая чужие места, все жители Дождевых чащоб закрывали лица вуалями. Даже когда они добирались до Удачного, где люди должны были бы понимать, что к чему, их чешуя и бородавки привлекали зевак и вызывали испуг и насмешки. Уроженка чащоб закрыла бы не только лицо: длинные перчатки, богатая вышивка и бусины довершили бы ее облик. Такая одежда демонстрировала бы богатство и власть своей хозяйки. А эта женщина одета аскетично, как будто ее тело приготовили к погребению в могиле для нищих. А ее лицо, хоть и красивое, выражало злость и возмущение, царившие в ее душе. Пожалуй, он предпочел бы, чтобы она опустила глаза.
Однако ярость ее взгляда никак не влияла на осторожность ее прикосновений. Он поднял руки и провел пальцами по волосам. Она укоротила их до плеч. Они казались легкими и мягкими, и его пальцы в них даже не запутывались. Такое чудо – ощущать себя чистым и согревшимся! Она подстригла ему ногти и тщательно вымыла. Она терла его спину мягкой щеткой, пока кожа у него не порозовела, а чешуя не заблестела. Его раны были промыты, обработаны мазями и забинтованы. Он чувствовал себя странно и неловко: ведь за ним ухаживают, как за породистым животным! Тем не менее у него не было ни сил, ни решимости сопротивляться. А сейчас, завернутый в мягкие одеяла и усаженный у огня, он понимал, что у него едва хватает сил держать голову прямо. Он сдался и позволил себе откинуться на подушки. Он ощущал, что его веки тяжелеют. Он боролся с желанием заснуть: ему необходимо думать, сложить воедино те обрывки сведений, которые ему сообщили.
Канцлер привез его сюда – явно пойдя на большие траты – и подарил герцогу. Герцог разговаривал с ним доброжелательно, отправил его к сиделке, которая помогала ему – бережно и презрительно одновременно. Что им от него надо? Почему его демонстрировали герцогу так торжественно и гордо? Сплошные вопросы… а четких ответов нет. Течение жизни замерло, и его существование зависит от прихотей других людей. Ему необходимо разгадать тайну. Благодаря заботе окружающих у него появилась возможность вновь обрести здоровье. Нельзя ли превратить это в шанс обрести свободу?
«Не спи. Задавай вопросы. Строй планы». Он заставил себя улыбнуться и как бы небрежно осведомился:
– Так канцлер Эллик – ваш отец?
Она повернулась обратно к нему, явно изумленная. Ее верхняя губа приподнялась, как у кошки, которая унюхала нечто гадкое. Он не мог понять, миловидна ли она или сколько ей лет. Он разглядел лишь светло-голубые глаза и белесые ресницы, усыпанные выцветшими веснушками щеки, узкий рот и остренький подбородок. Все остальное было скрыто.
– Мой отец? Нет. Мой кавалер. Он хочет жениться на мне и стать влиятельным господином. Когда мой отец потеряет силы, он возьмет власть в свои руки.
– Ваш отец болеет?
– Он умирает, причем очень давно. Хотела бы я, чтобы он смирился и покорно ушел! Мой отец – герцог Калсиды. Антоник Кент.
Сельден был потрясен.
– Антоник Кент? Я никогда не слышал этого имени!
Она отвернулась от Сельдена, прячась от его пронзительного взгляда.
– Его уже никто не произносит. Когда он сделал себя герцогом – за много лет до моего рождения, – он объявил, что будет правителем до конца жизни. Даже ребенком я не называла его отцом или папой. Нет. Он всегда был герцогом.
Сельден вздохнул: надежды на дружеский союз исчезли.
– Ясно… Я пленник вашего отца, герцога.
Женщина посмотрела на Сельдена с подозрением.
– Хм, пленник… Весьма мягкое обозначение для того, кого собираются сожрать в надежде продлить собственную жизнь.
Он непонимающе уставился на нее. Теперь она не отвела взгляд. Возможно, она хотела уколоть Сельдена своими речами, но постепенно ее лицо приняло более мягкое выражение. Наконец она произнесла:
– Ты ничего не знаешь?
У Сельдена пересохло во рту. Он ей не нравится – тогда почему она испытывает ужас и жалость при мысли о его судьбе? Он прерывисто вздохнул:
– Вы мне расскажете?
Пару мгновений она молча кусала нижнюю губу, а потом пожала плечами:
– Мой отец тяжело болен. По крайней мере он так утверждает. Думаю, многие приняли бы подобное состояние за обычную старость. Но он делал все возможное, чтобы избежать смерти. Он часто приглашал сюда ученых и целителей, постоянно принимал какие-то загадочные снадобья… Однако в последние годы усилия лекарей стали напрасными. Смерть зовет его, но он не желает откликнуться и принять все как должное. Теперь он угрожает своим целителям, а они, в свою очередь, боясь смерти не меньше, чем он сам, заявили о собственном бессилии. Дескать, они будут способны ему помочь, если он добудет самый редчайший ингредиент для их лекарств. Порошок из драконьей печени, чтобы очистить кровь. А еще – драконью кровь, смешанную с истолченными драконьими зубами, чтобы его кости перестали ныть. Жидкость из драконьего глаза, чтобы его собственное зрение стало острым. Только дракон вдохнет в него жизнь и прежний юношеский жар.
Сельден покачал головой:
– Я даже не представляю, где находится моя драконица. За целых три года я лишь два раза ощутил прикосновение ее разума к моему, и мне никак не удавалось до нее дотянуться. Она не приходит на мой зов, но даже если бы она это делала, она не отдала бы ни капли крови для моего спасения. Я уверен, что она бы рассвирепела при мысли о том, что герцог пожелал выпить ее кровь или сделать лекарство из ее печени. – Он помолчал и добавил: – От меня герцогу не будет проку! Он мог бы отдать меня за выкуп и потребовать, чтобы его целители нашли ему другие лекарства.
Она наклонилась к нему и жалостливо на него посмот-рела.
– Ты меня не дослушал. Он не смог получить драконьей крови, но то, что дал ему мой кавалер, пробудило его любопытство. Крошечный кусочек покрытой чешуей плоти. Ее отрезали от твоего плеча, если я не ошибаюсь. Отец съел ее. И сразу же почувствовал себя гораздо лучше – так, как не чувствовал многие месяцы. Однако ненадолго.
Сельден резко выпрямился. Комната начала кружиться – медленно и тошнотворно вращаться вокруг него. Он крепко зажмурился, но это только ухудшило дело. Тогда он открыл глаза и сглотнул, борясь с головокружением.
– Вы уверены? – хрипло прошептал он. – Он сам вам признался в том, что съел мою плоть?
– Нет, мой отец мне ничего не говорил. Мой кавалер… канцлер Эллик… хвастался этим. Когда он… пришел… сообщить мне, что тебя поручают моим заботам…
Ее речь перестала быть гладкой. Она запиналась – и он почувствовал, что за ее словами кроется какая-то история.
Внезапно она стала отчужденной и помрачнела. Он протянул руку и коснулся ее локтя. Она тихо вскрикнула и отпрянула от него, бросив на него дикий взгляд.
– Что еще? – спросил он. – Расскажите мне, что вам известно.
Она подошла к закрытому окну и замерла. Он испугался, что она откроет жалюзи и выбросится наружу. Однако она повернулась к нему лицом: зверек, загнанный в угол, – и бросила в него слова так, как могла бы бросать камни в свору бешеных псов:
– Он не может достать драконью кровь и поэтому возьмет твою! Он сожрет тебя, как сжирает все живое, что оказывается рядом. Сжирает и губит ради своих черных намерений!
Ее слова превратили немыслимое в нечто такое, с чем ему было необходимо бороться. Леденящий холод медленно наполнил его душу, вытекая из костей. Когда он заговорил, его голос звучал выше, чем обычно, будто воздух не до конца заполнял легкие.
– Ничего не получится, – выдавил он с отчаянием. – Я простой человек, как и вы. Моя драконица меня изменила, но я не дракон. Выпьют ли мою кровь, съедят ли плоть – это ничего не даст. Герцог неминуемо умрет.
До него наконец полностью дошло, что за судьбу ему уготовили. Поначалу он не понимал, зачем перед его продажей у него взяли образец мяса и кожи. Тогда он подумал, что это банальное доказательство того, что он покрыт чешуей. Рана на плече до сих пор кровила, и чистый бинт, которым его перевязала дочь герцога, успел промокнуть. Он считал, что она заживает, и не обращал на нее внимания, но эта особа сорвала толстую болячку, под которой обнаружилось гнойное воспаление. Он поморщился, вспомнив, как отвратительно пахло от раны.
Туманные намеки герцога прежде ускользали от понимания Сельдена. Но теперь он узнал правду. Молодая женщина, которой доверили заботиться о нем, была твердо намерена просветить Сельдена насчет его трагической участи. Она внимательно смотрела на него издали, а потом вдруг успокоилась – так же неожиданно, как обратилась в испуганное бегство. Она вернулась обратно, уселась рядом с диваном, где сидел Сельден, и тихо произнесла:
– Герцогу известно, что твои плоть и кровь не будут ему настолько полезны, как драконьи. Но его это совершенно не беспокоит. Он безжалостно растратит тебя, использует как временное средство, чтобы поддерживать в себе жизнь, пока не достанет истинного лекарства.
Она поджала губы и расправила на Сельдене одеяло, а потом безнадежно махнула рукой.
– И поэтому я должна вылечить твою инфекцию, отмыть тебя и давать тебе побольше еды и питья, как будто ты теленок, которого готовят к закланию. Видишь ли, мы оба – его скотина. Невольники, которых можно использовать как ему захочется.
Он всмотрелся в ее лицо, ожидая увидеть гнев или хотя бы слезы. Однако оно превратилось в деревянную маску, застывшую перед кошмаром безнадежного будущего.
– Чудовищно! Как вы можете смиряться с тем, что он делает со мной? И с вами?