ереехали в Асунсьон, где Руди и родился. Он был их единственным ребенком.
Девушка повертела стакан в руках и посмотрела на фотографии на полке.
— Руди был очень похож на отца. Всегда смеялся над жизнью. Мать Руди была очень серьезной. Мне кажется, она была несчастлива.
Фолькманн посмотрел на фотографию хорошенькой блондинки. Хорошенькой, но неулыбчивой.
— Почему?
Эрика Кранц заправила прядь волос за ухо и посмотрела на Фолькманна.
— Однажды моя мама рассказала мне одну историю. Во время войны, когда они еще были детьми, они с сестрой жили в Гамбурге. В одну из ночей город бомбили. Это была одна из самых жутких воздушных атак. Люди сидели в бомбоубежищах и молились. Всем было страшно. Когда неподалеку упала бомба, закачались стены и погас свет. Люди начали паниковать. Мама Руди была тогда еще ребенком, и она очень испугалась. Она в панике выбежала из бомбоубежища, но через секунду увидела на улице настолько ужасную картину, что она навсегда осталась в ее памяти. Пылающие здания, трупы — настоящий ад. То была кошмарная ночь. Ее друзья детства и родственники… многие из них погибли. После этого она стала очень замкнутой. Она была чувствительным ребенком, и та ночь произвела на нее жуткое впечатление. Руди говорил, что всю свою жизнь она вновь и вновь проживала ту ужасную ночь. Она всегда была очень грустной.
— А родители Руди… как они умерли?
— Мой дядя часто брал с собой семью, отправляясь в экспедиции. Самолет, на котором они летели, разбился в районе Южной Амазонки. Руди тоже был пассажиром этого самолета, но он выжил. Его нашли через четыре дня в состоянии шока, он истекал кровью. На его лице так и остались шрамы. Он долго не мог оправиться от этой травмы. Он стал чаще приезжать к нам в Германию, ведь мы были его единственными родственниками. Но он говорил, что не может там жить, хоть и хорошо владел немецким языком. Мне кажется, Руди считал немцев слишком строгими людьми, слишком серьезными. Его народом были парагвайцы. — Девушка взглянула на свой пустой стакан. — А можно мне еще выпить?
Фолькманн налил им еще и бросил в стаканы кубики льда.
— А почему ваша семья вернулась в Германию?
Фолькманн внимательно смотрел на девушку. Та сделала глоток, сжимая стакан обеими руками.
— Моя мама познакомилась с отцом в Буэнос-Айресе и вышла за него замуж. Он был бизнесменом, немецким эмигрантом. Отец был намного старше ее. Но он умер, когда мне было всего три года, так что я его не помню. Дедушка и бабушка тоже умерли, после чего, как мне кажется, мама стала чувствовать себя как-то неуютно. Она продала бизнес отца и решила вернуться в Германию. У нее там остались родственники, и она считала, что мне лучше учиться там. После того как я окончила университет, она снова вышла замуж и переехала в Гамбург, и мы стали с ней меньше общаться. Как, собственно, и с другими родственниками. Но мы с Руди всегда переписывались. Он был для меня старшим братом.
Девушка отвернулась, ее глаза опять наполнились слезами. Отпив из стакана, Фолькманн посмотрел на девушку. Ему хотелось протянуть руку, коснуться ее, утешить, но он не знал, как она отреагирует на это.
— Дитер Винтер, молодой человек, которого Руди якобы видел у того дома… Руди не сказал, о чем они говорили при встрече в Гейдельберге?
Эрика Кранц нахмурилась.
— Я задала Руди тот же вопрос. Он сказал, что вначале они просто обменялись любезностями. Винтер был очень пьян, он пренебрежительно высказался по поводу происхождения Руди, имея в виду, что он был только наполовину немцем и родом из Южной Америки. Именно поэтому Руди показалось странным, что он встретил Винтера в Асунсьоне. На вечеринке Винтер спросил у Руди, сумел ли он адаптироваться в немецкой общине Парагвая. Руди сказал, что с немцами ему скучно и что он предпочитает приветливых испанцев. Очевидно, Винтеру не понравилось это замечание, он воспринял его как личное оскорбление и стал вести себя очень агрессивно.
— Именно поэтому он так не понравился Руди?
Девушка пожала плечами.
— Руди он показался надутым болтуном. К тому же Винтер сказал ему, что, если уж Руди так не нравятся немцы, пусть уезжает к себе. Так должны поступать все немецкие иммигранты, сказал Винтер. Еще один полукровка Германии не нужен.
Она поставила стакан на стол.
— Все дело в этом слове. Я уверена, что вам известно… оно оскорбительно. Так называют человека, который является немцем только наполовину. Лишь наполовину ариец.
Фолькманн кивнул.
Жара в маленькой квартирке усиливалась, несмотря на кондиционер. Поднявшись, Фолькманн поставил пустой стакан на стол и посмотрел на девушку.
— Санчес сказал, что заедет завтра утром, чтобы отвезти вас на кладбище, где похоронен Руди.
— А вы поедете с нами?
— Как вам будет угодно.
Девушка кивнула.
— Да, если это вас не затруднит. Спасибо, герр Фолькманн.
— Называйте меня Джо. — Он указал на телефон. — Вы не могли бы вызвать такси? Пора возвращаться в гостиницу.
Эрика Кранц кивнула.
Фолькманн собрал посуду с кофейного столика и пошел в кухню.
Они вернулись в «Эксельсиор» после восьми. В одном из залов гостиницы проходила предрождественская вечеринка. В холле стояли мужчины в смокингах и смуглые красивые женщины в вечерних платьях. Собравшись вокруг рождественской елки с зажженными гирляндами, они пили шампанское.
Эрика резко выделялась на фоне этой толпы. Она выглядела усталой, под глазами у нее размазалась тушь. Когда такси проезжало мимо здания редакции газеты «Ла-Тард», девушка внезапно начала плакать. В тускло освещенном салоне такси Фолькманн потянулся к ней и сжал ее руку, она прислонилась к его плечу, и он вдохнул запах ее духов. Ее светлые волосы касались его щеки, а девушка смотрела в окно машины и вытирала слезы, не выпуская его руки, пока они не подъехали к гостинице.
Поднявшись на лифте на шестой этаж, Фолькманн открыл дверь в двухкомнатный номер.
— Если вы не сможете уснуть или захотите поговорить, я в соседней комнате.
— Спасибо, Джо. Вы очень добры ко мне. Простите меня за слезы. Сегодня был очень тяжелый день.
Подождав, пока девушка закроет дверь в свою комнату, Фолькманн направился к себе. Кондиционер был включен, но в комнате было жарко и душно. Медленно раздевшись, он, абсолютно голый, лег на кровать.
В комнате было темно.
Все еще чувствуя запах ее духов, он закрыл глаза и уснул.
Через час в комнате Фолькманна зазвонил телефон. Включив бра, Фолькманн поднял трубку и услышал знакомый голос. Еще не до конца проснувшись, Фолькманн пытался разобрать английские слова, произносимые с сильным акцентом.
— Это Санчес, сеньор Фолькманн. Я вас разбудил? Прошу прощения… разница во времени… Я вспомнил об этом, только когда вы уже взяли трубку.
— Что-то случилось?
— Да нет, в общем-то ничего. Просто подвернулась кое-какая информация. О том человеке, который вас интересует… ну, о том немце.
— О Винтере.
— Si. О нем. И еще кое-что. Сантандер, тот человек, о котором я вам говорил. Который работал с Родригесом. Сегодня вечером его в Сан-Игнасио задержала полиция. Это недалеко от границы с Аргентиной. Этой ночью его привезут в Асунсьон. Было бы замечательно, если бы вы приехали ко мне в офис.
— Я сейчас вызову такси, — сказал Фолькманн.
— Да нет, вам лучше пока отдохнуть. Моим людям необходимо сначала проверить кое-какую информацию. Мне нужно немного времени. Я пришлю за вами машину к гостинице в полночь. Если хотите, берите с собой девушку.
— В полночь, — повторил Фолькманн.
— Si. Спокойного сна, друг мой, — сказал Санчес и положил трубку.
Глава 14
Крюгер стоял на веранде и курил сигарету, наблюдая за тем, как работают его люди. Уже темнело, и тучи закрывали луну. Между ними, словно крошечные светящиеся булавочные головки, кое-где проглядывали звезды южного полушария, а внизу темнели джунгли.
Потоки света от генераторов заливали все имение, захватывая часть джунглей, возле которых стоял огромный грузовик и маленький пикап. От света ярко-зеленые листья тропических растений, посаженных возле гравийной дорожки, сияли, как отполированные.
Дождь уже давно прекратился, но воздух все еще был влажным. Крюгер расстегнул ворот своей синей хлопковой рубашки. На груди и под мышками проступили темные пятна пота.
Шмидт наблюдал, как трое его людей переносят в грузовик тяжелые ящики, и сам помогал им, перенося по два ящика за раз из гаража в грузовик.
Крюгер наблюдал за ним. Шмидтом следовало управлять, указывать ему нужное направление. Скажи ему убить — и он убьет. Скажи уйти — и он молча уйдет. Гора мышц и полное отсутствие мозгов. Но он очень полезен. Очень.
Крюгер провел рукой по черным волосам и взглянул на часы, а потом на гараж. Через открытую дверь лился свет. Гараж был заполнен деревянными и металлическими ящиками и картонными коробками. Нужно было еще много чего сделать. Все документы перевозились в Мехико отдельно, в стальных огнеупорных ящиках. Все шло по плану. До утра дом будет пуст. Единственная проблема, которая могла возникнуть, так это то, что коробки не влезут в грузовик, но Франц заверил его, что все поместится.
Он снова посмотрел на Шмидта, его мускулы выпирали из-под синего комбинезона. Казалось, что гигант был высечен из скалы.
Краем глаза Крюгер уловил какое-то движение и резко повернулся. Занавески в соседней комнате шевельнулись. Он увидел смуглое лицо Лопеса. Через мгновение появилось лицо и второго мальчика, Эмилио.
Каждому из них было не больше пятнадцати лет. Они были рады тому, что у них есть кров и пища, и если их вышколить, они станут отличными слугами. Никто не объяснил им, что происходит, и они с любопытством наблюдали за тем, как вещи переносили в грузовик. Их нежные лица напоминали лица молоденьких девушек — преданных, невинных, любопытных. Они смотрели, как мужчины ходят туда-сюда между гаражом и грузовиком. Сами они никогда бы не спросили о том, что происходит, зная свое место, ощущая благодарность за то, что они сыты. Один из них, Эмилио, посмотрел на Крюгера и улыбнулся. Крюгер улыбнулся в ответ. Лица детей скрылись, занавеску задернули.