Он увидел, что девушка готова расплакаться. Она пыталась сдержать слезы, и Фолькманн задался вопросом, играет она или нет. Она все же не расплакалась, а просто сидела и смотрела на него, губы у нее дрожали. Потом, медленно встав, она сказала:
— Все, я устала. Спокойной тебе ночи, Джо.
Она вышла из комнаты, а Фолькманн остался сидеть, не зная, что сказать и верить ли ей.
Он позвонил в агентство авиаперевозок и попросил заказать билет из Амстердама в Берлин на следующий день. Он собирался поговорить с Якобом Фишером в Берлине о деле Раушера и сделал себе пометку в ежедневнике, чтобы не забыть позвонить детективу из берлинской криминальной полиции.
Он лег спать около одиннадцати, но спал плохо, и проснулся около двух часов ночи. Подойдя к окну, он прикурил сигарету, а потом отдернул занавески.
Дождь уже прекратился, вдалеке виднелись огни — уже на территории Германии. Дверь в спальню была открыта, и, погасив сигарету, он вышел в холл и заглянул в комнату, где спала девушка. Светильник у кровати был включен, но Эрика спала. Он залюбовался ее оголенными загорелыми плечами и светлыми волосами, разметавшимися по подушке. Он постоял так некоторое время, глядя на нее и думая о том, какая она все же красивая.
Девушка была права: он никому не доверял. Он подумал, не слишком ли был груб с ней и не слишком ли недоверчив. А то, что она сказала по поводу секса с ней, было правдой. Она казалась ему очень привлекательной — и физически, и эмоционально, хотя невозможность доверять ей его сдерживала. И он знал, что на самом деле его удерживала мысль о том, что такие люди, как ее отец, сделали с его отцом. Но разве могло быть иначе? Он любил отца, и если бы он мог как-то уменьшить его боль или отомстить людям, причинившим ему столько страданий, он бы уже давно это сделал.
Вдалеке просигналила машина, переведя его мысли в другое русло. Он в последний раз посмотрел на лицо спящей девушки, выключил бра и, подойдя к окну, отдернул занавески. Окно выходило на улочки Страсбурга, в темноте светились огни города. Фолькманн задумался об отчете, полученном из Бэконсфилда. Три голоса. Три мужчины. Еще немного информации, проливающей свет на тайну, которая раскрывалась все же слишком медленно.
Sie werden alle umgebracht. Их всех нужно убить.
Он снова вспомнил записанный на кассету разговор, пытаясь связать его с информацией, полученной за последние несколько дней; пытаясь вычленить моменты, связывавшие все события в единое целое; отыскать части головоломки, которая должна сложиться определенным образом. Существовало две, возможно, никак не связанных цепи событий: то, что происходило сейчас, и то, что произошло в прошлом. Люди из дома в Чако, то, чем они занимаются сейчас. Царкин и Шмельц, их прошлое и фотография девушки. Связь прошлого с настоящим.
Что же все это связывало и каким образом? «Интересно, не раскопал ли что-нибудь Санчес?» — подумал Фолькманн. Если вспомнить записанный на пленку разговор, двое говорили на диалекте, и это свидетельствует о том, что существует некая связь между Парагваем и Европой. Но что это за связь? То, что сказал Любш, беспокоило его больше, чем он мог себе признаться. И все же он запутался.
Он услышал шорох на кровати и обернулся. Эрика села, сонно глядя на него в свете уличных огней. Вздрогнув от удивления, она сказала:
— Джо?
— Это я. Спи.
Она выглядела очень юной и очень невинной, словно разбуженный ребенок. Из окна лился слабый свет, а она сидела на кровати и смотрела на него, и тут он осознал, насколько сильно ее хочет.
— То, что я сказала… Мне очень жаль, Джо. Прости меня.
Ее голос охрип после сна, а Фолькманн чувствовал запах ее тела. Подойдя к ней, он сел на край кровати.
— Наверное, я тоже виноват. Может быть, ты права.
— Тогда сделаешь кое-что для меня?
— Что?
— Поверь мне, Джо.
Протянув руку, он коснулся ее лица, а она прижалась щекой к его ладони, а потом поцеловала его пальцы.
Все происходило так естественно — она притянула его к себе, а он нашел губами ее губы и поцеловал их. Его рука сжала ее правую грудь, он склонился над ней, и она прижалась к нему, целуя шею, лицо и губы, а ее ногти чувствительно впивались в спину. Они стали срывать друг с друга одежду.
Их секс был настолько диким, что Фолькманн удивился. Казалось, их порыв был неконтролируемым, и когда их тела разъединились, они оба были мокрыми от пота.
Они долго лежали обнявшись, девушка прижималась лицом к груди Фолькманна.
Из темноты до него донесся ее голос:
— Расскажи мне о своем отце, Джо. Расскажи мне о том, что с ним произошло.
— Зачем это тебе?
— Я хочу знать о тебе все.
Он отвернулся, глядя в темноту, в Ничто, а потом тихо заговорил:
— Когда немцы пришли в Судетскую область, семья моего отца переехала в Польшу, в деревню недалеко от Кракова. Мой отец, его родители и две младших сестры. А потом началась война, и там тоже стало небезопасно. Einsatzgruppen[40] делали рейды по деревням, окружая их и убивая евреев. Существовали специальные группы по уничтожению евреев, это было до того, как нацисты организовали концлагеря. Однажды родители моего отца ушли, чтобы раздобыть еду. Они не вернулись, и мой отец больше никогда их не видел. Отцу было тогда четырнадцать. Одной его сестре было восемь, второй десять. На пятый день после исчезновения родителей отец выяснил, что произошло. В деревне ему сказали, что явилась одна из einsatzgruppen, и их забрали. Отец решил перебраться через Татры в Будапешт, где у его матери были родственники. Он собрал провизию, одел девочек потеплее, и они отправились в путь. На третий день они дошли до границы. Их поймала одна из этих бригад. Их отвели на поляну вместе с несколькими другими евреями и поставили перед вырытой ямой. Мой отец знал, что происходит. Все знали. Сестры дрожали и плакали, как, впрочем, и он. Отец стал умолять одного из фашистов пощадить девочек. Те оттолкнули отца, обозвав его «грязным жидом», и заставили смотреть на происходящее. Они раздели его сестер и изнасиловали у него на глазах, а потом бросили девочек в яму и застрелили их. Они заставили отца опуститься на колени перед ямой. Немцы были пьяными. Один из них выстрелил отцу в лицо и ранил его, но не убил. Отец лежал в яме рядом с телами сестер, притворяясь мертвым. Закончив свое дело, немцы присыпали тела землей и ушли. А отец лежал там, истекая кровью. Находясь в состоянии шока, он не мог двигаться и едва дышал. Когда стемнело, он выбрался из-под трупов, затем из ямы. Он похоронил сестер и несколько дней шел по горам с пулей, застрявшей в тканях лица. Он все же сумел добраться до Будапешта, к своим родственникам. Но вскоре и туда пришли немцы. Родственников отца арестовали, а самого отца поймали во время облавы и отослали сначала в Дахау, а потом в Бельзен. Всех остальных отправили в печь. Отец выжил, но всегда помнил о том, что произошло с его сестрами и другими родственниками.
Он молча лежал в темноте, слушая дыхание девушки. Он не мог понять, плачет ли она, и лежал тихо. Это была давняя боль, и он не мог плакать. Единственное, что он мог, — так это думать о своем отце.
Казалось, тишина в темноте длилась вечно, а потом рука Эрики коснулась его лица. Но девушка так ничего и не сказала. Нечего было говорить.
ЧАСТЬ 4
Глава 28
Толстые сочные отбивные и жирные сосиски шипели на решетке. Сад был залит солнечным светом.
Велларес Санчес, не испытывая аппетита, смотрел на кусок мяса, проверяя вилкой готовность. Перевернув его, он увидел, что снизу мясо было еще розовым, непрожарившимся. Веллареса беспокоили многие моменты, но все его мысли сходились к одному.
Перед его глазами стояло лицо Руди Эрнандеса. Эрнандес на столе в морге. Белое покрывало приподнимается, и обнажаются его раны.
Нахмурившись, Санчес отвернулся от жарившегося, неаппетитного для него мяса и взглянул на освещенный солнцем сад. В саду было полно знакомых, друзей и родственников — они стояли с выпивкой в руках. Все оживленно разговаривали. Сегодня был особенный день. Марию, его младшую дочь, в этот день впервые повели к причастию.
Невинные девочки в белых платьицах, сшитых специально для причастия, и мальчики в плохо сидящих костюмах пили лимонад и ели шоколадный торт, слоняясь по лужайке, — церемония закончилась, и им было скучно. Нельзя сказать, что Санчесу нравилась вся эта суета, но семейный долг есть семейный долг. Он увидел, что Мария заметила его взгляд, помахала ему рукой и улыбнулась. Он помахал ей в ответ и тоже улыбнулся.
Дочка у него была красивой. Очень красивой. Унаследовала красоту матери. Когда-нибудь мальчишки будут сходить с ума, мечтая о том, чтобы она посмотрела в их сторону. Но это время еще не настало. Пока она невинный ребенок.
Девочка подбежала к нему, ее белое платьице развевалось на ветру.
— Еда уже готова, пап? Я так кушать хочу!
Санчес потрепал ее по темным курчавым волосам.
— Нет еще, солнышко.
Он увидел, что из патио к ним идет его жена Розария, которая ненадолго зашла в дом, как он подумал, освежиться. Он заметил, что она хмурится.
Санчес похлопал дочь по плечу.
— Помоги папе немножко, ласточка. Проверь, у всех ли есть что выпить.
Девочка кивнула и убежала.
Розария, все еще хмурясь, подошла к нему.
— Я думала, что у тебя сегодня выходной.
— Да, так и есть.
— Все в порядке?
Он кивнул.
— Еда уже почти готова.
— Я не еду имею в виду. — Она поймала его удивленный взгляд. — Детектив Кавалес пришел. Сказал, что проходил мимо и решил зайти. Я пригласила его присоединиться к нам, но он отказался. Хочет поговорить с тобой наедине.
— И где он сейчас?
— В твоем кабинете.
— Тогда пойду поговорю с ним. Сделай мне одолжение — позаботься об отбивных.