— Итак, Климов, — огорошил оперативник в капитанских погонах, — по вашему делу возбужено уголовное дело.
«А ты виртуозно владеешь русским языком, парень, — подумал Саша, оценивая по достоинству лингвистические изыски капитана, который произнес слово "возбуждено", без буквы "д", сделав ударение на втором слоге. — Он тебе совсем не мешает».
Маленькие глазки на одутловатом лице как два буравчика сверлили похмельную физиономию Климова. На вид оперу было лет сорок пять. Староват, чтобы капитанские погоны носить. Ну что делать, академиев не оканчивали.
— Простите? Что вы сказали? — затряс головой Климов.
— Против вас возбужено уголовное дело по статье… — капитан назвал номер статьи, который, немедленно улетучившись из похмельной Сашиной головы, заронил в его душу недоброе предчувствие. Так и есть! Капитан закончил: — Предумышленное убийство.
— Ни себе хрена! — только и воскликнул Александр. — У него что, барабанные перепонки лопнули?
Подобная реакция подозреваемого почему-то разозлила работника правоохранительных органов.
— Ты что, сукин сын? Издеваешься? — завопил он. — Какие еще перепонки! Ты человека убил, мерзавец! Я тебя в камере сгною!
— Ну-ну, полегче… не надо так напрягаться, — ничуть не испугавшись угроз опера, ответил все еще остававшийся «под парами» Климов, а, как известно, в таком состоянии и море кажется по колено. — Когда надо, так вас нет, а тут какой-то мудак, который шляется спозаранок по квартирам, потому что не может трахнуть свою жену, звонит вам — и на тебе…
— Где ты был вчера вечером, между девятнадцатью и двадцатью тремя часами? — не обращая внимания на словоизвержение Климова, спросил капитан.
— Загорал, — расплылся в улыбке Саша.
— Послушай-ка ты, умник, — произнес опер доверительным тоном. — Знаешь, что с такими, как ты, на зоне делают? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Петушком будешь. Это я тебе обещаю.
— А ты ее видел, зону-то? — нахально поинтересовался Климов, но ответить ему капитан не успел.
Зазвонил телефон, и Саша невольно узнал фамилию своего мучителя.
— Капитан Нестеров слушает. — Мгновенно милиционер стал таким любезным — ну просто душка! — Да, товарищ следователь по особо важным делам, допрашиваю обвиняемого… подозреваемого, да, конечно, простите, товарищ советник юстиции… только начал, товарищ Старицкий…
Обожженные спиртосодержащими жидкостями проводки-извилинки в Сашином мозгу шевелились медленно. Однако же Климов не мог не подивиться подобострастию, с которым разговаривал оперативник с находившимся на другом конце телефонного провода человеком. Советник юстиции? Прокуратура? Важняк? Тут уж, конечно, сосед с его тонким музыкальным слухом ни при чем. Точно кадры прокручиваемой наоборот кинопленки перед замутненным сознанием Климова пронеслись: обидевшийся из-за колбасы Барбиканыч, Эйрик, Беовульф с кинжалом, Рагнар с секирой. Стародумцев с его шотландским виски. Мытарства с пробитым колесом. Рыжая «телка» на вишневой «девятке», нежно-голубенький «дядя» с дипломатом. Гостиная, меч…
Нестеров положил трубку, и вся его любезность (должно быть, сильно провинился перед прокуратурой Лингвист) мигом испарилась, точно капелька воды на раскаленной сковородке. Капитан вновь встал горой.
— Правильнее тебе будет во всем сознаться, — заверил он Климова. — Чистосердечное признание, и все такое… Может, и переменится статья… Пойдешь, скажем, по непреднамеренному, а? Сознавайся, приятель, лучше будет и душе спокойнее. Давай, братец, колись. То есть сознавайся.
— Да в чем, черт возьми?!
— В убийстве, Климов, в убийстве, — сочувственно покачал головой Нестеров, как бы желая сказать, что отлично понимает, как тяжело сейчас допрашиваемому. — Ну давай, давай, а потом — отдыхать…
— В каком? В каком убийстве?! — закричал Климов, холодея от страшного предчувствия. — В чем таком вы меня подозреваете?
— Вы убили директора фирмы «Лотос» това… гос-по… гражданина Лапотникова Юрия Николаевича, не допускающим возражений тоном заявил оперуполномоченный.
Александр почувствовал, что челюсть у него отвисла, и широко раскрытыми глазами уставился на капитана.
— Так он что — умер? — осипшим голосом проговорил Климов.
— Ну… — В кресле с высокой спинкой за необъятных размеров письменным столом сидел худощавый смуглолицый мужчина и внимательно смотрел на расположившуюся напротив на старинном, как и вся мебель в большой и довольно просторной комнате, стуле изящную, брюнетку. На ней было короткое алое платье, открывающее ее стройные ноги и красивые молочно-белые плечи, прямые длинные волосы были черными, как говаривали в старину, точно смоль, точно вороново крыло. — Ну, Инга… поведай-ка нам всю эту печальную историю…
— Наташа, — немного нараспев, поправила Наташа. — Сделав небольшую паузу, она добавила с чуть большим, чем следовало бы, нажимом: — Шеф.
— Хорошо, — кивнул головой мужчина, — хорошо, Натали. Сними, пожалуйста, очки. Ты же знаешь, я люблю смотреть в глаза людям, с которыми разговариваю.
Девушка не спеша выполнила приказание шефа и посмотрела на него большими и немного печальными серо-зелеными глазами. Ее ресницы и веки были лишь слегка, как бы для порядка, подкрашены. Когда брюнетка вкратце повторила хозяину кабинета свой рассказ, тот сочувственно закивал головой.
— Я полагаю, что нет необходимости напоминать тебе, милая, — произнес мужчина несколько покровительственным тоном, — что, хотя ты и недавно работаешь у меня, я считаю тебя одним из лучших, подчеркиваю, лучших своих людей…
Девушка едва заметно наклонила голову в знак благодарности за признание ее способностей, а шеф продолжал:
— Тем не менее меня не может не удивлять и не огорчать тот факт, что… нужный мне человек… м-э-ээ, скончался при весьма странных обстоятельствах.
Наташа небрежно повела белыми плечиками и вздохнула, как бы желая всем своим видом показать, что люди иногда умирают в самый неподходящий момент и ей, конечно, очень жаль, что такая вот беда приключилась именно с нужным шефу человеком.
— Мне сказали, что его загрызла собака… — глядя куда-то в сторону, задумчиво произнес хозяин кабинета. — Говорят, было море крови, ему там горло перегрызли и чуть ли не член откусили. Ты ничего об этом не слышала? — Он резко повернул голову и уставился в светлые, словно затуманенные, глаза девушки. Та лишь взмахнула длинными ресницами. И собеседник также внезапно отвернулся, будто его внимание вдруг привлек монитор вполне современного компьютера, расположенного на старинном столе.
— А я вот кое-что слышал, — многозначительно проговорил он, не глядя на Наташу. — И не однажды.
— О чем вы, Анатолий Эдуардович?
— Думаю, ты понимаешь.
— Да вы что? О тех идиотских сплетнях, которые распустили обо мне полоумные старухи? Я вообще вегетарианка, — с некоторой обидой в голосе проговорила Наташа. — Вы ведь об этом знаете.
— Конечно, конечно, диета, ничего мясного — это портит цвет лица, никакого солнца — излучение вредит коже. Тут ты права, о здоровье надо заботиться смолоду… Забудем об этом. И так, повтори все, пожалуйста.
Выслушав рассказ девушки, хозяин кабинета закивал головой.
— Хорошо, Натали, действуй… Но помни, делай все, что угодно, но только… никакого принуждения, он должен прийти ко мне добровольно. — Анатолий Эдуардович выразительно посмотрел на красиво обрисованную под тонкой тканью платья небольшую, но высокую грудь. Взгляд шефа скользнул по длинной белой шее. Он нехотя поднял голову и, встретившись глазами с собеседницей, едва переборол в себе желание отвернуться, настолько холодным и даже каким-то пронзительным показался ему взгляд девушки. Иди… — Наташа встала. — Смени машину и вообще… ну, ты меня понимаешь.
Девушка кивнула и направилась к выходу, а шеф с некоторым облегчением уставился на беленькую полоску трусиков, угадывавшуюся под тонкой тканью платья.
Когда дверь за Наташей закрылась, хозяин кабинета поднялся и подошел к стоявшему в самом дальнем углу высокому старинному зеркалу. Анатолий Эдуардович был невысок и даже, пожалуй, щупловат. Шеф выпрямился, расправил плечи, казавшиеся широкими благодаря подплечикам, использованным при изготовлении его идеально скроенного и отлично сшитого пиджака. Сложив кисти рук на нижней, энергетической чакре, он внимательно посмотрел на свое отражение.
Да, это уже не тот парень, чье слащавое личико в свое время помогло его обладателю, Анатолию Олеандрову, что называется, малой кровью, пролезть туда, где надо было подавать стулья и лизать зады. Это был лик нового святого — апостола истинной веры. Школа, комсомол, потом институт и опять общественная работа… Партия. Слава Богу, не успел вступить. Не спешили принять, так и здорово! — теперь чист перед народом. Последнее слово вызывало в Олеандрове дрожь. Боже мой, сколько же времени потрачено зря! На что можно надеяться здесь, в занюханной провинции, кишащей твердолобыми идиотами?
Самое большее, чего можно добиться, — это стать мэром полуторамиллионного города. И что дальше? Вкалывать до седьмого пота в течение всего срока, уступать, юлить, угождать директорам крупных заводов, торжественно закладывать первые камни на строительствах новых школ и больниц? Для чего? Чтобы продержаться еще один срок? Разве это власть? Всего лишь жалкое подобие ее…
Нет, истинную подлинную власть может дать только всеобщая истинная и подлинная народная любовь! Но как, как убедить этот инертный, точно погруженный в зимнюю спячку, народ в том, что он, именно он — Анатолий Олеандров — и есть тот человек, кто даст им то, в чем они нуждаются? Потому что знает, в чем они нуждаются. Ковры, хрустали, дачи с машинами — разве к этому должны стремиться люди? В атмосфере затхлой бездуховности брежневского застоя, в которой вырос и он, люди забыли об истинных ценностях. О Родине! О Долге! Они потеряли смысл жизни! Ибо он заключается в служении высшей цели — возвеличивании своей Отчизны! Это знали солдаты и офицеры Петра и Екатерины, заставлявшие в страхе содрогаться соседние народы; это доказали воины Александра, разгромившие Наполеона, и герои, сокрушившие немецко-фашистских захватчиков с именем Сталина на устах…