— Я имел в виду теорию величайшего русского ученого Льва Гумилева, надеюсь, что большинству наших зрителей знакомо это имя, однако для тех, кто забыл, о чем идет речь, я готов напомнить. Теория эта определяет энергетическую концепцию этноса как поля особых биофизических колебаний. Я не буду распространяться, скажу только, что взаимная антипатия и приязнь, возникающая между народами, основаны на диссонансе или резонансе между этими колебаниями.
— Куда это ты клонишь? — спросил Саша у изображения на экране. — Ой, я боюсь, мне может не понравиться, что ты скажешь дальше.
Ведущая, видимо тоже опасавшаяся, что дальнейшие экстравагантные заявления господина Олеандрова могут травмировать слабонервных телезрителей, в весьма изящных выражениях поинтересовалась, что же он собирается сообщить. Он, снисходительно взглянув на девушку, достал из той же самой папки несколько листков, скрепленных пластмассовой, заграничного производства скрепкой, и сказал:
— Недавно я получил от моего московского товарища любопытный материал, автор его Юрий Воробьевский. Некоторые факты и умозаключения, приведенные здесь, как нельзя лучше отвечают моим собственным мыслям и убеждениям касательно затронутых в нашей передаче вопросов, поэтому рискну процитировать два небольших абзаца:
«Всякая мода — дело рукотворное. Мода на товар — покушение на кошелек. Мода на мелодию и ритм — покушение на психофизиологические основы жизни этноса. Диссонанс его звучания и модной музыки, возможно, нарушает национальные стереотипы поведения. Так происходит унификация этнических характеристик.
Лишенный национальных корней, самоидентификации, народ уподобляется бессмысленному манкурту, описанному в известном романе Чингиза Айтматова. Существо, забывшее, кто оно такое и кто его предки, — идеальный объект для управления».
Олеандров протянул ведущей стопку листов.
— Ты это, гад, на кого тянешь?! — воскликнул Климов. — Предки! Я те покажу предков! Я двадцать лет слушаю «чуждую нашему народу рок музыку», придуманную неграми, но сам негром, как видишь, не стал. Наоборот, как был так и остался русским, несмотря на нормандских баронов просто кишмя кишевших среди моих предков. — Тут в голову Саше пришла мысль не раз уже возникавшая: «Когда это я из де Шатуана превратился в Климова? Впрочем, дед мой мог вполне скрыть свое происхождение, времена-то были ой-ой-ой. Как только это французы моего папашу отыскали? — Тут другая, далеко не такая забавная мысль посетила Александра. — Неужели Паук не врал, и батька мой, как тогда говорили, был расхитителем социалистической собственности? Ну и был, а мне какая разница? Наплевать?»
Саша не стал досматривать разыгравшуюся на экране схватку между продолжавшим, с настойчивостью танка, излагать в телекамеру перлы своей мудрости Олеандровым и изо всех сил старавшейся заткнуть его ведущей. Нажав на кнопку, Саша покончил с маразмом.
Ох, если бы всегда в жизни можно было прекратить неприятности простым нажатием кнопки. На какую клавишу, на каком пульте надавить ему, Климову, чтобы выбраться из переделки, в которую он угодил по какой-то нелепой случайности? Дернул же черт приехать на дачу к Лаптю в тот вечер, когда того пришили? А все этот ларец… Куда же Паук заныкал бабки? О черт, не думать, не думать, не думать!
Лучше вспомнить о другом. Что будет, если менты запомнили номер Нинкиной тачки? Посмотрев на опустевший стакан, Саша направился в кухню и, вернувшись обратно в комнату с бутылкой, налил себе еще вина.
В голове у Климова зрел план трусливого бегства. Надо позвонить Алику Манишкину и загнать ему «шестерку». Интересно, сколько он даст за нее? Или просто занять под залог? Махнуть на месячишко к друзьям в Москву или в Питер? Потом все уляжется, не век же «мусора» пост у его квартиры держать будут? А может, просто у страха глаза велики? Может, и нет никакого поста? Ага! Как же!
Лишиться машины? А лишиться башки? Кто убил Лешку? То-то. Не по его ли, Климова, душу приходил неведомый и страшный человек? Размышляя обо всем этом, Саша набрал домашний номер «богатенького Буратины» Манишкина. Старческий голос, принадлежавший лицу неопределенного пола, ответил, что Алика нет дома. Климов позвонил в офис, где, к своему удивлению, Манишкина застал. На Сашино предложение он откликнулся без энтузиазма, стал вяло торговаться, наконец сошлись на том, что Климов пригоняет машину, получает полторы тысячи грина и через месяц отдает на десять процентов больше. В случае просрочки имущество, то есть автомобиль, становится собственностью Манишкина. Честная сделка. Если учесть, что машине цена не меньше двух с половиной тысяч долларов…
«Ничего, — успокоил себя Саша. — Выкручусь и верну этому траглодиту его зеленые. Перезайму где-нибудь. Украду… Просто сейчас Алик — самый реальный вариант. Никто таких денег без залога не даст, а машину продавать с документами надо, а где они? Вот то-то и оно… При мне — живом — это залог, а пришибут меня? Впрочем, этот тип всегда выход найдет».
И тут нечто, будто прятавшееся в Сашиной черепной коробке зашептало: «Найди лапотниковские зеленые, парень, они скорее всего на даче, тут прятать негде, не в банк же он их отнес? Нет. Ну вот, видишь? В старом, еще отцовом сейфе, их, если верить ментам, не оказалось… Может, в саду закопал? Тоже не годится, значит, остается только «фазенда». Но ведь и менты, и богдановские архаровцы, поди, все там перерыли и не нашли. Они не нашли, а ты найди. Подумай, если папаша твой, будем вещи своими именами называть, воровал, то куда ценности прятал? Куда подевались материны драгоценности? А ведь были побрякушки. И опять же, ордена дедовы где? Это ведь все твое, Александр Сергеевич, даже дача твоя по праву… Интересно, почему Нинка об этом не говорит, а? Ведь не от нежной любви за мужика на тридцатник ее старше выскочила? А красивая баба… И куда это ее черт понес, уже ведь часа два где-то шляется. К подруге пошла? Запланированная встреча? Отменить нельзя?»
В углу комнаты стоял аудиоцентр, изготовленный той же фирмой, что и телевизор. Саша, конечно же, сразу как вошел, обратил внимание на большое количество компакт-дисков и кассет. Это была комната Нины. Муж, как она объяснила Саше, когда бывал дома, спал в кабинете, а она обитала здесь, в самой маленькой, но, несомненно, самой уютной комнате. Значит, и центр с компактами и кассетами тоже принадлежал ей. Что может слушать woman of her kind?[19] Строчка из рок-оперы «Jesus Christ Superstar». В лучшем случае «Vaya Con Dios», в худшем — Филиппа Киркорова. Саша, осушив бокал и поставив его на столик, направился к раскинувшимся длинной шеренгой компактам. Ни себе фига! Уткнувшись в первый попавшийся диск, Саша, что называется, попал пальцем в небо.
— «Rick Wakeman. Softsword», или «King John & The Magna Charter», — прочитал Климов на обложке, на которой был изображен король Иоанн Безземельный с каким-то свитком в руках. (Это, как следовало предположить, была «Великая Хартия».) Рядом с первым, на котором стояла дата выпуска — 1994 год, Саша обнаружил еще три более или менее «свежих» диска. — Черт возьми, а я и не знал, что старина Рик все это написал. — Вслух удивился Александр, для которого Рик Вэйкман как композитор кончился еще в семьдесят шестом году.
Саша хотел уже поставить этот компакт, но решил посмотреть, что еще слушает Нина. Филиппа Киркорова он не обнаружил, зато нашел два компакта, по чьему-то меткому определению, «сиротки на эстраде» Тани Булановой. Повстречавшийся тут «Queen» и несколько сольников Мэркьюри уже нисколько не удивили Климова, но вот чего не ожидал встретить он в этой довольно разношерстной коллекции, так это «The Doors». Да еще какой — концертный двойник, который сам Саша тщетно пытался заполучить уже два года! «In Concert» — такое название носила стосорокаминутная подборка лучших концертных выступлений этой и по сегодняшний день популярной рок-группы. Альбом будто намеренно «прятался» от Климова, которому не удавалось купить его ни в Москве, ни даже за границей. Самой вожделенной композицией была заключительная, носившая название «The End». Здесь она продолжалась не одиннадцать минут, как на студийной записи шестьдесят седьмого года, а целых пятнадцать. Трудно было даже представить, что у такой дамочки, как Нина, может оказаться подобная вещь. При других обстоятельствах Саша, наверное, не выдержал бы и, дождавшись хозяйку, принялся бы выклянчивать у нее бесценную игрушку, но сейчас… Нет, все-таки он не смог удержаться, надо было хотя бы послушать!
Саша включил агрегат на половину мощности.
«У меня козел-сосед при такой громкости уже в ментовку звонит, — подумал Климов, вытягиваясь на диване с бокалом в руке. — Хорошее вино, кайф приятный, хоть и выпил-то всего ничего».
Мягкий гитарный перебор и вкрадчивый шелест органа как нельзя лучше отвечали состоянию погружавшегося в транс человека. Гитара. Орган. Перкуссия. Голос. Голос. Когда певец дошел до строк «desperately in need of some stranger’s hand in a desperate land» (нуждаясь в том, чтобы чья-нибудь дружеская рука была мне протянута в этой стране отчаяния), ему захотелось похулиганить, и он запел, надо думать прямо на концерте придуманные им слова:
Have you seen the accedent outside?
Seven people took a ride.
Six bachelors & their bride,
Seven people took a ride.
Don’t let me die in an automobile,
I wanna lie in an open field.
Want the snakes to suck my skin,
Want the worms to be my friends.
Want the birds to eat my eyes.
Here I lie…[20]
Климову казалось, что он плывет по какой-то реке на каноэ. Вокруг извивались неизвестные растения. Затем он оказался в галерее из желтоватого камня и видел почему-то только свои собственные ноги, обутые в сапоги с золотыми шпорами.
The killer awoke before dawn,