Александр понимал, что дело идет к разборке, и готовился к ней. Можно было бы, конечно, попросить помощи друзей-боксеров, чтобы навсегда отбить у Дениса охоту добиваться расположения Лены и отпускать в их с Сашей адрес разные оскорбительные замечания, но Климов полагал, что такие вопросы следует решать самому. Как-никак ему уже исполнилось восемнадцать, и он уже перешел на второй курс.
Встреча, как это обычно и случается, произошла в самый неподходящий момент. Стоял слякотный, сырой октябрь. Климов и Леночка покинули заведение, именовавшееся «ночным баром», но работавшее при этом почему-то только до двух часов ночи. Было около десяти вечера или несколько больше…
Теперь Александр и сам не мог сказать, что заставило его полезть в драку с Денисом и его приятелем, имя которого давным-давно уже начисто изгладилось из памяти Климова. Наверное, причиной тому послужили не только, и не столько, обидные слова, брошенные культуристом и его спутником в адрес Леночки.
Последнее время в душе его копилось и разрасталось необъяснимое раздражение. Пожалуй, он все более разочаровывался в своей учебе в Университете и при этом, осознавая, что занимается не тем, чем хочет, абсолютно не имел представления, к чему на самом деле стремится. Кроме того, его ужасно раздражал зачастивший в их дом старый приятель отца, несколько лет назад овдовевший Юрий Николаевич Лапотников. В присутствии этого человека Саша всегда чувствовал себя неуютно, хотя тот и старался всячески расположить к себе юношу. Почему Саша так невзлюбил этого Юрия Николаевича? Трудно сказать. Может быть, из-за его глаз? Маленьких, хитреньких, бегающих и… иногда затаенно-злобных… Или из-за его елейно-доброжелательной, откровенно фальшивой улыбочки? Мать же будто и не замечала ничего, и Саша часто злился на нее. Отношения их заметно испортились… Наверное, тогдашнее взвинченное состояние Климова всем этим и объясняется, хотя, вполне вероятно, наличествовали и какие-то другие, неосознаваемые даже им самим причины. Так или иначе…
Александра точно током ударило, он даже и не понял, что произошло, почему культурист распростерт на асфальте, напоминая тушу огромного, заваленного охотниками медведя, и почему так дергается его голова. Почему вокруг все кричат и визжат и почему ему, Саше, крутят руки, и зачем, и куда тащат его какие-то незнакомые мужики.
Потом были камера, следователь, рыдавшая мама… Исключение из Университета. Юрий Николаевич, утешавший Веру Андреевну и заверявший ее, что все обойдется, хотя службы в армии парню не избежать…
Лапотников сказал правду. Все обошлось. Потом, уже много позже, Саша узнал, какой ценой оказалась куплена его свобода. Мать Дениса заведовала небольшим магазином. Результатом ревизии, случившейся в этой торговой точке сразу же после возбуждения уголовного дела против Александра Климова, явилось вскрытие хищений социалистической собственности. Потерпевший культурист забрал заявление, дело замяли, и, что удивительно, практически тотчас же прекратилось и так резво начавшееся разбирательство по поводу злоупотреблений, имевших место в материном магазине.
У культуриста оказалась «стеклянная» челюсть, да и нос тоже не выдержал климовского кулака. Приятель соперника отделался двумя «фонарями» и разбитой губой, а потом, увидев, какой оборот принимает дело, предпочел удрать. Саша не мог поверить, что ему удалось так покалечить Дениса и перепугать его приятеля. Неужели он мог натворить такое своими руками (совести ради, надо добавить, что и ногами тоже)? Однако факт, так сказать, имел место. Приходилось верить. Хотя помнил Саша только красную пелену, застлавшую глаза…
Ситуация, как сказал Лапотников, несмотря на то что следствие закрылось, требовала Сашиного исчезновения на какое-то время, и потому осенний призыв в ряды вооруженных сил пришелся весьма кстати. По иронии судьбы (не такой уж и злодейки), Александр оказался хотя и в местах не столь отдаленных, но не за колючей проволокой, а по другую ее сторону. Ему довелось охранять и конвоировать тех, чьи ряды он мог пополнить, если бы несколько месяцев назад в процесс отправления правосудия не вмешался не слишком заметный, но весьма могущественный товарищ Лапотников.
Как и следовало ожидать, через два года Саша вернулся в родной город, где его встретили друзья и рок-н-ролл. «Hard hearted Alex» — так назвал Климова Лешка Ушаков, парень из компании Лены, сообщая приятелю о том, что его подруга выскочила замуж и отчалила куда-то: не то в Питер, не то в Москву. Климов и сам уже не надеялся на продолжение прежних отношений с Леной, которая перестала отвечать на письма еще в первый год его службы.
Вера Андреевна переехала к Юрию Николаевичу, официально выйдя замуж, пока сын находился в армии. Мать настаивала, чтобы Саша жил с ними, но он всеми правдами и неправдами пытался уклониться от этого, так что в конце концов ему были поставлены условия: хочешь жить один — поступай в вуз, все равно в какой. Так, насладившись несколько месяцев свободой, Саша засел за учебники и в сентябре вновь влился в сплоченные ряды советского студенчества, сдав, не без труда, вступительные экзамены в Политехнический институт. Учебный процесс растянулся почти на целое десятилетие и закончился уже в период перестройки и ускорения. Саша изведал все прелести как очного и вечернего, так и заочного обучения. Хотелось жить, а не умирать по десять раз на день, как выразился один известный писатель, произведения которого никогда не входили в школьную программу. Хотелось модной одежды, новых фирменных пластинок, хорошей аппаратуры, чтобы слушать их, ну и, конечно… с женщинами Климов всегда был щедр.
Именно Лешка, первым сообщивший товарищу об измене подруги, нашел, как говорится, канальчик: через одну даму, повышенное внимание которой он, Ушаков, оказывал, потекли к друзьям некондиционные динамики. Образовалась некая артель по производству и сбыту «самопальных» акустических систем. Живи-поживай да добра наживай, но не тут-то было. В те годы и речи о кооперации не могло быть, да и к тому же это только по накладной выходило, что динамики, то есть, простите, головки динамические (особенно, остродифицитный тридцатипятиватник), — некондиция. На самом же деле комплектующие поступали — первый сорт.
Разгорающемуся было пожару следствия не удалось сожрать незадачливых предпринимателей: вмешался все тот же, занимавший уже солидный пост в обкоме, товарищ Лапотников. Правда, на сей раз он получил от компаньонов своего пасынка некую сумму, выражавшуюся пятизначным числом, для того чтобы, как он выразился, заинтересовать в благоприятном исходе дела людей, обладающих определенным влиянием.
Дело закрыли, но кумпанство «Ушаков, Климов и К°» приказало долго жить. Привычка же к тому, что в кармане всегда наличествует толстая пачка купюр, осталась. Об этом периоде своей жизни Саша вспоминал с усмешкой то ли удивления, то ли радости, словно и сейчас не веря, что за все, что проделывали они с Алексеем в те годы, не получили заслуженного приговора и не отправились куда-нибудь в Сибирь. Но тут, слава Богу, «революция приспела», как сказал один поэт.
Наметились этапы нового большого пути: сначала Польша и Болгария, затем Турция и, наконец, Китай. Саша с энтузиазмом принялся за дело, одевая и обувая (больше в прямом, хотя, конечно, случалось, что и, как встарь, в переносном смысле) родных сограждан. Из Германии Климов пригнал старенький «мерседес» и, порассекав на нем несколько месяцев, благополучно обменял это чудо германского автомобилестроения на практически новую «шестерку».
Потом дела пошли хуже. Скончалась едва достигшая пенсионного возраста Вера Андреевна. На отцовской даче, полностью перестроив ее, воскняжил господин Лапотников. Двухкомнатную квартиру родителей пришлось разменять, чтобы удовлетворить претензии нежелавшей терпеть над собой произвола жены Марины. Во время этого размена и перекочевал сначала на квартиру Юрия Николаевича, а потом и на дачу меч крестоносца… Вложения денег становились все более и более неэффективными, да и надоело уже Александру мотаться по опостылевшим заграничным рынкам. Одним словом, он лег на дно, потихоньку, иногда даже и в одиночестве, пропивая остатки рублевой наличности, с тоской взирая вокруг и не чувствуя больше ни к кому и ни к чему ни страсти, ни влечения…
Саша сбавил скорость и, бросив взгляд в зеркальце, круто свернул налево и выехал на дачный проселок. Когда-то это была узкая, покрытая щебнем и укатанная колесами тяжелых «побед» да легких «москвичат» с «запорожцами» дорожка, но теперь, когда время их кануло в Лету, подъездной путь к дачному массиву покрывал ровный асфальт, утрамбованный фирменными «резинами» иномарок и последних творений ВАЗа. Саша вспомнил о Лешке Ушакове, который пропадал где-то несколько месяцев и вдруг не так давно объявился, чтобы сделать своему приятелю и компаньону «предложение, от которого трудно отказаться»… Однако Климов все-таки отказался…
— Иными словами, ты предлагаешь мне кидняк? — внимательно выслушав, переспросил он Алексея.
— Ну, не надо этой грубой терминологии, — притворно возмутился Ушаков. — Просто поможем кое-кому и заработаем на этом по пятерке штук зелени.
— Или пулю в лоб, — Саша не замедлил возразить горевшему желанием старому другу. — Сейчас, брат, не незабвенные брежневские восьмидесятые, когда пострадавшие боялись милиции больше, чем тех, кто их обувал, и заявлял-то тогда один из сотни… Правда, и сейчас не заявляют, сейчас… сейчас стреляют.
— Ты что, дружок, — произнес Ушаков с иронической жалостью в голосе, — боишься, что ли? Эй, приятель, ain’t life a bitch? — У Алексея, выпускника факультета романо-германской филологии, способного «снять» текст практически любой песни на английском языке, была неистребимая привычка пересыпать свою речь полюбившимися строчками, которые всегда слетали с его языка и звучали уместно, как анекдот в устах заядлого хохмача.
— Чего? — переспросил Александр, который задумался и услышал только последнее слово «bitch». — Какая сука?