– Ешь, Орлейт, – приказ отнюдь не мягок, но, несмотря на отсутствие аппетита, я понимаю, что Рордин прав.
Мне нужно поесть.
Я никогда не пила вина и чувствую после него легкое головокружение. Вероятно, потому, что почти ничего не ела с тех пор, как началось похмелье.
– У меня навоз на руках…
Зали, кашлянув, привлекает мое внимание и протягивает через стол салфетку.
– Я смочила ее водой, – произносит женщина с кроткой, почти неуверенной улыбкой.
Ставлю кубок на стол, бормоча благодарность, принимаю салфетку, вытираю руки и разламываю булочку.
Поднимается теплый, пахнущий дрожжами пар, и я пробую его запах, ожидая, что внутри все скукожится. Однако он – подарок для изголодавшихся легких, и я глубоко вдыхаю, постанывая, когда в теле пробуждаются все нервные окончания.
Внезапно всякий воздух, не наполненный восхитительным ароматом, кажется мне совершенно несуразным.
Сбоку придвигается тарелочка с орехово-коричным маслом, и я украдкой бросаю взгляд на Рордина.
– Спасибо, – бормочу я и, намазав масло на теплую мякоть пальцем, жду, когда оно растает, прежде чем откусить.
Мягкая, пышная вкуснятина источает великолепный, утонченный аромат, идеальное сочетание сладкого и пикантного, воплощенная божественность.
У меня сами собой смыкаются веки, расслабляются плечи, пока я жую, медленно и вдумчиво, наслаждаясь вкусом. Не знаю, как такое возможно, но Кухарка улучшила свой и без того идеальный рецепт. Теперь, наверное, до конца дней уже больше ничто, кроме этих булочек, не сумеет утолить мой голод.
Поднимаю взгляд и вижу, что Бейз и Зали с трепетным интересом за мной наблюдают.
– Чего?
Они опускают головы и принимаются разделывать каждый свою булочку.
Вновь мельком смотрю на Рордина – и замираю под его хищническим взглядом. Он следит за мной с такой животной пристальностью, что без его внимания не сдвинуться с места и прядке волос.
– Что-то случи…
Меня прерывает звук клинка, скользящего из ножен, – шелест, короткий и резкий, которому тем не менее удается вонзить крюк в плоть моих легких и потянуть.
Взгляд натыкается на маленький нож, которым Зали намазывает булочку маслом, пронзая мое сердце желанием сбежать.
Стены давят, вытесняя воздух, в котором я так отчаянно нуждаюсь, и я пытаюсь убедить себя, что вокруг не снуют, крадучись, три зверя, что они не полосуют меня когтями, которые скрежещут с каждым ударом.
Коготь врука длинней этого ножа. Он черный и загнут на конце.
Они не похожи. Они не похожи.
Роняю булочку в тот же миг, как рука Рордина хватает острый конец кинжала.
Воздух пронизывает густым, медным запахом.
Рордин выхватывает оружие из руки Зали и прячет в свою салфетку, словно с глаз долой равно из сердца вон.
Ему хватает ума.
Рордин достаточно раз видел, как меня ломает, чтоб знать: этот звук – мое слабое место. Он будто чиркает внутри меня спичкой, от него вскипает кровь и разбухает мозг.
Превращает меня в свернувшееся калачиком, кричащее ничтожество.
Взгляд Рордина будто взрезает мне лицо. Более острый.
Более холодный.
Он ждет, потеряю ли я рассудок.
– Тебе нуж…
– Я в порядке, – отрезаю, вскинув подбородок и расправив плечи. – Даже лучше некуда.
Ложь.
Крик танцует на кончике языка, умоляя позволить ему сорваться. Но на этот раз он имеет мало общего с всплеском давления, захлестнувшим голову.
Времена меняются. А я не люблю перемены. Меня не устраивают перемены.
Стискиваю зубы так сильно, что удивляюсь, как они не ломаются.
– Ты уверена?
Вопрос звучит ровно, и мой ответ тоже:
– Да.
– Что ж, – цедит Рордин. – Рад это слышать.
Встаю, уставившись прямо в широкий зев дверного проема, – изо всех сил стараюсь игнорировать откровенно пристальный взгляд Рордина и воцарившуюся в зале абсолютную тишину.
– Прошу прощения, у меня вдруг пропал аппетит. Наверное, это все… – тяжело сглатываю, – дерьмо.
Огибаю бесконечно длинный стол и направляюсь к выходу, молясь о том, чтобы молчание осталось нерушимо.
– Орлейт.
От голоса Рордина застываю как вкопанная.
– Я поднимусь через тридцать минут, – рокочет он. – Раз уж ты столь превосходно себя чувствуешь.
Значит, я все еще полезна.
Веки, трепеща, смыкаются, от звериной нотки в его голосе леденеет кровь – от скрытой в нем потребности.
Что ж, у меня они тоже есть.
Я распахиваю глаза и продолжаю идти, сжав кулаки.
Я не отвечаю.
Глава 19Орлейт
Одетая в халат, слишком плотный для моей разгоряченной кожи, я расхаживаю взад-вперед, протаптываю в пушистом ковре дорожку, истязаю себя вопросами. От зажатой меж моих пальцев полоски металла отражается ревущий огонь…
От той, что познала мягкость моей плоти, вкус моей крови. Той, что помогает мне истечь в этот кубок, где плещется немного воды.
Чувствую ли я себя защищенной в башне?
В определенной степени.
Хочу ли я покинуть свой круг безопасности?
Ни за что.
Однако я вдруг задаюсь вопросом, насколько здесь играет роль то, что я каждый день изливаюсь кровью в этот кубок на протяжении девятнадцати лет, отдаю частички себя мужчине, который никогда не был моим. Мужчине, который ничего не давал взамен.
Ничего.
Рордин – просто тень, которая иногда бродит по замку. Просто призрак, обладающий достаточно громким голосом, чтобы казаться реальным. И теперь он внизу, делит трапезу с другой женщиной, пока я готовлюсь уколоть палец. Для него.
Вздыхаю, прикусив нижнюю губу, и гляжу на иглу, словно она – меч, готовый пронзить мое глупое, ранимое сердце.
В венах вспыхивает раскаленный добела огонь.
Да пошло оно. Пошел он. И пошли его гребаные потребности.
Бросаю иглу на фарфоровую тарелочку и возвращаю кубок на стол. Иду к постели, подхватываю «Те Брук о’Авалансте» и открываю на случайной странице, притворяясь, что все внутри не переворачивается.
Проходят минуты, снедаемые постоянным тиканьем моих прикроватных часов, а я все делаю вид, что читаю, хотя к моменту, когда длинная тонкая стрелка целует отметку в тридцать минут, я не перевернула и страницы.
Со ступенек Каменного стебля доносятся шаги – гулкие, грохочущие, которые могут принадлежать лишь ему одному.
Слышу, как отпирается маленькая деревянная дверь.
Тишина.
Оглушающая тишина, полная ожидания, она тянется с полминуты, после чего дверь захлопывается и те же самые шаги торопливо удаляются.
Шумно выдыхаю.
Пять минут спустя раздаются новые шаги, как я и ожидала.
Поспешные. Лихорадочные.
Знакомые.
Костяшки пальцев стучат по дереву, и я заправляю за ухо прядь шелковистых, влажных после ванны волос.
– Входите.
Дверь открывается, и входит Бейз. Он обшаривает взглядом комнату и останавливается на раскрытой книге у меня на коленях. Вскидывает брови и быстро перехватывает мой взгляд.
– Извини, что… э-э… прерываю. Ты в порядке?
Прерывает?
– Как никогда лучше. Просто наслаждаюсь легким чтением.
Кашлянув, Бейз быстро косится на иглу, все еще лежащую на тарелочке.
– А ты… ты ничего не забыла?
Подношу палец к губам и постукиваю, притворяясь, что задумалась, пока сердце в кровь разбивается о кости.
– Нет, – наконец отвечаю я, снова возвращаясь к странице…
Бог плодородия. Проклятье.
С пылающими щеками я быстро переворачиваю лист.
– Я совершенно ничего не забывала.
Бейз поднимает булавку и, подойдя, взмахивает ею у меня перед носом.
Поднимаю взгляд и прикрываю приоткрывшийся рот ладонью.
– А-а-ах, это!
Бейз вздыхает, и с его плеч стекает все напряжение. Он оставляет иглу на прикроватном столике и несет ко мне кубок.
– Я больше этого не делаю.
Бейз спотыкается на ходу. Выглядит довольно забавно. Никогда еще за ним такого не замечала.
– Прости, что?
Пожимаю плечами.
– Ага. Скажи Рордину, пусть идет в свою же задницу. Или ее. В общем, одно из двух.
Бейз рискует сделать шаг ближе.
– Орлейт, ты ведешь себя очень странно. Это потому, что я застукал тебя за просмотром грязных картинок? Тут нечего смущаться.
Я не думаю, просто делаю.
Книга рассекает воздух и чуть не впечатывается Бейзу в щеку. Могла бы. Я превосходно целюсь.
К сожалению, у Бейза превосходная же реакция.
Коротко зашипев, он со скоростью молнии выбрасывает вперед руку и успевает поймать книгу.
– А это ещё, мать твою, за что?! – гаркает Бейз, глядя так, словно у меня вдруг вырос хвост.
– Вон! – кричу я, вскакивая на ноги, выхватываю кубок и толкаю Бейза прочь из комнаты.
Он скользит по полу, пока не оказывается за порогом.
– Лейт…
– И послание передать не забудь! – захлопываю дверь у него перед носом и возвращаюсь в постель.
И только я устраиваюсь среди подушек, как алый туман ярости перестает застилать мне глаза и я начинаю распутывать клубок произошедшего за последние несколько мгновений.
Внутри оседает сожаление.
Я только что бросила прекрасную книгу. Швырнула, будто какой-то мусор. И теперь древняя, украденная реликвия оказалась в руках Бейза…
– Проклятье.
Откладываю расческу на туалетный столик и поднимаю взгляд на массивное зеркало в деревянной раме – единственное, что здесь не подстраивается под изгиб моих стен.
Отражение пялится в ответ и, как всегда, потрясает меня. Заставляет жалеть, что вообще посмотрела.
Учитель говорил, что глаза – зеркало души, но сколько бы я ни разглядывала свои, себя я там не нахожу.
В конце концов я просто перестала искать.
Мои глаза – большие и нежно-сиреневые с золотыми крапинками, и они затмевают остальные черты.
Нос – маленький, с россыпью веснушек, которые простираются и на щеки, словно светлую кожу поцеловало солнышко. Касаюсь тонких, изящных губ, скольжу пальцами по острому подбородку, а потом откидываю копну золотистых волос за спину. Развязав халат, спускаю его с худых плеч и рук, что остаются тонкими, несмотря на изнурительный режим тренировок с Бейзом. Позволяю ткани сползти еще чуть ниже, обнажить набухшие груди и склоняю голову набок, рассматриваю то, что утягивала с тех самых пор, как они только появились… словно власть над телом давала власть и над всем остальным тоже.