Стыд.
Глава 24Орлейт
Мир снаружи сер и мрачен. Дождь прекратился, но все небо затянуто облаками, они не пропускают и лучика даже к верхушке башни.
Я скучаю по солнцу, по тому, как оно наполняет меня светом. Мне кажется, что моя душа утекает прочь – я увядаю.
Как будто я опустела.
Не помогает и то, что этим утром я проснулась без лихорадки, чему порадовалась целых две секунды, прежде чем поняла, что от меня смердит кровью.
С ощущением, будто я обмочилась, я откинула одеяло и пришла в ужас: там было алое пятно, пропитавшее простыню и матрас. Мало того что пришлось все поменять, так теперь у меня в исподнем лежит комок плотного, впитывающего материала.
Со вздохом бросаю взгляд на тяжелые облака, соскальзываю с подоконника и встречаюсь взглядом с манекеном у дальней стены, закутанным от шеи до пят в кроваво-красное платье.
Широко распахнутые глаза, что смотрят в никуда.
Я вся ощетиниваюсь.
Танис доставила его утром, и теперь он в моем личном пространстве, постоянно напоминает о том, что бал, Трибунал и Конклав не за горами. Триада вынужденных пыток.
Ежемесячный Трибунал необходим, чтобы народ Рордина высказал ему прошения, а когда сюда съедутся все остальные со всего континента на бал и Конклав?.. Следующие несколько дней будут непростыми.
Чем меньше я об этом думаю, тем лучше.
Хватаю покрывало с края кровати и набрасываю на манекен, скрывая доказательство настойчивого намерения Рордина ввести меня в общество против моей воли. Взяв сумку, рассыпаю ее содержимое по постели. Хочу собрать заново то, что понадобится днем, но вдруг меня покидают все силы, и я просто роняю ее.
Просто… не могу, и все тут.
Сняв ночную сорочку, натягиваю свободные штаны с рубашкой и направляюсь к двери.
Кай меня подбодрит. Ему это всегда удается.
Как раз устраиваюсь на краю камня, когда из воды показывается голова Кая. Волосы зачесаны назад, глаза мерцают, как два нефрита. У него раздуваются ноздри, брови сходятся у переносицы, и он придвигается ближе – мощные плечи вздымаются над серебристой поверхностью, и меня касается его пульсация.
– У тебя кровь.
Вздыхаю, перекатывая в руках яблоко.
– Боюсь, не тот случай, когда ты сможешь ее зализать.
Кай вскидывает брови и склоняет голову, обнажая три тонкие линии сбоку на шее.
– Уверена?
Когда до меня наконец доходит, я бросаю яблоко ему в голову.
Кай ныряет, яблоко падает в воду секундой позже. А потом Кай появляется вновь, уже с ним в руке, и, внимательно глядя на меня, с хрустом откусывает.
– Чего так смотришь? – бормочу я, болтая в воде ногами.
– Ты грустная.
– Такое бывает, когда достигаешь половой зрелости и возвращаешься к ношению пеленок, и все это за одну неделю.
– Это точно. – Кай ухмыляется. – Плавание под запретом…
– Молчи.
– Можешь привлечь акул.
Я стону, а он смеется, придвигаясь ближе, а потом снова кусает яблоко и оставляет его на камне. Кай закатывает мне штаны до самых колен, хватает меня за бедра и поднимет с впечатляющей для того, кто наполовину погружен в воду, силой. Усадив меня на край валуна, он устраивается между моими широко раздвинутыми коленями.
Чувствую, что мне нужно положиться на того, кто не состоит весь из ледяного камня. Наклоняюсь вперед, наслаждаясь прикосновением шелковистой кожи Кая к моей щеке, и вдыхаю его густой, солоноватый аромат.
Нет никакой паузы. Отрада не омрачается ни единым мгновением неловкости. Пусть мы из разных миров, мы стерли эту явную черту между нами и завязали теплую, уютную дружбу.
Мое счастье.
Кай обхватывает меня руками, притягивая ближе.
– Я уже говорила тебе, что ты мой самый лучший друг?
– Говорила, – рокочет он и проводит кончиками пальцев, словно кистью, вверх-вниз по моей спине, расписывая ее красками своей любви. – И никто никогда не сможет этого изменить.
Утекают мгновения, мы сплетены в мирной непринужденности, и нежные объятия Кая помогают мне почувствовать себя чуточку лучше.
– Орлейт…
– М-м-м?
– Думаю, я знаю, что тебе нужно, – шепчет Кай, и его рука застывает ниже моей талии, а в голосе звучит хрипотца, которой я раньше не слышала.
– Правда?
– Угу, – рокочет в его груди звук, и я отстраняюсь, заинтригованная озорной улыбкой.
Сердце в груди делает кульбит.
Кай заправляет прядь волос мне за ухо, оставляет руку на моей шее, и я замечаю на его щеках легкий румянец.
– Это подарок… своего рода.
Кожу под его пальцами покалывает, по плечу и вокруг уха разбегаются искорки.
– Я очень люблю твои подарки…
– Знаю, – улыбается Кай, и его глаза поблескивают плутоватым огоньком, когда он проводит большим пальцем по моему острому подбородку. – А я люблю дарить их тебе.
Киваю, хотя и не уверена почему.
Может, все дело во вскипевших нервах – они заставляют меня сесть немного ровнее, вспомнить о запахе изо рта и порадоваться, что перед спуском с башни мне хватило предусмотрительности почистить зубы.
Может, это тело Кая – столп изящных мышц, закрепившийся у меня между ног, словно он заявляет на меня свое право.
Или, может, все потому, что я чувствую себя с ним в безопасности. И сейчас, измученная уязвимым сердцем, обтянутая кожей, которая кажется чужой, наполненная огненной душой и в то же время совершенно опустошенная, я хочу быть только здесь. С ним.
Таковы мои мысли, когда я смотрю в глаза цвета морской волны.
– Ну, давай, – шепчу я, и пульс ускоряется. – Не томи.
У Кая вырывается глубокий рокот и, клянусь, его глаза вспыхивают ярко-зеленым. И без иных предупреждений губы Кая сталкиваются с моими – блуждают, двигаются в голодном танце, далеком от нежности.
Я благодарна ему за это. Будь он нежен, сразу бы обнажил мою неопытность.
Его рука скользит мне на затылок, язык вторгается в мой рот, и Кай не оставляет места стыдливым мыслям, давая мне упиваться его голодным рычанием, от которого я вся растекаюсь.
Содрогаюсь в его руках, уступая.
Изведывая.
Чувствуя соль на губах, я позволяю Каю подчинить меня своей воле. Позволяю зарываться пальцами мне в волосы и учить меня, как двигаться. Как отпускать.
Наконец он разрывает поцелуй и замирает у моего лица, тяжело дыша со мной в такт, обдавая меня запахом океана.
– Вот так, – выдавливает Кай, – целуют того, кого любишь, Орлейт. Чуть меньше – и он не достоин твоего сердца или силы его разбить. Поняла?
Кивнув, подаюсь вперед, чтобы мы соприкоснулись лбами.
– Поняла.
Взбираясь по щербатым, вырезанным в скале ступенькам, я задумчиво провожу большим пальцем туда-сюда по нижней губе, припухшей, чувствительной, солоноватой, как океан.
Вкус напоминает мне о Кае – о счастливых, игривых моментах, легких и приятных. Вкус дает мне передышку от странных эмоций, которые держали мое тело в заложниках последние несколько дней.
Я хочу снова стать невидимой. Вернуться туда, где я могла притворяться, что я всего лишь дитя, которое отчаянно нуждается в крыше над головой, постели и горячей пище каждый вечер. Быть той, кто просто не может быть достаточно взрослой, чтобы выживать в одиночку за пределами земель замка.
Но я больше не инертное дитя, неспособное себя защитить. Я – половозрелая женщина, которая может получить куплу и покинуть безопасное гнездышко.
Мысль заставляет содрогнуться.
К сожалению, мой запас оправданий, чтобы оставаться здесь, иссякает.
Ныряю в дверь наверху лестницы, захлопываю ее ногой и под эхо глухого стука бреду по тускло освещенному коридору. Завернув за угол, я сую большой палец меж губ и снова ощущаю вкус моря, черпаю его умиротворяющую уверенность.
Что-то врезается в меня с такой безрассудной силой, что из легких вышибает весь воздух. Мощная, неумолимая гора мышц отбрасывает меня назад, вбивает в дверь. От удара голову спасает лишь обхватившая ее сзади ладонь.
Хватаю ртом воздух, дикий взгляд, заметавшись, устремляется в полные бури глаза Рордина.
Чистая, безудержная ярость хлещет из него подобно жестоким ударам шторма. Я чувствую ее резкий, кисловатый привкус. Чувствую, как он встает у меня в горле комом.
Рордин изучает меня – взглядом уничтожающим и таким холодным, что он обжигает.
Наконец делаю сиплый вдох, который приносит мало облегчения.
– Ты ублю…
– Понравилось? – Не вопрос, а выстрел.
– Понравилось что, Рордин?
Он сжимает мою челюсть так, будто я сделана из камня, а не плоти и костей, затем пинком раздвигает мне ноги и пригвождает к месту бедрами.
– Когда он у тебя между ног, – рычит Рордин звериным голосом, и теперь меня вдавливает в дверь кое– что еще.
Твердое и такое же безжалостное.
Беззащитное нутро тут же оживает, отзывается чувственной пульсацией.
Большой палец Рордина скользит по моей нижней губе, отворачивает ее, словно отгибает лепесток незрелого бутона, заставляя распуститься.
– Когда он сует тебе в рот язык.
Кровь стынет в жилах.
Рордин вдруг вскидывает взгляд, и я подпрыгиваю от неожиданности. Он тут же запускает вторую руку мне в волосы и сжимает.
Больно.
Тихо ахаю, когда он тянет мою голову вбок, обнажая горло и вздымающуюся грудь.
– Когда он вот так тебя хватает и подчиняет своей гребаной воле.
Может, дело в том, что он меня держит, будто я взрослая, которой я притворяюсь не быть, но я сплевываю ему правду, как камешек с языка:
– Да. Очень понравилось.
Рордин издает гортанный звук и снова припадает к моей шее, проводит по чувствительной коже щетиной, достаточно жесткой, чтобы оцарапать.
– Интересный выбор правды, сокровище. Особенно когда она в твоих устах нечастый гость.
– Пошел. На хер.
Когда он отстраняется, израненная кожа остается пылать.
– Я-то пойду, – мурлычет Рордин, прижавшись губами к моему уху. – Но и с ним ты зуд не уймешь.