Хоть немного рассеять мое оцепенение.
– Не думаешь?
– И не надо удивления. Я приложила эти твои усилия, вышло не то чтобы здорово. Нет, и точка.
– Тогда, полагаю, ты поедешь туда у меня на плече.
Вот гад.
– Моя дверь заперта не просто так.
– И мне не впервой ее выносить. Вызвать плотника заранее? У него день рождения, и он проводит выходной с семьей, но я скажу, что дело срочное.
– Оставь беднягу в покое, – бормочу я, окидывая взглядом одежду и понимая, что, пока я сидела тут, она почти полностью высохла.
– Там… – Прочищаю горло, снова вглядываюсь в облака. – Там будет тот мужчина? Который…
Скриплю зубами, разум толчками возвращает воспоминания о звуках, разрывающих меня на части удар за ударом – о мужчине с лазурными глазами и мечом в руке.
Я… выбита из колеи. Сама не своя. Не знаю, хватит ли у меня сил встретиться именно с ним. После того, как он увидел, как я распадаюсь на части.
И не только он. Еще целая толпа, до этого бродившая по землям замка. Толпа, через которую, без сомнений, Рордин меня пронес, подняв и прижав к груди, как дитя.
– Да, но ты все время будешь рядом со мной.
Сердце подскакивает к горлу и трепещет.
Рядом с ним…
Не стоит ему при мне употреблять такие выражения.
– Разве там не будет Зали? – спрашиваю я ровным тоном, и Рордин испускает вздох.
В этом звуке я слышу измождение.
– Орлейт, ты нужна мне там, – настаивает Рордин, заставляя меня саму вздохнуть с возмущением.
– Я не одета по случаю…
– Для меня ты выглядишь идеально.
Отделяюсь от двери, разворачиваюсь, сверлю ее гневным взглядом.
– Ты меня даже не видишь.
– Мне и не надо.
Закатываю глаза, а потом слышу его рокот – глубокий, горловой звук, воспламеняющий каждую клеточку моего тела. Но огонь быстро гаснет, когда я вспоминаю, к чему ведет наш разговор.
– Мне придется говорить? – спрашиваю я, крепко зажмурившись.
– Тебе не придется делать ничего, что тебе не понравится.
– А можно получить эти слова в письменном виде?
Тишина.
Выдыхаю, пробегаю пальцами по волосам и встаю, поправляя блузу резкими рывками. Откинув влажные волосы с плеч, я поднимаю подбородок и резко распахиваю дверь. Рордин стоит, наклонившись вперед, склонив голову, будто касался лбом этой самой двери.
Он вскидывает черную бровь и отступает на три ступеньки так, что его глаза оказываются чуть ниже моих.
Рордин олицетворяет свирепую царственность, в прекрасном облачении, подчеркивающем точеное тело, столь безупречно сшитом, будто Дольси обволокла его тенью…
Отвожу взгляд, прежде чем настроение испортится еще сильней. Дольси со своей измерительной лентой пусть идет лесом.
Рордин расправляет плечи и предлагает мне взять его под руку.
Молча проношусь мимо, стараясь дышать через рот, и топаю вниз по лестнице. Раздающийся мне вдогонку смех проходится прямиком по нервам.
Рордин снова дарит мне свою улыбку, но теперь на ней скверна.
Эта улыбка принадлежит другой.
Потрепанная деревянная дверь почти не приглушает доносящийся из-за нее гомон.
Люди.
Мою тревогу выдают сцепленные пальцы и стекающий по спине пот.
Рордин заслоняет собой дверь, скользнув цинковой тенью. Но я не хочу смотреть в его лишающие меня покоя глаза, поэтому я смотрю на его грудь… чуть менее грозную.
Коснувшись камня и ракушки, висящих у меня на шее, он заправляет их под блузу и застегивает пуговицы до самого горла.
Сглатываю, болезненно остро ощущая близость Рордина – его замерших пальцев.
Тишина между нами дышит, наваливается на меня всей тяжестью, требует внимания.
Рордин кладет руки мне на плечи, и я осмеливаюсь взглянуть ему в глаза…
В них отражается искренность – открытость, которая меня к нему привязывает, залечивает раны, которые начали гноиться.
Не могу ею не наслаждаться.
Знает ли он, что держит меня на плаву? Дает мне все и ничего одновременно?
Новый вдох и близко не приносит того удовлетворения, что предыдущий, будто ничто не сравнится с теми глотками, которыми он меня поит.
Которыми он меня пытает.
– Орлейт, – произносит Рордин чуть хрипло. – Ты готова?
Нет.
За этими дверями мы перестанем быть одни.
За этими дверями то, что есть между нами сейчас в этот короткий, ничем не обремененный миг, раздавит грузом реальности.
И все равно я киваю.
Рордин опускает руки и разворачивается, прикрывая меня, словно щитом, когда он открывает дверь и ржавые петли издают полный боли стон.
На меня обрушивается поток холодного воздуха.
Из комнаты льется серый свет, и Рордин делает шаг вперед. Я следую за ним, привязанная к самой его сути, – марионетка, послушная каждому движению.
Разговоры стихают, когда мы входим в комнату, заполненную беспокойной энергией. Оглядываюсь, рассматриваю скалистое пространство, очень похожее на гробницу. Или, по крайней мере, такими я представляю гробницы из прочитанных книг – мрачной пустотой, унылой и величественной.
Сквозь единственное, вырезанное в куполе открытое окно падает луч мутного света – на огромный круглый стол из камня. Свет утекает сквозь ржавую решетку, прикрывающую дыру в его середине, которая ведет в кто знает какие недра.
Ненавижу эту комнату, чувствую, как в ней витают призраки прошлых разговоров, пойманные в этом склепе, как нечто осязаемое. И здесь холодно.
Так, что пробирает до костей.
Когда я впервые приоткрыла старую деревянную дверь и обнаружила это место, спрятанное в самом сердце замка, я дала деру, как ошпаренная.
Один взгляд – и я сразу поняла, что это несчастливое место. Оно просто… напрягло меня. Все еще напрягает, но сейчас все перекрывает сжимающая сердце тревога из-за огромного количества людей вокруг стола, смотрящих на меня с едва скрываемым любопытством.
Кожа покрывается мурашками, спина цепенеет.
На меня, должно быть, уставлено больше сотни глаз.
Рордин берется за спинку одного из немногих свободных стульев, поднимает его, сдвигает на шаг и снова опускает.
Мой взгляд тонет в его глазах цвета олова.
Не выпуская спинку стула, Рордин приказывает мне сесть коротким движением подбородка. Но я прикована к месту.
Скрежет ножек по полу совсем немного выбивает меня из колеи, Рордин это наверняка заметил…
– Милайе.
С красивых, четко очерченных губ срывается прозвище, и я тут же отмираю.
Стул настолько холодный, того и гляди вытянет из меня остатки тепла. Вздрогнув, сую руки между бедер, чтобы его сохранить.
Рордин занимает место рядом, и разговоры возобновляются.
В попытке избежать хмурых лиц и брошенных украдкой взглядов я смотрю на дыру в потолке. На клочок видимых в ней клубящихся облаков.
В окне нет стекла, ничто не мешает мороси дождя падать внутрь.
Затем опускаю взгляд на отверстие в гладком камне с ржавой решеткой, прямо под дырой в потолке…
Интересно, куда стекает вода.
Снова поежившись, чувствую на себе взгляд Рордина.
– Что? – шепчу я, и он освобождает меня от пронизывающего внимания, обращая его на собравшихся.
– У тебя губы синие.
– Это потому, что ты затащил меня в подвал, – цежу я, и он мрачно хмыкает в ответ.
Сзади открывается дверь, обдавая меня нежнейшим дуновением тепла, и снова захлопывается. Раздаются тяжелые шаги, затем скрежет дерева о камень.
Я стискиваю зубы и, чувствуя, как щеки заливает жар, смотрю на вошедшего мужчину.
Взгляд лазурных глаз кажется слишком интимным. Не в сексуальном смысле, но глубже, много глубже…
Мужчина из сада.
Он откидывается на стуле, словно нежащийся на солнце кот, закинув ногу на подлокотник. Сминает дорогое южное одеяние – тунику, что подчеркивает мускулистое тело и придает каплю беззаботности и без того небрежному облику.
Все это время взгляд мужчины не колеблется.
И я изучаю его в ответ с той же непоколебимостью.
Он привлекателен, отдам ему должное, таит в себе сильную, экзотическую мужественность, с которой я незнакома.
Я и раньше видела мужчин из Бахари – тех двух, что сейчас тоже сидят за столом, – но такого, как этот, – никогда.
Я еще никогда не видела такой идеально бронзовой кожи.
Этот мужчина явно высокого о себе мнения, судя по тому, как он держит голову, плечи. Как дерзко он меня разглядывает, будто ему совершенно плевать на того, кто сидит рядом со мной, на его давящее, всеобъемлющее присутствие.
Мне в плечо впиваются пальцы, я подпрыгиваю от неожиданности, но затем расслабляюсь, ощутив за спиной волну спокойствия.
Бейз.
Что-то в его прикосновении помогает мне ощутить себя не такой пустой.
Осознаю вдруг, что его дружбу я принимаю как данность. Даже просто его близость ослабляет петлю тревоги на моей шее и пробуждает крошечные семена огня в венах, рассеивая самую капельку пробирающего до костей холода.
Бейз наклоняется, обдает прохладным выдохом ухо:
– Ты в порядке?
Киваю, сдержав порыв положить голову ему на руку, использовать ее как уютную подушку.
– Все хорошо.
Разговоры смолкают, в комнате постепенно становится тихо.
Бейз убирает руку, но остается стоять позади меня и Рордина, как часовой.
– Дадим ему еще час? – интересуется кто-то, и я нахожу взглядом вытянутое лицо рыжеволосого мужчины с Востока. Он тощий, как репейник, и такой же колючий на вид, с острыми глазами-бусинками цвета сосновых иголок. Но в осанке чувствуется власть.
– Нет, – отвечает Рордин. – Он не явится.
– Кто? – спрашиваю я Бейза, пытаясь игнорировать небесно-голубой взгляд, оценивающий меня с противоположной стороны стола.
– Верховный владыка Фриста, – шепчет Бейз мне на ухо, и через четыре места от меня встает Зали.
От ее вида у меня перехватывает дыхание, так ее гибкая красота выделяется на фоне заполненной почти одними мужчинами комнаты.
Зали одета в коричневые кожаные штаны и рубашку, изгибы тела облегает броня – нагрудник из чего-то похожего на бронзовую чешую. Он выглядит непробиваемым и все же подчеркивает женственные формы.