Бесстрашным.
– Зачем ты потащил меня на Конклав? – спрашиваю я, снова ловлю его отстраненный, каменный взгляд.
– Чтобы открыть тебе гребаные глаза, Орлейт. Мир снаружи много больше этого, – рычит Рордин и взмахивает рукой, обводя мою комнату. Всю мою вселенную. – Мне было нужно подготовить тебя к наихудшему.
На его языке вертятся слова, я чувствую, что они готовы сорваться.
– И?
– И пусть твоя башня высока, ты, как никто другой, должна знать, что ножницы в первую очередь срезают самые высокие цветы, – безжалостно метко подмечает Рордин. – Подумал, ты оценишь заботу.
Его удар жесток, он предназначен для того, чтобы ранить меня, вырвать из безопасной оболочки. Вызвать уязвимость.
Не хватало только горького напоминания, насколько я беззащитна. Ощущение этого и так пробирает меня до костей.
Сжимаю кулаки, прикусываю губу так сильно, что чувствую вкус крови.
У Рордина трепещут ноздри.
Его глаза становятся темными, как грозовое небо, их взгляд рыщет по мне так, что я чувствую себя обнаженной, несмотря на одежду и защиту густых волос.
– Еще что-нибудь? – цедит Рордин сквозь зубы.
– Да! – рявкаю я, полная желания, чтобы он убрался.
Полная ненависти к безразличию в его глазах, когда все, что мне нужно, – это чтобы меня обняли, чтобы сказали «все будет хорошо».
Чтобы красивая ложь помогла мне набраться мужества.
– Последний вопрос. – Я запускаю руку под блузу и достаю пузырек, преодолевая расстояние между нами в три коротких шага. – Почему ты такой подонок?
У Рордина расширяются зрачки.
Я вбиваю ему ладонь с пузырьком в грудь с такой силой, что обычный человек бы задохнулся, но Рордин не обычный. Вспоминаю об этом, когда пытаюсь отдернуть руку.
Недостаточно быстро.
Он подхватывает пузырек и, сжав мое запястье, притягивает меня так близко, что я вздрагиваю от его ледяного выдоха – и замираю на самом острие его взгляда.
– Кто научил тебя этому слову? – Голос Рордина – клинок, что взрезает меня, но неправильно. Оставляя саднящие, нежные следы, он скользит вниз по телу, меж моих ног, заставляя меня трепетать.
С трудом сглатываю.
Вообще-то я слышала слово от одного его стражника, но сомневаюсь, что сейчас об этом стоит упоминать. Поэтому я пожимаю плечами, изображая равнодушие, прикрывая свою выдуманную реальность напускной храбростью.
– Я не так невинна, как ты считаешь.
Рордин смеется, грубо, беззастенчиво.
– Однажды ты вспомнишь этот миг и поймешь, как была не права.
Неверно.
Все будет наоборот, и он достаточно скоро это осознает.
Рордин отпускает мою руку и выходит из комнаты, но замирает у ступеней – свет факела на стене отбрасывает на него позолоту, превращает его в статую мрачной, высокомерной красоты.
– Твое присутствие на балу больше не требуется, – бросает он через плечо, словно подачку, которую я должна проглотить.
Беспокойство тяжестью ложится на плечи…
– Почему?
Рордин слегка оборачивается, не стараясь поймать мой взгляд, и пожимает плечами.
– Люди увидели более чем достаточно. Ты выкрутилась. Поздравляю.
Слова вбивают последний гвоздь в крышку моего гроба, пронзая насквозь тело, которое скоро начнет разлагаться, погружают меня в ужас.
И Рордин уходит.
Глава 35Орлейт
Тружусь не покладая рук, сворачивая длинные пряди в золотистые розетки на самой макушке. Закрепляю последнюю и приглаживаю распущенные локоны у лица, завершая слишком царственную, на мой вкус, прическу.
Но она здесь уместна – придает мне вид, которого следует ожидать от воспитанницы верховного владыки.
Надеюсь.
Опустив глаза, проверяю, не видны ли под кроваво-красной тканью подвески, что покоятся меж ничем не связанных грудей.
Бедная Танис. Я вспоминаю миг, когда она пришла забрать платье, а обнаружила голый манекен и меня, утверждающую, что обрекла наряд на гибель в морской пучине, когда утром навещала Кая.
Ложь соскользнула с языка, служанка побледнела, мол, ей-то приказано унести платье, и я ощутила укол вины. Но не настолько, чтобы достать его из-под матраса и отдать.
Рордин еще ни разу не предлагал мне легкого выхода. Значит, он стремится намеренно удержать меня подальше от бала. Возможно, он считает, что Кайнон отравит мой разум, но на его глазах шоры, и он не видит, что Кайнон – противоядие.
Я – противоядие.
Рордин все равно в итоге меня вышвырнет… так почему бы не предпочесть территорию, куда еще не добрались вруки.
Откупориваю баночку глазури для губ, которую сделала из растертых розовых лепестков, ароматического масла и кусочка сала. Женщины на Трибунале всегда красят губы красным, и если я сделаю так же, то не выделюсь из толпы.
Взяв кисть, я делаю глубокий вдох и смотрю на свое бледное отражение.
Сегодня зеркало мне не враг. Потому что сегодня я не та Орлейт, которая почти всю жизнь прячется за воображаемой линией и пользуется Рордином как щитом.
Сегодня я другая женщина, сильная, собранная, несгибаемая.
– Сильная, собранная… несгибаемая…
Обмакиваю заостренные щетинки, подношу руку и с филигранной точностью наношу на губы алый. Цвет сразу подчеркивает мои лиловые глаза, и он идеально подходит к платью. Но что самое важное – он делает меня другой, а сегодня именно это мне и нужно.
Маска.
Затем – немного сурьмы на глаза, чтобы придать им загадочности. Даже использую заостренную палочку, чтобы провести линию над веком и слегка его удлинить.
Завершив образ, я роняю палочку на туалетный столик.
Я выгляжу такой уверенной и величественной – совсем непохожей на ту женщину, у которой вчера в саду случился срыв. Хорошенькое жертвенное подношение, разукрашенное ровно настолько, чтобы привлечь внимание ножниц, о которых Рордин столь настойчиво предостерегал.
Идеально.
Встав, я разглаживаю ткань, облегающую мне ноги, затем поднимаю с кровати туфли.
Каблуки похожи на огромные шипы, а мне предстоит спуск в почти сто пятьдесят ступеней. Помня об этом, решаю надеть туфли позже и не рисковать полетом до самого низа Каменного стебля и переломом всех костей в теле.
Испытывая на прочность облегающее платье, я постепенно двигаюсь по лестнице, одной рукой придерживаюсь за стену, а в другой держу туфли и подол. И на каждый шаг цежу слова.
Сильная.
Собранная.
Несгибаемая.
Когда я наконец добираюсь к основанию башни, я почти верю себе.
Наклонившись надеть туфли, я замечаю на полу возле открытой двери поднос. На его деревянной крышке примостился маленький бархатный мешочек. Нахмурившись, тянусь к нему…
Дверь с грохотом захлопывается.
Звук скользнувшего в паз засова заставляет сердце ухнуть в пятки. Бросаюсь вперед, хватаю латунную ручку, толкаю…
Дверь не поддается.
Ее раньше никогда не запирали. Я даже не знала, что ее можно запереть.
– Эй! – кричу я и луплю ладонью по дереву с такой силой, что она пульсирует. – Открой сраную дверь!
Единственный на это ответ – пустота безмолвия.
Никаких шагов.
Тот, кто меня запер, стоит рядом и слушает мои вопли. А на такое способен только один он.
– Рордин! Я знаю, что ты там! Открой сейчас же!
Тишина.
Я пинаю дверь, наваливаюсь на нее плечом, ищу способ ослабить петли…
– Рордин!!!
Тяжелые шаги удаляются прочь, а я все брыкаюсь, рычу и срываюсь на крик. Оскалив зубы, выдергиваю шпильку и вонзаю ее в дверь сбоку, где может быть замок, но все тщетно.
Здесь нет слабого места, куда я могла бы влезть.
С погнутой шпилькой в ноющих пальцах я шлепаюсь на пол, разочарованная, взмокшая…
Да как он смеет.
Плюхнувшись на кровать, я уничтожаю взглядом бархатный мешочек. Тот, который я только что открыла и обнаружила запас хорошеньких колокольчиков… без стеблей.
Хмурюсь, ведь понимаю, что это за подарок.
Это задабривание.
Может, Зали рассказала Рордину, что я подслушивала из-за той занавеси. Может, он просто властный ублюдок. Что бы ни стало причиной моего внезапного заточения, результат все равно один.
Я в бешенстве, в ловушке, в тревоге… и это опасная смесь.
Я не глупа, я понимаю. Кайнон увидел во мне то, что ему нравится, – и я для него разменная монета. Против чего явно выступает Рордин.
Пусть он думает, что я выше политического союза, слова Кайнона у подножия Каменного стебля наводят на мысль, что союз самого Рордина как минимум отчасти порожден политикой. А что приемлемо для Рордина, вполне подойдет и мне.
Может, я и не верховная владычица, но кое в чем буду получше Зали. Я могу добыть Рордину сотню кораблей, способ положить конец кровавой бойне по всей земле. Я могу помочь сделать мир безопаснее, всего лишь приняв простую куплу.
Но здесь, в башне, я бесполезна, и в полночь сделка уже отменяется.
У нас мало времени.
Зашипев на мешочек, испытываю легкое искушение вышвырнуть его в окно и посмотреть, как быстро он упадет.
А вообще… пошло оно все.
Скатываюсь с постели, распахиваю дверь и вылетаю на балкон алым вихрем. Прижавшись к балюстраде, окидываю взглядом земли замка, усеянные людьми в ярких одеждах, словно поле диких цветов.
Тут и там стоят экипажи, запряженные лошадьми, которые жуют охапки соломы. К главному входу ведет вереница факелов, готовых освещать путь гостям, чья болтовня доносится до меня в неподвижном сумеречном воздухе.
Уединение вдали от толпы обычно обрадовало бы меня до дрожи, но сегодня я иная. Я смотрю и вижу лишь будущих жертв набега вруков, который я могла бы предотвратить.
Заношу мешочек с цветами над краем, и взгляд вдруг натыкается на длинную металлическую опорную балку, которая проходит от основания Каменного стебля у пятого этажа, пересекает внутренний двор и крепится к массиву замка Нуар.
Сердце радостно подпрыгивает.
– Ну конечно.
Бросаюсь обратно в комнату и оставляю мешочек на подушке – правда, первым делом его обнюхиваю. Я не ищу аромат колокольчиков, но наслаждаюсь запахом кожи и свежего ледяного озера.