Каин кивает, и в его глазах отражается что-то вроде благоговения.
– Я знаю остров, точно такой же. Место, которое я часто посещал с отцом… до того, как он скончался.
Слова тяжелы, скорбь сгущает краски, задевает струны моего сердца.
– Сожалею о твоей утрате, Кайнон.
– Это было давно.
Принимаюсь расплетать косу, чтобы занять руки.
– Ну… можешь взять камень себе, если хочешь.
Жду, что Каин скажет «нет». Не принято, чтобы женщина дарила что-то обещанному взамен на куплу, но в наших странных обстоятельствах… это кажется уместным.
– Уверена? – спрашивает Кайнон, баюкая камень в пальцах так, словно он вот-вот разобьется.
– Конечно.
На сильной шее дергается кадык, в уголках губ появляется улыбка. И, убрав подарок в карман, Каин возвращается ко мне.
Я смотрю в окно, расчесывая волосы пальцами, и он оказывается совсем рядом. Подняв тяжелую завесу прядей, Каин разделят их на три части, а потом плавными, точными движениями начинает плести косу набок.
Спина цепенеет, сердце екает от незнакомых прикосновений.
Наблюдаю, как работают его руки, и проходит добрая минута, прежде чем он наконец заговаривает:
– Я должен вернуться в столицу Бахари. Получил срочного спрайта, корабль отплывает со следующим приливом.
Его тон ровный. Непоколебимый.
Внутри меня что-то свивается кольцами, словно змея, готовая напасть.
– И?
– Ты меня сопровождаешь.
Это не вопрос.
Кровь отливает от лица. Вся башня, клянусь, начинает покачиваться.
Я не готова.
– У-уже? – заикаюсь я, сердце бешено колотится, мысли путаются.
Как же Шэй? И Кай? А кто будет поливать мои растения? Не уверена, что могу хоть кому-то доверить их жизнь.
Украдкой бросаю взгляд на ткань, к которой прикасался Кайнон.
Выпуклость, которую она скрывает.
Моя стена в Шепоте не закончена. Я еще даже не измельчила откупные колокольчики, не сделала проклятую краску, потому что слишком замкнулась в своей голове.
– Уже, Орлейт.
Уведомление о выселении падает мне на колени тяжелым камнем.
Смотрю в окно, жду, когда обрету дар речи.
Кайнон хватает меня за подбородок, поворачивает к себе.
– Ты носишь мою куплу. Ты – моя обещанная. Я знаю, тебя здесь… укрывали, но жить под крышей другого мужчины неприемлемо. Особенно когда эта крыша принадлежит другому верховному владыке.
– Я все понимаю, – бормочу я, глядя на упомянутую куплу.
Кандалы или путь на свободу из клетки, о своем заточении в которой я даже не догадывалась? Не знаю. Я больше ничего не знаю. Трудно отличить правду от лжи, когда бо´льшую часть жизни проводишь под покровом кожи, которая тебе даже не принадлежит.
Я уверена лишь в том, что у меня перед глазами. За что я всегда цеплялась. То, что всегда держало меня на плаву…
Круги, которыми я хожу.
Осталось сделать еще несколько оборотов, и, если я уеду до того, как их пройду, все развалится. Мир сойдет с оси.
– Не могу.
Кайнон приподнимает бровь карамельного цвета, напрягает желваки.
Его руки замирают.
В глазах мелькает что-то, от чего я чувствую себя совершенно беззащитной.
– Пока не могу, – быстро добавляю я, растягивая губы в улыбке. Надевая маску поверх маски. – Есть дела, их сперва нужно закончить. Это важно.
Для меня.
Кайнон срывает ленту с моего запястья и перевязывает косу, затем отстраняется и отходит к западному окну, откуда виден залив. Срывает засохший листок с одного из саженцев магнолии, роняет его на пол.
– Ты здесь увядаешь, Орлейт. Со стороны это очевидно.
Слышу, как Бейз прочищает горло, и у меня вспыхивают щеки.
Интересно, сколько из нашего разговора узнает Рордин. Не все ли ему равно, что кто-то проявляет к моему благополучию столь живой интерес, или его больше заботит утрата запаса крови на ножках.
Уставившись в пол, я сплетаю пальцы…
Да, я увядаю, но лишь с тех пор, как обнаружила, что Рордин все эти годы мне лгал. С тех пор как он сказал, что делал это лишь из-за обещания, данного умирающей женщине. И я поняла: я просто обуза.
Заноза в боку.
– Значит, тебе нужно больше времени? – спрашивает Кайнон, вырывая меня из плена мыслей.
Он готов искать компромисс, а я не привыкла к такому обращению.
Поднимаю лицо, пытаюсь найти в себе внутренний стержень.
– Да.
Каин сжимает подоконник до белых костяшек, и на мгновение мне становится страшно, что он откажет. Но он поворачивается с долгим вздохом, приподнимает уголок рта в мягкой улыбке, показывая на щеке ямочку, которая мне начинает нравиться.
Он очень красив. Очень мужественный, уверенный, неотразимый.
Вынужденный союз мог быть куда хуже.
Каин снова сжимает поводок моей косы.
– Два дня, Орлейт. Не более.
Сердце ухает в пятки.
Едва ли такое можно назвать компромиссом…
– Я оставлю корабль и двух стражей, которые доставят тебя на мою территорию, когда ты… – Кашлянув, Кайнон оглядывается. – Завершишь свои дела.
Стараюсь не обращать внимания на бормотание Бейза.
– Очень… – Смешно. – …великодушно с твоей стороны, – говорю я с улыбкой.
Каин тянет меня за косу, заставляя наклониться, подставить ухо под горячее дыхание.
– Выкорчуй корни. Отсеки, если понадобится. Здесь тебе не место. – Он отпускает мои волосы и разворачивается. – Два дня. Или жди в сопровождение целый флот.
Молча разеваю рот, когда Кайнон выходит за дверь, не оглянувшись.
Что за нелепое заявление? Может, пытается произвести впечатление этими своими корабликами. Либо считает, что угроза поможет выцарапать меня из башни.
Все, чего он добивается, это желания ему врезать.
Его шаги затихают, а я наконец расслабляюсь, прижавшись щекой к прохладному стеклу, и смотрю на лес далеко внизу.
Отсюда, сверху, он похож на покрывало из мха, мягкое и манящее, по сравнению с острыми гранями замка Нуар. И все же я здесь, гляжу на деревья так, словно они вот-вот разинут пасть и поглотят меня.
– Входи, – бормочу я без эмоций.
Тяжелые шаги приближаются, замирают на небольшом расстоянии.
Даю гневу закипеть, разгореться бурным огненным штормом, отстраняюсь от стекла – и меня тут же обжигает испепеляющий взгляд Бейза.
– Чего? – вскидываю я голову.
– Сама знаешь чего, – выплевывает Бейз, расставляя ноги шире, будто готовится к схватке на мечах. – А как же твои тренировки? Как же твоя жизнь и все, кто о тебе заботится? – Он сжимает кулаки, костяшки белеют. – Те, кто скорее умрут, чем позволят тебе снова превратиться в молчаливое дитя, которое не умеет улыбаться?!
Сверлю его свирепым взглядом, затем качаю головой.
– Я этого не помню.
– Именно.
Может, у нас и нет оружия в руках, но слово бьет в спину не хуже.
Бейз делает шаг вперед, дергает подбородком в сторону моего рабочего стола.
– Как думаешь, Орлейт, кто дал тебе первую кисть?
Сердце замирает, но я держу губы сомкнутыми, а лицо непроницаемым.
Вытянув руку, Бейз тычет в западное окно.
– Как думаешь, кто посадил глицинию и посеял в тебе любовь к растениям? А потом наблюдал, как ты впервые, чтоб тебя, улыбалась, когда посадила самый первый розовый куст в саду? Тот, который ты вырастила из семечка? Кто, Орлейт?
Он…
В глазах щиплет, но я упрямо не моргаю. Не даю слезам пролиться. Слова Бейза – пылающие шипы, они калечат, и прежняя я уже зализывала бы раны…
Но ее больше нет.
Огню Бейза негде разгореться, потому что я уже обратилась в пепел.
Соскальзываю с подоконника, поднимаю руки к затылку и расстегиваю цепочку. Она падает на ковер с глухим стуком, и сантиметр за сантиметром с меня стекает теснота, оставляя оголенную кожу и чувство, будто я сделала спасительный вдох.
Бейз отшатывается в сторону, вскидывает руку, чтобы опереться на столбик кровати, открывает и закрывает рот, побледнев.
Он молчит. Лишь пристально смотрит, и я вижу в его остекленевших глазах фрагменты своего сверкающего отражения.
Ненавижу.
Набираю побольше воздуха, а потом задаю вопрос, затягиваю петлю на шее нашей дружбы длиной в жизнь:
– Ты знал?
– Орлейт…
– Ты. Знал?
Ссутулившись, Бейз издает рваный вздох, который не спасает меня от удара, что зарождается в его умоляющем взгляде.
– Да…
Как ботинком в грудь.
Даже хуже.
Слово бьет с такой силой, что я удивляюсь, как еще могу дышать.
Часть меня хочет сорвать глицинию, швырнуть с балкона и смотреть, как она падает, потому что именно это Рордин с нами и сделал.
Киваю.
– Ты свободен.
– Лейт…
Тянусь за спину, выдвигаю ящик комода и вытаскиваю свой кинжал-коготь – рукоять обжигает ладонь, когда я вынимаю его из ножен и взрезаю воздух между нами.
Бейз спотыкается на полушаге.
– Где ты его взяла?!
– Какая разница?
Коготь – не просто угроза, и я вижу, что Бейз это понимает: его взгляд становится пустым, побежденным. Устремляется в потолок, будто там, в камне, высечено его прощение.
Но нет.
Я лучше столкнусь со своим худшим кошмаром, чем приму любое утешение, какое бы он ни выдал.
Бейз меня потерял. Какие бы между нами, как мне казалось, ни были отношения, они разбиты вдребезги.
– Нет, – произносит он, сглатывая. – Думаю, нет.
– Я сказала – уходи.
Бейз коротко кивает, потом разворачивается и покидает мою комнату, опустив голову и ссутулив плечи. Я жду, когда стихнут его шаги, убираю кинжал в ножны, швыряю его о стену и, рухнув на пол, разбиваюсь на части.
Глава 41Орлейт
Сидя на щербатой лестнице, вырубленной в скале, я смотрю на корабль Кайнона, разрезающий неспокойные воды бухты, срываю нераскрывшиеся бутоны гребневых кустов и запихиваю в банку.
Терпение никогда не входило в число моих достоинств, и бедное растение сполна это ощущает.
Я расстроена, беспокойна…
Мне нужно увидеться с лучшим другом, но я не могу, пока лицо и руки обжигает взгляд Кайнона, словно он никак не может заставить себя отвернуться. Каин стоит на узком носу корабля – высокая внушительная фигура с подзорной трубой, что направлена в мою сто– рону.